Борис Батыршин - Мартовские колокола
Однако ж владелец листка отнюдь не ограничивался тиражированием сплетен. Пастухов принялся публиковать в своей газетёнке так называемый «роман–фельетон»[31] под названием «Разбойник Чуркин». Прототипом для героя сего произведения стало реальное уголовное дело реально существовавшего злодея. Правда, тут следует оговориться — «всамделишний» Васька Чуркин далеко не был «благородным разбойником», какого сделал из него автор: он просто грабил на дорогах, воровал из вагонов и шантажировал пожарами мелких фабрикантов. Тем не менее, роман пользовался успехом, особенно у простонародья, видевшего в Чуркине «доброго разбойника» и разудалого парня, мстящего хозяевам за неправедно обиженных работников. мстил хозяевам за обиженных. Так что финал романа оказался закономерно печален — его печатание было запрещено генерал–губернатором Долгоруковым.
— Яша! — раздался скрипучий голос Ройзмана. — Что уже за гармидер[32] вы тут мне развели? Опять в магАзин впёрся какой–то марамой, и непременно подай ему тебя самолично! Иди уже и разберись, не делай мне беременную голову!
Яков отложил газету. Судя по тому, что дядя Ройзман снова перешёл на свой родной одесский говорок (чего в обычной жизни солидный коммерсант, держащий часовую лавку не где–нибудь, а на Николкой избегал, как огня), часовщик был изрядно раздражён. И, надо признать, у него были к тому все основания: Яков, налаживая широкую слежку за сторонниками Геннадия, вынужден был привлечь к этому занятию «сторонние силы» — своих знакомцев из числа уличных мальчишек, разносчиков, посыльных и прочего всезнающего московского люда. Встречи этим своим агентам Яша вынуждено назначал в часовой лавке дяди, что несказанно раздражало старика. Некоторым оправданием этой бурной деятельности до поры служили особые таланты Яши — он как раз заканчивал расследование одного щекотливого дела, связанного с виленским аптекарем, открывшим лавочку на Сухаревке и промышлявшего перепродажей сомнительных лекарств. Но всё равно, постоянные появления чумазых «агентов наружки» нет–нет, да и доводило Ройзмана до того, что он вспоминал о своём родном говоре и принимался выговаривать Яше за все прошлые, настоящие и будущие оплошности и грехи.
Правда, в последнее время это происходило заметно реже: дядя Ройзман получил пространное письмо от своего дальнего родственника, из Лемберга. Сей достойный господин, подвизавшийся на ниве адвокатуры и имевший кое–какие связи в венских юридических кругах, оказал Ройзману серьёзную услугу, всячески проталкивая получение стариком привилегии на некое нововведение в конструкции особых «наручных часов с календарём и самостоятельным подзаводом». Понятно, что эти замечательные изобретения были сделаны не им самим — разобрав до винтика два экземпляра наручных часов, проданных в своё время Семёновым, часовщик навёл справки по линии своих бесчисленных связей в часовом мире — и, всесторонне обдумав полученные сведения, решил рискнуть. Риск, как ни странно, оправдался — «привилегии» на подобные новинки до сих пор не были выданы ни одному изобретателю ни в Австрии, ни в Германии, ни даже в часовой столице мира, Швейцарии. Ройзмана, правда, грызло воспоминание, подкрепленное карточкой неизвестной никому канадской часовой фирмы «Ройал Уотчез Канэдиан», которую предъявил ему когда–то господин, продавший удивительные часы. Однако, никто о такой конторе не слыхал, равно как и о загадочной фирме «Vаcheron Constаntin», которая, судя по надписи на циферблате, и выпустила это чудо часового искусства. Для пущего спокойствия, старик дал Яше поручение — снова понаблюдать за «представителем» мифической канадской фирмы и уточнить, не проявляет ли тот какого–то интереса к часовой торговле? Яша, выждав пару дней, успокоил дядю; ни за кем он следить, конечно, не стал, но не преминул рассказать Олег Ивановичу об этом курьёзе. Тот посмеялся и махнул рукой — пусть, мол, старый еврей заработает себе денюшку, им это никак не помешает. Тогда–то и возник разговор о патентах и технических нововведениях, основанных на принесённых из будущего предметах.
В общем, Яша передал дяде Ройзману самые обнадёживающие сведения — и тот так обрадовался, что несколько дней подряд демонстрировал племяннику всяческое расположение и даже закрывал глаза на нашествие малолетних чумазых агентов. Однако, судя по всему, терпение у старика начинало давать сбой — вот и сейчас он снова завопил:
— Яша, бикицер! Уже сделай что–нибудь, а то щас побью и не дам плакать!
