Владимир Мельник - По закону военного времени...
Даже и не заметил, что в дежурке появились наши, и каждый стоял, задумавшись о чем-то своем. Причем понятное только ему. В том числе и Оксанка стояла, слушала. У каждого были любимые люди, что-то родное, которое сейчас недоступно. Когда исполнял песню, даже сам задумался. Ведь песню-то писал в мирное время, а сейчас, когда вокруг война — она воспринимается совершенно по-другому. Действительно, сейчас 'колеса войны' сотнями, тысячами перемалывают человеческие судьбы и жизни. Хорошо бы, если просто судьбы премалывали, так хоть люди живые оставались. Хотя, это еще как посмотреть: иногда судьба так скрутит, что уж лучше бы умер человек, чем так мучаться. Ну, например, парню в восемнадцать лет оторвало руки и ноги. Вот он лежит, можно сказать, кусок мяса, страдает не только от фантомных болей, а еще и осознает свою неполноценность. И то, что он теперь не нужен никому кроме матери. Тут уж невольно задумаешься. В нашей жизни все относительно. А вот определиться с мерилом, по которому определять эту самую относительность уж очень трудно. А у каждого додика — своя методика измерения.
Когда закончил песню, некоторое время стояла тишина. Да, согласен, — текст глупейший, но когда ее только написал, считал, что это очень серьезное по смыслу произведение. Но никто не обратил внимание. Попросили сыграть еще что-нибудь. 'Изобразил' песню, которая мне очень нравилась, автора не знаю, там всего два куплета.
Я вернусь домой после долгих зим,
Я вернусь домой со тропы войны.
Я пойду туда, где меня не ждут,
Я забуду боль и растают сны.
Ты прости меня, мой крохотный малыш,
Без тебя не жизнь, без тебя не рай.
Я забуду все и тебя малыш,
Ты сгоришь в огне, как сгорает камыш.
Поиграл еще пару песен из репертуара группы 'ДДТ' и вышел на улицу. Хоть это и было не в моем характере, но уже сам подошел к Ямпринцевой.
— Оксана Александровна, ты ответь мне на один вопрос, — начал, было я, — чем я перед тобой виноват, что ты ко мне так относишься?
— Слушай, Владимир Анатольевич, мы с тобой вроде все выяснили, что ты еще хочешь?!
— Да так, ничего. Просто добрее надо быть.
— К тебе что ли? Да тебе дай волю ты на голову залезешь.
— Эх, Лександровна, не так страшен черт, как его малютка. Я понимаю, что не красавец, не богатый.
— Не в лице или деньгах дело.
— А в чем? Что я тебе такого сделал, что ты все время на меня наезжаешь?
— Не знаю, просто как ты ко мне, так и я к тебе.
— А как я к тебе отношусь?
— Ну не знаю. Во всяком случае, не так, как бы мне хотелось.
— Не так как бы тебе хотелось? А ты сама-то хоть знаешь, как бы тебе хотелось? А давай попробуем вот так…
Не знаю, что она еще бы сказала, но как-то все само получилось: привлек ее к себе, она особо не сопротивлялась — не успела, и поцеловал, вот тут-то Оксана и начала сопротивляться, но постепенно притихла и начала отвечать на поцелуй. Бушлат упал с нее на землю, но старлейша этого даже и не заметила.
Наконец ее отпустил. Несколько секунд мы постояли молча. И тут такое началось! Ямпринцева пошла пятнами на лице. Глаза загорелись злым огоньком. И от моей наглости видать у нее не находилось слов и действий. От этого стала еще красивее.
— Свешников, что ты себе позволяешь!!! Да как ты посмел, товарищ прапорщик!!!! Руки, тьфу, то есть губы… да какая, блин, разница, распустить!!! Да я тебе сейчас по морде дам!!!!
Я мдакнул, развернулся и пошел в ЗПУ. Ее это еще больше взбесило. Тут прорвался не фонтан, а целый гейзер! Видимо, спинным мозгом почуял, что этот гейзер был просто для вида. На самом деле девушке было приятно.
— Ты куда пошел? Я тебя еще не отпускала!!! Я старше по званию!!!! А ну, ко мне!!! — орала она на весь двор.
— Так, я тебе не собака. Дура ты, Оксанка! — только ей сказал, не поворачиваясь и пошел дальше.
— Что-о-о-о??!!! Что ты сказал?!!! Повтори!!!! Я к тебе обращаюсь!!! Свешников!!! — я ее не слушал и уходил.
Зашел в ЗПУ и сел за стол. Насыпал в тарелку картошки с тушенкой и начал есть. Но кусок чего-то не лез в горло. Мысленно плюнул и вышел на улицу. На покореженной лавочке сидела Ямпринцева и рыдала во весь голос. Можно даже сказать в полный рост. Если честно, впервые ее видел в таком состоянии.
