Борис Громов - Терской Фронт
— Погоди, Олег, так что же это получается, турки тут пытаются свою Османскую Империю возродить?
— Получается, что так. Блистательную, мать ее, Порту. Не совсем в прежних границах, но что-то близкое по площади и могуществу. Только мы им в этих планах — как кость в горле. Ну, так что, товарищ прапорщик готов вернуться в строй, де еще с повышением?
— Знаешь, не сочти дезертиром, но что-то мне снова в армию не хочется. Да и какой из меня офицер? «Прапор» я, с незаконченным, да вдобавок еще и гражданским высшим образованием. Нет, чисто в теории, взвод я, скорее всего, «потяну», но — не мое это. Я, по твоему, почему в ОМОН в свое время подался, хотя спокойно мог в своей родной ОБрОН[42] контракт подписать? Потому что всякой уставной белиберды в милиции меньше. А остался б в армии, так давно б капитаном был… Причем, уже много лет как мертвым капитаном. Одним словом, спасибо за предложение, но, не выйдет из меня лейтенанта. Я пока сам по себе, как-нибудь. Дела мне кое-какие уладить надо. А потом, скорее всего, к Убивцу в команду подамся, если возьмет.
— Что ж, настаивать не буду. Мужик взрослый, сам решай, как тебе жить лучше. А насчет Убивца…Возьмет он тебя, не сомневайся. Наша небольшая «деза» на твой счет, на него, похоже, серьезное впечатление произвела.
В «Псарне» кроме Кузьмы, как всегда, подпирающего могучей фигурой стойку бара, никого не оказалось.
— Контракт неплохой подвернулся, — объяснил он мне, — большая колонна, «проводка»[43] до Кизляра и назад. Направление, в целом, довольно спокойное, но после нападения в Науре купцы «булки» поднапрягли с перепугу. Так что все на выезде. Будут через три дня. И это… Миш, слушай…
— Так, Кузьма, завязывай! Мне этими извинениями «особисты» всю печень проклевали, как тому Прометею. Надоело одно и то же. Еще один раз повторю, для тебя, а ты ребятам передай — никаких претензий нет. Вы поступили правильно. Это в СБ перестарались, но они уже осознали и исправились.
— Да уж, — усмехается Кузьма, — у них, когда они твои вещи два дня назад в комнату возвращали, а потом номер вперед оплачивали, глаза были, как у побитых бобиков — грустные и виноватые. Что, задали им «сверху» трепку?
— А то! Сами виноваты, уррроды! — начинаю демонстрировать свою «глубокую обиду» я. — Сначала, мля, ногами по почкам молотят, а потом на задних лапках белыми зайчиками скочут: «Ах, простите Михал Николаич, ошибочка вышла!» Козлы!
— Что, сильно досталось? — сочувствует Четверть.
— Ну, бывало и хуже. Обидно просто, не разобравшись толком, не за хрен собачий…
— Да уж… И чего дальше делать думаешь?
— Для начала, дождусь, пока швы снимут…
— Какие швы?
— А, — вяло отмахиваюсь я, — в камере с какими-то урками краями цепанулся. Они — в нокаут, а мне бочину порезали. Но так, не сильно, заживает уже.
— Ну, ты даешь, Чужой! Везде проблем на свою задницу разыщешь.
— Да уж, — ухмыляюсь в ответ я.
— Ладно, снимут тебе швы, потом что?
— Есть небольшое, но важное личное дельце. Сделаю — и свободен как птаха. А что?
— Да была у нас с Убивцем мысль тебя в команду звать. — Пойдешь?
Делаю вид, что задумался, хотя понимаю — повезло, теперь выходит, что не я к ним прошусь, а они сами меня к себе зовут. А это, как говорил кто-то умный «две большие разницы».
— А, пожалуй, и согласен. Вот только дело свое доделаю… Тут недалеко кое-куда добраться надо.
— Сильно недалеко?
— За Шали.
— Ох, и рисковый ты парень, Миша. Да после Аргуна не то, что Комендатур или блок-постов, даже и патрулей-то наших почти не бывает. Шали и Сержень-Юрт — такие же Мертвые Земли, что т вокруг Наура и Чернокозово, только еще хуже, потому что за Серженем уже земли Непримиримых Тейпов начинаются. Хотя, наши туда за «бошками» наведываются периодически. Правда, возвращаются не все. Ты уверен, что тебе туда нужно?
— Очень нужно, — совершенно искренне отвечаю я.