— Дядя, не расчёсывайте мне нервы! — ответил, соблюдая стиль, Яша. — Вы шо, спешите скорее, чем я?! Сейчас Яша выйдет и все сделает в таком виде, что вы будете довольны!
С некоторых пор Яша взял манеру отвечать дяде Натану весьма вольно; к его удивлению, Ройзман особо и не протестовал (что непременно случилось бы, позволь себе такую вольность любой из двоих его родственников, служащих при лавке.) Трудно сказать, что сыграло главную роль в том, что старик смягчился подобным образом — скорее всего, спасибо за это следовало сказать всё же Яшиным талантам на ниве частного сыска. Ройзман испытывал глубочайшее почтение к любому человеку, сумевшему завоевать серьёзную репутацию в своём деле — и, надо отдать ему должное, лишь только уловил, каким уважением пользуется его винницкий племянник у заказчиков из еврейской общины Москвы, как сразу переменил отношение к некогда непутёвому юноше. Что до манеры выражаться — возможно, привычный одесский говорок грел сердце старику, помогая ему смириться с некоторыми Яшиными вольностями.
Ну, дело есть дело. Яков нехотя выбрался из–за стола (с некоторых пор дядя Натан установил племяннику настоящий канцелярский стол — купленный по случаю, при распродаже старой мебели статистического департамента Московской губернской управы) и поплёлся встречать визитёра. Работать совершенно не хотелось — за два дня, прошедшие после пострелушек в Фанагорийский казармах, поспать удалось никак не больше трёх часов. Впрочем, Яша был собой доволен — визитёров из будущего удалось обложить такой плотной слежкой, что каждый их шаг становился известен Яше буквально в тот же день. Ему пришлось даже осваивать помаленьку основы делопроизводства — чтобы не запускать многочисленные записи, касающиеся «подследственных», а так же выплат «поощрительных сумм» своим помощникам. Суммы выходили немаленькие — впрочем, ни Корф, ни Олег Иванович не скупились и деньги на сыскное дело отпускали без заминок, сколько попросят. И всё же Яков уже стал подумывать о постоянном помощнике, который смог бы вести бумаги. Но, конечно, для этого придётся отыскать другое место — заниматься подобными вещами в лавке Ройзмана было бы верхом неосторожности. Да и не поймет его дядюшка…
В узенькой прихожей Яшу дожидался Сёмка — 13–ти летний сорванец с Болотного рынка. Яша познакомился с Сёмкой год назад, когда следил за кем–то из должников дяди Натана. Паренёк оказался не по годам хватким, совершенно лишённым что московской наглости, что деревенской неторопливости и тугодумия — и пришёлся Яше в его делах как нельзя кстати. С тех пор он обращался к услугам Сёмки регулярно, а тот был и рад — платил Яша по совести, никогда не пытаясь обжулить ценного сотрудника.
Всю последнюю неделю Сёмка, как приклеенный ходил за Дроном и Виктором. Яша уже начал было думать, что перегибает палку — как бы наплевательски не относились гости из будущего к возможностям местной полиции, должна же быть у них хоть капля здравого смысла и осторожности? А найдись она — Сёмку могли и засечь; мальчишкам вообще свойственно увлекаться, а тут — неделя слежки без перерыва…
Как оказалось — опасался он отнюдь не зря. Выглядел Сёмка, мягко говоря, предосудительно: свежерасплывшийся синяк под глазом, сбитые костяшки пальцев, (дрался — подумал Яша), разодранный ворот рубахи–косоворотки с наспех замытыми пятнами крови…
Дело было так: поошивавшись некоторое время возле «Ада» (Сёмка уже привык «перехватывать» своих клиентов там, на Большой Бронной), юный филёр дождался, когда Дрон и Виктор в сопровождении студента Лопаткина и ещё какого–то типа вышли из чебышевского дома и неторопливо пошли в сторону Тверской; незнакомый господин нёс коробку, вроде тех, в которых хранятся дамские шляпки. Нёс он её исключительно бережно — «быдто там внутре торт с кремами — наверное, бонбу нес, скубент…» — добавил, утирая разбитый нос, Сёмка.
Об этом Яша и сам догадался, благо ему уже случалось видеть нечто подобное; Сёмка же, немного вошедший за время слежки в курс замыслов сообщников Геннадия, ничуть не испугался появлению на сцене адской машины. Не особенно даже скрываясь, то обгоняя «клиентов», то выпуская их вперед, мальчик «довел» их до самой Тверской улицы. Там «бомбисты» поймали извозчика» и направились в сторону Тверской заставы. Малое время спустя за ними последовал и Сёмка — на подвернувшемся кстати «ваньке».
![Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]](/uploads/posts/books/114000/114000.jpg)