Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
– Послушайте, поручик…
– Не бойтесь, Саша. Никто вам слова не скажет. Ни вам, ни о вас потом. Дело житейское…
– Послушайте! – Саша схватил Еланцева за плечо, рывком повернул к себе. – Вы отдаете себе отчет в том, что мне, бывшему офицеру гвардии, предлагаете? Да известно ли вам…
– Что вы сами попросились сюда? – Поручик без усмешки смотрел Александру в лицо, не пытаясь освободиться. – Известно. Сергей обрисовал в двух словах. И даже смею предположить из-за чего. Несчастная любовь, так? По глазам вижу, что так… Да вы отпустите мой погон, в конце концов. Я не убегу.
Бежецкий только сейчас заметил, что комкает в ладони погон на плече поручика, и смущенно разжал руку.
– Вот и славно, – разгладил тот чуть смятую золотую полоску. – Поверьте, поручик: все, что казалось вам важным и сложным там, в Петербурге, скоро покажется ерундой, детскими капризами. Азия еще ухмыльнется вам в лицо… Вы видели, как улыбаются туземные женщины? – неожиданно спросил поручик.
– Н-нет, – смешался Саша, честно пытаясь припомнить лица туземок, которых он еще видел немного. – А что?
– А то, что большинство из них это делает, не разжимая губ. Почему? А потому что зубы у них – черные и гнилые. Смотришь на такую красотку – над покрывалом только глаза сверкают. Большие, влажные… – плотоядно причмокнул Еланцев губами. – Ну, думаешь, красавица… Но вот паранджа летит в сторону, красавица приоткрывает губы в улыбке… Бр-р-р-р!!! Врагу не пожелаешь.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– Затем, что я вам не враг, Саша.
Поручик докурил папиросу до мундштука и щелчком отправил окурок в темноту.
– Пойдемте к столу, поручик. Что-то я замерз… Вы, наверное, тоже. Да и гости уже, наверное, считают, что мы с вами отправились стреляться. И делают по этому поводу ставки… Увы, дорогой мой, их можно понять – тут, в Кабуле, так мало развлечений. Давайте спутаем им карты – вернемся, как старые друзья.
– Давайте…
Еланцев подхватил юношу под локоть и увлек внутрь дома.
– А что, поручик, – спросил Саша невольно, – вы это вправду про туземных женщин?
– Что? Ах, да!.. Конечно, мой юный друг, конечно…
– И это очень отталкивает?
– Что именно?
– Ну… Их улыбка…
– Кого как. Меня, например, ничуточки! – расхохотался Еланцев, сверкая плутоватым глазом.
* * *Праздник продолжался.
Саша кружил в танце ту самую давешнюю блондинку, оказавшуюся супругой какого-то мелкого чиновника и на поверку – препустейшей и вздорной особой. Но выпитое горячило кровь, руки сжимали податливое тело, доверчиво прильнувшее к нему, аромат незнакомых духов дурманил… Жизнь постепенно переставала казаться мрачной.
«С чего это я взял, что все кончено? – умиротворенно думал молодой человек, слушая вполуха щебет партнерши, вдумываться в который не хотелось, да и не имело смысла, – ничего более банального он никогда раньше не слышал. – Жизнь продолжается… Тут есть общество, дамы… Люди вполне доброжелательны… Война? Что война? Совсем не обязательно…»
Додумать эту мысль он не успел.
Смертельно бледный – настолько, что рыжие волосы на фоне белого в синеву лица казались оранжевыми, – офицер вбежал в зал, постоял немного, обводя всех безумными глазами, и завопил:
– Прекратите музыку! Врача! Тут есть врач?..
Музыка захлебнулась, но пары продолжали, одна за другой останавливаясь и распадаясь, танцевать под одинокую скрипку, пока та не оборвала мелодию на высокой ноте.
– Что случилось?.. Зачем врач?.. Что с вами, поручик?..
Теперь и Александр узнал офицера. Они столкнулись в самый первый день в дверях кабинета генерала Мещерякова. Поручик Шестнадцатого Сибирского пехотного полка… Минден, кажется. Или фон Минден.
– Там… – поручик слабо махнул рукой в сторону туалетной комнаты, и его внезапно вырвало на ковер.
Тогда толпа, оттесняя его, хлынула внутрь…
Саша оказался на пути многоголового, но безмозглого чудовища, влекомого одним из сильнейших человеческих чувств – любопытством, – и его просто внесло в распахнутые двери…
С первого взгляда было ясно, что человек мертв: нелепо разъехавшиеся по залитому красным плиточному полу ноги, безвольно свесившаяся на грудь голова… А главное – широко забрызганная кровью кафельная стена позади. Кровью, уже собирающейся в темные сгустки, и чем-то темно-розовым, комковатым…
Юноша не считал себя чересчур впечатлительным, да и крови вроде бы не боялся, но внезапно почувствовал, как все съеденное и выпитое стремительно поднимается вверх, и только страшным напряжением воли не позволил себе повторить «подвиг» фон Миндена.