— Оксана! Ты извини меня, я немного погорячился, — но она не слушала и продолжала реветь. — Да хватит реветь! Ты же старший лейтенант все-таки, а не гимназистка из пансиона благородных девиц!… Нда-а-а! Меня хлебом не корми, а дай поутешать расплакавшихся старлеев. Только этим и занимаюсь в свободное от службы время. И диплом имею по этой специальности. А также это мое жизненное призвание.
— И ты еще смеешь со мной разговаривать после этого! Что у тебя с той шалавой из тридцатьдевятки было? — сказала она, перемежая всхлипами, — Ну чем она лучше меня?!! (всхлипы) А ты, кобель позорный, только юбку увидишь так и из штанов выпрыгиваешь! Ни одной юбки не пропустишь! Думаешь, я не видела, как ты там своих контрактниц 'оформлял' в кабинете? Еще раз хоть на пушечный выстрел подойдешь к какой-нибудь — пристрелю обоих!
Чего-чего, а вот такого развития событий не ожидал. Уж лучше бы она мне пощечину дала и матом послала! Прижал ее к себе и начал гладить по голове. Она всхлипывала, постепенно успокаиваясь. Какая там к черту старший лейтенант — баба бабой! Тоже мне 'Железная леди'. Хотя им это полезно. Недаром какой-то восточный сатрап говорил: 'Чем больше женщина плачет, — тем меньше она бегает по малой нужде.
— Оксана, не три глаза — красными будут. Пусть слезы сами высохнут. — сказал я, — Ну ты как? Нормально? Оксана, ударь меня лучше, а лучше пристрели. Оксана, извини дурака в предпоследний раз, за все. Ну откуда ж я знал? Ты же меня на пушечный выстрел не подпускала к себе. Просто боялся к тебе подходить.
— Нет, ты прав. Дура я дурой. Господи! Сколько раз себя ругала за свой сволочной характер. И чего ты боялся? Я ведь не кусаюсь. Кстати, а почему в предпоследний раз?
— Оксана, успокойся, все будет хорошо. А будет еще лучше, если ты успокоишься и вытрешь слезы.
— У меня тогда глаза будут красные
— Ничего, я тебя люблю и с красными глазами
— Правда? Любишь?
— Правда! Идем, Оксана, а то наши подумают черте что. Ты ж не хочешь, чтобы пострадала твоя девичья честь в глазах коллектива.
— А мне глубоко плевать. Вовка, так хорошо слышать от тебя эти слова. Скажи еще раз.
— Оксана, давай не будем разыгрывать поломанный граммофон. Кстати, давай посмотрим, что ты там мне подарила, — с этими словами я достал сверток и развернул его, там оказались пара шерстяных носков и флакон одеколона 'Деним', - Спасибо, Оксаночка, не ожидал. Сама вязала?
— Нет, у меня еще с мирного времени оставались. И это все, что ты мне хочешь сказать?
— А что еще?
— Слушай, Свешников, душа у тебя хуже деревяшки, а поцеловать? А сказать, что-нибудь прекрасное?
— Оксана, у тебя вши есть?
— Нет, конечно.
— Ну, вот и прекрасно!
— Ну, ты и гад, Свешников! — сказала она, прыская от смеха, — Я тут настроилась на романтический лад, а он все изгадил. Вот кто ты после этого?
— Сиротинушка! Пойдем погуляем?
— А комендантский час?
— В Новогоднюю ночь? Скажем, что идем призывника брать. Да сейчас стопудово уже все перепились и ничего не соображают.
— Тогда пойдем.
— Сейчас, я нашим скажу и автомат захвачу.
— А поцеловать?
— А, ну да…..
Опять зашел в ЗПУ, в своем углу надел бушлат и шапку, которые висели на спинке стула, проверил патроны в пистолете, привычно закинул за спину АКС. С рабочего места Оксаны забрал ремень с кобурой. У нас шел пир горой. Подошел к Петрову и отпросился на пару часов, типа что надо навестить пару призывников. Тот только утвердительно махнул головой и хитро подмигнул. Так как уже был немного „готовым“.
Вышел во двор, Оксанка уже надела бушлат и ждала возле ворот. Подошел к ней и протянул ее ремень с кобурой. Она его надела поверх бушлата. И лавируя между воронками, спускались к Матросу Кошке.
Небо освещалось взлетавшими осветительными ракетами. На Кошке нас задержал патруль морпехов, проверили документы, поздравили друг друга с Новым годом и разошлись. Пошли по парку Папанина в сторону Аполлоновки. Везде царила пустота, город как будто вымер и ни одного огонька. Только пунктиры трассеров из ЗУ-23 и просто стрелкового оружия вносили разнообразие в темное новогоднее небо. Шли и болтали о пустяках. Я хохмил, а Ямпринцева смеялась. Иногда останавливались, чтобы поцеловаться. Заскочили в подъезд, когда услышали шум приближающегося самолета. Тут снова ее привлек к себе. Она уже не сопротивлялась, а наоборот со всей страстью отзывалась на этот поцелуй. И вроде и войныс бомбежкой не было.
- Как давно я в подъезде не целовалась! — со смешинкой в голосе сказала Оксанка.