Следующие десять дней я откровенно бездельничал. Сходил на рынок, совершенно меня, кстати, не впечатливший. Так, помесь колхозного рынка эпохи развитого социализма и барахолки «девяностых». Толкучка, запах картошки и черемши из овощных рядов, груды яркого тряпья на прилавках, будто на приснопамятном Черкизоне. Несколько малюсеньких кафешек, с мангалов которых тянет вкусным шашлычным дымком. Нет, кое-что на Кавказе не меняется даже после ядерной войны. Долго бродить не стал, купил себе тонкие кожаные чувяки вместо домашних тапок, чтоб не шлепать по номеру босиком и кошелек, больше похожий на вместительный кисет из толстой кожи и потопал назад. Заштопанный бок все еще давал о себе знать несильной, но постоянной ноющей болью. Три дня до возвращения Убивца «со товарищи» только и делал, что валялся в своей комнате, спускаясь только для того, чтобы перекусить. Хотя нет, вру, сделал еще одно небольшое, но важное дело — «сто третий» пристрелял. Сходил к Карташову на пост Дорожной Стражи, объяснил ситуацию. Оказывается, у них там небольшое стрельбище есть. Маленькое совсем: огневой рубеж с тремя точками и стометровой длины направление, заканчивающееся земляным валом-пулеулавливателем Но для моих целей — более чем достаточно. Как раз и пригодились оставшиеся невостребованными патроны. Одним словом, теперь АК-103 пристрелян, а я, с ним в руках — вооружен и смертельно опасен.
На «мероприятии» по случаю успешного завершения контракта, организованном наемниками, помня прошлый раз, пил умеренно. Да и парни на алкоголь особенно не налегали. Похоже, та пьянка действительно была всего лишь одним из элементов оперативной разработки. Кузьма, видимо, успел передать Убивцу мои слова и с извинениями и покаяниями никто не лез. Общались ровно и дружелюбно, будто ничего и не произошло. Ну и хорошо. Только Убивец перед самым завершением «вечеринки» отозвал меня в сторонку.
— Четверть сказал, что ты за Шали собрался.
— Есть такое дело.
— Ты уверен, что тебе туда надо? Лично я бы в те края в одиночку не полез.
— Надо, — вздохнул я, — поверь Костя, очень надо.
— Что, очень доходное дело? Может, кого из наших в долю возьмешь, все не так опасно чем одному?
— Вообще не доходное, клянусь. И очень личное. Поэтому один пойду.
— Тогда маленький совет можно?
— Конечно, слушаю.
— Обувь смени, Миша. Что Непримиримые, что просто дорожные грабители, только за такие боты тебе пулю в затылок пустят. Зачем оно тебе, лишние проблемы на свою голову искать? Тебе их там и так хватит.
Да, блин, а ведь Костя прав. Если вся остальная моя «снаряга» выглядит вполне обычно, то «Коркораны» в глаза действительно бросаются.
Зажило на мне все, и впрямь, как на собаке. Уже на восьмой день в местной больнице все тот же хирург снял мне швы.
— Заживление идет просто замечательно, — сказал он мне. — Но серьезных физических нагрузок пока все же лучше избегать. И про перевязки не забывай.
— Постараюсь, — пообещал я ему.
После поликлиники пошел к деду Тимохе. В торговом зале вместо Старосельцева обнаружил Оксану.
— Привет красавица, а батя где?
— Отошел, сейчас будет, — ответила она, глядя, на меня словно поклонница «Ласкового мая» на Юру Шатунова.
Ой, мама дорогая, что-то не нравится мне этот взгляд. Похоже, впух ты, Михал Николаич, став предметом девичьих грез. Ну да, ты ж герой, куда деваться. Большой, загадочный, появился неизвестно откуда, всех врагов перебил, ее спас. Чем не рыцарь в сверкающих доспехах? Есть, правда, одна проблемка — самого «рыцаря» складывающаяся ситуация как-то не очень радует. Она ж еще ребенок совсем, несмотря на все достоинства фигуры. А ребенок этот прожигает меня совсем даже не детским взглядом. Да уж, почувствуйте себя Гумбертом из «Лолиты». На мое счастье появляется Тимофей Владимирович.
— Миша! Заглянул-таки! Рад видеть, проходи, я сейчас лавку закрою, в дом пройдем, посидим…
— Нет-нет, Тимофей Владимирович, не надо ничего закрывать, я по делу, буквально на пару минут. А посидим как-нибудь в другой раз. Я специально вечером зайду, чтоб торговлю не рушить. Сапоги мне нужны.
— Какие сапоги? — Старосельцев тут же превращается из радушного хозяина в бойкого торговца.
— Не сильно тяжелые, крепкие, с коротким голенищем. Чтоб в горах не рассыпались.
— В горах значит? Ясно. Сейчас подумаем.
Уж не знаю, что бы он надумал сам, однако Оксана его опережает. Пулей, только подол и без того не сильно длинного легкого сарафана в воздухе мелькнул, обнажив на мгновение крепкие загорелые ноги несколько сильнее, чем позволяют приличия, она исчезла в подсобке, а уже через мгновение была рядом с отцом, протягивая ему пару сапог.
— О, точно! Молодец, Ксюшка, я как раз о них и подумал.
М-да, Оксане, кажется, отцовская похвала совсем не интересна. Сомневаюсь, что она ее вообще услышала. Что ж ты на меня так смотришь, девочка? Я ведь тебе если и не в отцы, то в дяди гожусь точно!
