Александр Афанасьев - Исток зла
— Все, теперь пошли.
Коротенький, толстый, почти лысый Михельсон в ожидании клиента раздраженно курил в комнате для посетителей. Пальцы его были увешаны изрядным количеством золотых перстней, остатки волос на монументальном черепе обильно умащены бриолином, дорогущий костюм с лондонской Сэвилл-Роу обсыпан пеплом.
— Рад вас видеть, господин Михельсон… — спокойно произнес МакДугал, входя в комнату.
Михельсон повернулся от окна.
— Зато я не могу сказать того же самого про себя. Вас выгнали из ФБР, МакДугал?
— У вас неправильная информация. Я просто перешел на другую работу.
— Дело ваше. Где мой клиент?
— Кто именно, сэр?
— Рафья Латиф. Вы незаконно задержали его в аэропорту сегодня.
— Он ваш клиент, Михельсон? Вы можете показать нам соглашение об оказании юридической помощи? — вступил в разговор Бреннан.
— Черт, если я говорю, что он мой клиент, значит, он мой клиент! Ведите его сюда немедленно или пожалеете, что на свет родились! Будете всю оставшуюся жизнь штрафы на улицах за неправильную парковку выписывать!
— Сэр, мы не знаем, ваш ли он клиент.
— Вы обязаны предоставить ему адвоката! Это право предусмотрено Конституцией! Вам что, надо, чтобы я позвонил судье Ковачу и попросил его пнуть, как следует, ваши жирные задницы, чтобы вы зашевелились?
Кто бы говорил про жирные задницы. Черт…
— Хорошо, сэр, — ушел от конфликта МакДугал, — ждите.
Втроем они вышли из комнаты.
— Сукин сын… — выругался Бреннан.
— Мы его забираем, — сказал МакДугал.
— В смысле?
— Выпускайте его. Мы за ним проследим. Если купюра фальшивая, появится повод для ареста.
— Ой ли?[27]
— Он же деньги привез сюда, чтобы тратить, так? Как только он потратит первую же купюру и мы это зафиксируем, появится повод для ареста. Сбыт фальшивых ассигнаций. Либо сами раскрутим, либо отдадим Секретной службе, пусть крутят они.
— Хорошо.
— И попробуйте задержать Михельсона. Попросите его оформить бумаги лично. А мы подхватим Латифа. Сообщи, когда он будет выходить, хорошо?
— Вызовем подмогу?
— Сами справимся. Вон, смотри!
У тротуара был небрежно припаркован роскошный «Даймлер», под лобовым стеклом уже красовалась квитанция на штраф.
— Машина Михельсона.
МакДугал воровато оглянулся, потом, проходя мимо, смачно харкнул на лобовое стекло…
— Внимание, он выходит!
МакДугал поднес сотовый телефон к уху.
— Спасибо…
Решили работать вдвоем — Мантино следит пешком, МакДугал на машине, потому что он лучше знает улицы Нью-Йорка. В принципе, ни одного из них объект не видел и не знал, так что могло прокатить.
Связываться между собой решили по рациям, благо у них у обоих были гарнитуры для связи «hands-free», такие же, как на сотовых. Если объект будет уходить на метро, где рация не берет, есть сотовые…
Латифа они едва не пропустили, он был невысоким и неприметным, не выделялся в толпе, наоборот, толпа маскировала его. Выйдя из небоскреба на Федерал-Плаза, он огляделся, потом довольно быстро пошел по Уорт-стрит по направлению к знаменитому Бродвею. Мантино, оставивший из-за жары пиджак в машине, последовал за ним.
Подозреваемый — Мантино не знал, в чем его можно подозревать, но привычно называл его подозреваемым, — спешил непонятно куда. И этим выдавал себя. Если бы он подстроился под движение толпы, рано или поздно Мантино бы его потерял. Для слежки в густонаселенном городском районе нужна бригада — семь человек и три машины, но никак не двое. И если бы подозреваемый был местный, «стряхнуть хвост» для него тоже не составило бы проблемы, потому что Мантино был новеньким и не знал город. Но он спешил, он выделялся, и Мантино довольно уверенно вел его.
Вышли на Бродвей — он бы с удовольствием прогулялся по нему в более спокойной обстановке, но было не до этого. Латиф еще прибавил ход, он почти бежал…
— Он уходит!
— Вижу. Не торопись.
Прибавил и Мантино — Латиф бежал, не видя его, но в плотном людском потоке бежать было затруднительно, и тем самым он только выдавал себя.
— Он бежит к Сити-Холл!
Метро!
— Понял, координируй.
И тут Латиф пропал. Просто исчез из колышущегося людского моря. Мантино прибавил ходу, думая, что тот рванул бегом ко входу на станцию.
— Я его потерял!
