Павел Дмитриев - Разбег Пандоры
— Вообще, за каким х. ем мы три миллиарда в Египет вбухали?[144] — Подлил масла в огонь Егорычев. — Лучше бы из этих ракетных установок еще один пояс ПРО вокруг Москвы отстроили.
— Николай, ты не горячись. — Чуть осадил своего соратника Шелепин. — Получим мы все обратно с них.
— Но на одной только дипломатической игре нам все равно не удержаться. — Микоян был уже озабочен будущим. Среди присутствующих именно у него был самый большой опыт международного общения, и Анастас Иванович не сомневался, что именно ему придется вести переговоры. — Капитализм циничен. Надо понимать, с нами будут разговаривать не на языке ультиматумов и угроз только если мы сможем предложить что-то необходимое. Опять, как в тридцатых, погоним лес и целлюлозу эшелонами за границу?
— У нас нет выхода, — Косыгин поднял руку, прося подождать нетерпеливых с возражениями. — Как бы это ни было обидно, но мы стоим перед необходимостью срочного перевооружения промышленности, по сути второй индустриализации. Так что либо мы используем для этого недавно открытые огромные, можно сказать несметные, месторождения нефти и газа, либо нас постепенно задвинут в угол и раздавят.
— Погодите, а секретность? — внезапно спохватился Семичастный. — Если продавать оружие хоть кому, то рано или поздно образцы окажутся в США.
— Да много ли у нас оружия, которое действительно интересно Пентагону? — махнул рукой Устинов. И сам удивился сказанному.
Не раз Дмитрию Федоровичу приходилось сурово карать подчиненных за нарушение строжайшего режима секретности. Поддерживать введение новых, все более драконовских мер маскировки и охраны стратегических объектов. Да что там, год назад за высказывание подобного на Президиуме недолго было вылететь на ответственную дипломатическую работу куда-нибудь в независимый Камерун. И он сам первый бы проголосовал за подобное решение!
Но теперь над Устиновым довлела мысль о скорейшем перевооружении. Игрушки из будущего завораживали, они сулили возможности создания военной техники, рядом с которой существующее оружие покажется никчемным хламом. Воображение уже рисовало бортовые ЭВМ самолетов и кораблей весом в пару килограмм, спутниковую систему наблюдения в реальном времени, боевых роботов и прочие чудеса. Поэтому охранять надо секреты новых заводов по производству электроники, а не оголовки ракетных шахт, прикрытые 150-тонными плитами. Проекты мобильных пусковых РВСН оказались куда реальнее, чем коммунизм Никиты Сергеевича.
Да и вообще, с подобным оружием можно всерьез думать о стратегической противоракетной и противовоздушной обороне. В космосе и на земле. Даже Александр Николаевич намекал, что создание подобной системы вполне возможно. Стоит лишь надежно защититься от атомной угрозы, и… Победа будет за нами!!! Можно снова думать о мировой войне как локомотиве мирового революционного движения! А значит в который раз подтвердится теория товарища Сталина. Нужно только подождать[145].
Впрочем, об этом можно подумать потом, на Президиуме не стоит упускать обсуждения.
— Еще лучше, помогать не вождям, а агентам влияния. — Шелепин ввел очередной термин из лексикона пришельца из будущего. — Посмотрите, сколько нам вреда приносят бестолковые писаки и маратели холста? Они даже денег не просят от врагов, за идею гады стараются. Вот уверен, есть подобные недовольные и на Западе, им копейку подбросить, а пользы как от ракетного дивизиона.
— Прекрасная идея, кстати. — Тут председатель КГБ ничуть не лукавил с поддержкой друга. — Вот взять к примеру хиппи, пацифистов или хаббардистов. Надо им помочь аккуратно, главное, чтоб у нас эта зараза сильно не разгулялась.
— Да вы в своем уме вообще?! — Суслов чувствовал, что земля буквально уходит из-под ног. — Это категорически противоречит всем нашим принципам! Нельзя ими поступиться!
— Михаил! — Шелепин обернулся к главному идеологу партии. — А при чем тут принципы? Это оружие! И принципы не мешали Сталину делить с Гитлером Польшу или продавать ему сливочное масло.
— И чем это кончилось для него? — огрызнулся Михаил Андреевич. — Повторить хочешь?
— Только что же говорили, что появлением ядерного оружия мир изменился. — Егорычев был преисполнен энтузиазма. — Война по сценарию сорок первого года невозможна. Да и основной противник сейчас за океаном.