– Застрелился… – услышал он сзади, и взгляд тут же сфокусировался на блестящем пистолете, валяющемся возле правой руки покойного.
«Браунинг». Точно такой же, как тот, купленный в Петербурге.
«А ведь если бы я тогда… Тоже лежал бы вот так…»
Чувство вины острым ножом вонзилось в сердце. Он вспомнил, что так и не покаялся до сих пор в желании лишить себя жизни, что само по себе – грех, не исповедовался…
«Господи…»
Он внезапно узнал самоубийцу: это был тот самый мрачный тип напротив, спутницу которого охмурял поручик Еланцев.
– Кобылкин, столичный чиновник… Из-за чего… – шептались позади. – А жена его где…
– Расступитесь, – протолкался вперед Иннокентий Порфирьевич, присел на корточки рядом с покойником, тронул его за шею и, безнадежно покачав головой, ладонью осторожно опустил мертвецу веки.
В проделанный им в толпе проход тут же вклинился генерал Мещеряков, отшатнулся от покойника, обернулся к собравшимся, пошарил глазами и заорал, багровея от натуги:
– Еланцев, подлец! Это ваши шуточки? Знал я, старый дурак, что трижды покаюсь, разрешив вам вернуться в Кабул! Знал, но разрешил! Сгною на передовой!..
– Я-то здесь при чем? – откликнулся откуда-то из задних рядов толпы поручик. – Вы еще скажите, что это я его застрелил!
– Застрелили бы – пошли бы под трибунал! Я видел вас с его женой! Сколько раз я говорил вам!..
Генерал оборвал себя на полуслове и махнул рукой начальнику патруля, тоже протолкавшемуся в туалет:
– Уведите.
– Да я и сам пойду, – стряхнул с себя чужие руки Еланцев. – Хотя ума не приложу…
– На гауптвахте приложите!
– На гауптвахте так на гауптвахте – мне не привыкать…
Поручика увели, а Бежецкий все стоял как вкопанный, не в силах оторвать глаз от тела человека, которого еще какие-то полчаса назад видел живым и здоровым.
– Пойдемте, – тронул его за рукав Иннокентий Порфирьевич.
– Куда? – тупо спросил юноша, следя, как густеющая на глазах кровь клюквенным киселем медленно подползает к его сверкающему ботинку.
– Ко мне… – вздохнул медик. – Праздник все равно испорчен…
* * *Два офицера шли какими-то темными, неосвещенными лабиринтами, меж плохо оштукатуренных стен, строители которых старательно избегали не только прямых углов, но и всего того, что европейские их коллеги считают правильным, рациональным. Снег усилился и валил сплошной пеленой, не давая разглядеть ничего в двух метрах впереди, но тут же таял и хлюпал под ногами грязной кашей.
– Представляете, – заговорил Иннокентий Порфирьевич, перешагивая канаву. – Все это де… пардон, фекалии… потекут в арыки и реку. И горожане будут это пить… А кипятить, из-за нехватки топлива, особенно не покипятишь, да и высоко здесь – от низкого давления вода закипает градусах при девяноста… Вот вам и дизентерия, и гепатит, и тиф, и, упаси господи, холера…
– Здесь бывает холера?
– Еще как! В прошлом году была вспышка там, за рекой. Пока спохватились, пока убедили власти ввести карантин, приняли меры – перемерло более двадцати тысяч горожан. Слава богу, не перекинулось сюда, да и то только потому, что генерал Мещеряков, рискуя вызвать бунт, приказал оцепить колодцы и арыки, засыпать их хлорной известью, параллельно обеспечив подвоз воды из горных источников… Мы трудились от зари до зари, падали с ног, но все-таки смогли локализовать эпидемию. Однако в тот момент мы были беспомощны: ударь с гор Хамидулло – город пал бы.
– А кто это – Хамидулло?
– Местный бандит. Даже не бандит, а целый бандитский генерал. Говорят, что у него под ружьем больше двух тысяч человек. Его сильно потрепали осенью, почти перед вашим приездом, и он ушел дальше, в горы, но все эти ночные обстрелы – дело рук его людей.
– Он так силен?
– Лет десять тому назад он был кем-то вроде министра обороны эмира, но не сошелся с ним во мнениях и попытался свергнуть своего господина. Тут, на Востоке, это в порядке вещей… Однако сторонники эмира оказались сильнее, и Хамидулло пришлось уйти. Вместе с частью армии. Говорят, что лучшие офицеры выбрали его сторону. Он учился в Англии – там привечают пуштунов, надеясь переманить их на свою сторону.
– Он пуштун?
– Как и большинство тех, кто с ним ушел… Кстати, мы тоже почти пришли.