И вдруг истошный визг резанул осколком стекла по и так напряженным нервам…
— Полиция! Полиция, пропустите!
Расталкивая локтями взбудораженную толпу, Мантино пробился к тому месту, где уже закручивался людской водоворот. Какая-то женщина — видна была лишь ее обтянутая брюками объемная задница — вопила, как пожарная сирена.
— Полиция! Отойдите, полиция!
Рафья Латиф лежал на грязном асфальте тротуара на животе — маленький, скорчившийся, сломанный. Руку он держал прижатой к животу, и из-под него уже растекалась насыщенно-багрового цвета лужица.
Мантино рывком перевернул умирающего на спину, склонился над ним, глядя в побелевшие от боли глаза. Машинально прижал два пальца к нужному месту на шее, уловил слабую, прерывистую пульсацию.
— Кто? Скажи мне, кто?
Умирающий что-то сказал — что именно, Мантино потом не вспомнит, — на непонятном гортанном языке, потом по его телу прошла судорога, другая…
Всё…
— Сэр… — снизу, со станции поднялись полицейские.
— Оперативная группа! — МакДугал с ходу бросился на полицейских. — Это наше дело. Обеспечьте охрану места преступления!
— Сэр, вообще-то он был на станции метро, — сказал один из полицейских.
— Он не вошел в нее, это федеральное дело![28]
Мантино поднял голову, огляделся по сторонам. Чемоданчика, с которым Рафья Латиф прилетел из Берлина, не было.
— Мак, чемодан! Надо перекрыть станцию. Убийца забрал чемодан!
Копы из Метрополитан полис посмотрели на него со смешанным выражением сострадания и раздражения. Еще один федеральный придурок… сколько их развелось, а вот простую работу копов делать никто не хочет.
— Сэр, как вы это себе представляете? — скептически спросил старший из копов. — У меня тут пара тысяч человек в минуту проходит, а в час «пик» и того больше…
Дневниковые записи
19 июня 2002 года
Баграм
Кажется, я начинаю всё ненавидеть…
Врач, осмотрев меня, сказал, что несколько дней надо оставаться на базе. Оставаться на базе — это значит лежать, читать Чосера при свете лампочки в бетонном склепе, все украшение которого — это кровати, шкафчики да несколько постеров с голыми телками, приклеенных для оживления обстановки. Черт, мы, как крысы, прячемся в норах от обстрелов. Когда падает мина, всё чуть заметно вздрагивает, и ты тоже вздрагиваешь. Кстати, обстрелов тут не так много, как рассказывают. Местные — не дураки, они знают, что мы засечем огневую позицию радиолокатором и через минуту-две они получат ответный гостинец калибра шесть дюймов с воздушным подрывом. Поэтому они делают один-два выстрела из миномета и меняют позиции. Минометы здесь самодельные, сооруженные из куска трубы, их хватает на один-два раза. Мы их заливаем бетоном и выкладываем из них дорожки.
Вчера не сдержался, дал по морде одному парню, который посмел высказаться о нашей семье. Этот парень родом из Индии и не имеет никаких представлений о правильном, достойном джентльмена воспитании. Сейчас немного стыдно оттого, что я ударил, не предупредив, и от неожиданности он не смог ответить. Но если бы майор не встал между нами, не знаю, что было бы. Мне вынесли устное порицание и назначили три наряда по кухне после того, как поправлюсь.
Мы всё-таки вылезаем из своих нор. Когда заканчиваются полеты, мы вылезаем из этих проклятых нор и устраиваем прямо на поле игру в футбол. Или соккер, как называют ее заокеанские кузены. Я не знаю, зачем мы это делаем, может, для того, чтобы доказать всем, что мы еще живы? Но что можно доказать горам, плюющимся в нас смертью?
Мне пока нельзя играть, я просто наблюдаю. Хотели еще сыграть в крикет, но пока у нас нет ничего для этого. Мяч и тот едва раздобыли.
А сегодня утром привезли Джима. Черт, я его едва узнал. Он всегда был бесшабашным и бесстрашным, помню, как мы лезли через забор в школе для девочек. Этот чертов забор, его поставили специально для таких, как мы. Высотой десять футов, и еще у этого проклятого забора наверху пики, словно у копий, очень острые. Джим тогда посмотрел на нас и сказал: ну что, слабо? А потом полез первым. И пропорол руку. Черт, его рука была пробита насквозь этой пикой, но он не закричал, он высвободил руку и спустился вниз. Потом мы его кое-как перевязали и пошли обратно, ведь до корпуса было четыре с лишним мили. Утром он вышел на построение, и если бы мистер Блумингдейл не обратил внимания на следы крови на форме, ничего бы не открылось. А когда Джимми спросили, с кем он это все затеял, он сказал: я был один, сэр! Вот так вот.