— Товарищи, уже девятый час! — напомнил председательствующий Микоян. — Может быть отложим на завтра?
— Можно я тогда завершу? — обратился к нему Шелепин. — Зафиксировать результат необходимо, зря что ли спорили весь день?
Не особо церемонясь, он все же дождался разрешающего кивка, встал, постучал ручкой по краю чашки, привлекая внимание, и произнес:
— Думаю, сегодня мы в деталях все не решим. Поэтому прошу голосовать. Кто за начало «новой большой игры[146]»? Или СССР будет дальше жить изгоем на краю мировой политики? — оглядев Президиум, Александр Николаевич продолжил тихо, едва слышно: – Еще не поздно это сделать без больших жертв!
Однако последние слова были услышаны, решение «прошло». В последнюю очередь свои руки подняли до крайности недовольные и даже обиженные Суслов и Кириленко. Но эскапировать разногласия до Пленума они все же не стали. Полезное правило соглашаться с мнением большинства[147] слишком глубоко впиталось в регламент заседаний Президиума ЦК КПСС.
…Спустя месяц мировая пресса начала взахлеб описывать подробности необычайно длительного и плодотворного визита президента Франции де Голля в СССР.
* * *У первого секретаря ЦК коммунистической партии Словакии Александра Дубчека была небольшая слабость. Он любил по утрам пить крепкий и в тоже время сладкий кофе со сливками. Такой не делали в партийных буфетах, повара берегли здоровье руководителей Чехословакии. Но что может быть лучше большой кружки ароматного напитка под несколько вчерашних кренделей со сливой? Остатки сна уходят с каждым глотком, голова начинает работать четче и быстрее. Сегодня она снова понадобится, в партии продолжается неопределенность, раздрай и шатания.
Полгода назад казалось, что дни Антонина Новотного[148] на посту первого секретаря сочтены. Друг Хрущева вызвал резкую антипатию у нового лидера СССР и по сути стал «хромой уткой». Соратники мигом припомнили все, начиная от участия в репрессиях 50-х, и заканчивая деятельностью сына Новотного в общенациональной фирме «Артия», которая специализировалась на торговле предметами искусства. Да так, что 99 % бюджета уходило на чехов-художников, оставляя их словацких коллег без средств к существованию.
Но уже весной сам Брежнев явно перестал контролировать ситуацию, хоть и сохранил номинальный пост. Что ждать от нового Генерального секретаря Микояна, за спиной которого маячит парадоксальная фигура Шелепина? Возвращения к страшным временам Готвальда[149], или наоборот, есть надежда на дальнейшие реформы? Централизации или федерализма? Слухи доходили до крайности противоречивые, они же служили великолепным питательным бульоном для интриг и подковерных битв за лидерство в стране.
Дубчек еще раз постарался припомнить детали дружеской беседы с новым Президентом СССР, которая состоялась на торжественном банкете по завершению XXIII-го съезда КПСС. Дело тогда было уже к ночи, выпили изрядно. Говорили много, о разном, было весело и легко. И потянул же черт за язык, сказать о «социализме с человеческим лицом». Однако Шелепин от темы не ушел, наоборот, начал задавать удивительно конкретные вопросы по возможностям децентрализации планирования, хозрасчету, и даже небольшим частным предприятиям. Неожиданно оказалось, что Александр Николаевич понимает проблемы реформ куда глубже гостя из Чехословакии!
Ох, как неудобно было отговариваться общими словами. Пришлось сделать вид, что перебрал водки, и перейти на более «застольные» темы. Но нельзя забыть, как странно посмотрел тогда Президент СССР прямо в глаза, будто все взвесил, и принял какое-то решение… И вот теперь остается только гадать, прошел ли «товарищ Дубчек» проверку. Хотя, была ли она на самом деле? Вспомнил ли о своих вопросах наутро Шелепин, который к ночи едва стоял на ногах от выпитого?
Александр с сожалением отставил в сторону опустевшую кружку. Ближе к обеду придет домработница, приберется, заодно и помоет посуду. Увы, огромная, заполненная дорогой мебелью, стометровая квартира по сути пустует. Анна и трое сыновей пока не могут окончательно расстаться с еще довоенным домом по улице Misikova, что в тихой Братиславе, на покрытом садами холме Славин. Но последнее время Дубчеку все чаще приходится жить в Праге, ситуация такова, что ее страшно «отпустить» даже на час, не то что на день или неделю.
