Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Неленивые найдутся всегда.
Вот солдат в сером надрывает зубами патрон, засыпает заряд в ствол. Туда же отправляется бумага – пыж. Теперь пуля. Теперь прибить шомполом. Надеть капсюли на шпеньки. Вскинуть винтовку к плечу…
– Что вы делаете, сэр?
Окрик заставляет опустить оружие и встать во фрунт. Только после этого глаза докладывают, что перед тобой – русский союзник. А у кого еще в Чарлстоне черные кителя? Моряк. И, раз у него есть время прогуливаться по острову…
– А мониторы что, ушли?
– Ушли.
Кривится, как и до́лжно регулярному офицеру, которому отвечено вопросом на вопрос. По взъерошенным пшеничного цвета усам видно: охотно дал бы в ухо. Но союзнику не имеет право. А потому просто повторяет:
– Так что вы делаете, рядовой?
Давненько в слово private не вкладывали такого сарказма. Да, тут тебе не человеки-автоматы, тут армия добровольцев. Эти, может, и не умеют носки тянуть на парадах, зато вкус победы распробовали. А на английский – бессмысленный – вопрос солдат Конфедерации всегда готов дать английский же – очевидно-бессмысленный – ответ:
– Стреляю, сэр.
– Куда, рядовой?
– В ниггеров, сэр.
На деле – в ту белую сволочь, что гонит их на убой. Но ведь не каждая пуля в цель. А при промахе по офицеру пуля сама выбирает жертву в плотном строю двух полков, которые очень не хотят сдаваться южанам. Потому что полки эти – черные!
Не то чтобы черных солдат не водилось в армии Конфедерации. Но в южных полках не смотрят на происхождение солдата. Богатый плантатор, зажиточный фермер, горожанин-хитрец, белый голодранец, промышляющий охотой на белок, свободный негр и раб, получивший волю в обмен на винтовку, – все стоят в одном строю.
У северян, – которые, провозгласив свободу чернокожих Юга, собственных рабов освободить не удосужились, – подход иной. Зачем ставить людей второго сорта в равные условия с прочими? А значит, создаются отдельные цветные войска – с белыми офицерами. И отправляются туда, где климат похуже. Или нужно копать побольше. В общем, остров Моррис вполне подходит.
– Сдаться предлагали?
– Ради ниггеров Эйби Линкольна снова мочить ноги? Без приказа?
Проще выпросить у товарища по роте еще десяток зарядов и продолжить расстрел беззащитных людей. Впрочем, пока враг не сдался – он враг.
Прапорщик Гришин раздумывал недолго.
– Найдется белая тряпица?
– Для союзника у нас найдется все… Правда, полезете в болото, сэр?
Полковник Эдвард Хэллоуэлл знал, что обречен. Рано или поздно какой-нибудь Джонни все-таки возьмет верный прицел… А что потом?
– Держитесь, парни. Даже если меня убьют, держитесь. Скоро вечер. За нами пришлют лодки… Помните – мы сражаемся за свободу. А дело свободы непобедимо, если не сдаваться.
Говорить в тишине было тяжело. Особенно в тишине, наступившей после радостных воплей победителей. В тишине, нарушаемой только редкими щелчками выстрелов – и постоянными стонами раненых. Знаменосец ругается на чем свет стоит – пуля чиркнула у него по черепу, застряла под кожей. Боль, должно быть, сильная, но стонать при знамени могучий капрал себе не позволяет. Ругаться – другое дело. Все солдаты ругаются, разве нет?
Он припомнил, как во время одной высадки старуха-каролинка в голос пожалела бедных мальчиков-лейтенантов. Мол, молодые еще.
– Чего их жалеть? – поинтересовался тогда полковник. – Я и сам был лейтенантом. Золотые деньки…
– Попадут в плен, повесят их, – объяснила женщина, – за то, что привели ниггеров. За то, что черные солдаты будут убивать, грабить и насиловать…
– Мои – не будут, – отрезал Хэллоуэлл. Он верил в то, что говорил. И тогда, и теперь. Что сказать? Воспитан квакером, квакером и останется. Даже если взялся за оружие. Убийство – грех, который может смыть только служение свободе… А из каких людей составлен полк! Что ни имя, то легенда.
Увы, достойный человек часто не замечает чужих недостатков… Так и достоинства квакера-полковника не помешали одному из его подчиненных отослать домой два жемчужных ожерелья и кое-что из столового серебра, взятых во время высадок во Флориде. Не все южане успели убежать, не все успели припрятать добро. Но сбор трофеев с мятежников – это ведь не грабеж? А насилий и убийств действительно не было…
Но сейчас полк, овцы и козлища, стоит стеной – и это главное! Да, как просто было полгода назад – развернуть знамена, примкнуть штыки, рвануться вперед за вождем на коне.
– Завтра мы будем ночевать в форте Вагнер! Есть ли здесь человек, который в это не верит?!
– Нет!
Потом – атака, должность командира полка в наследство от убитого товарища, два месяца окопного сидения… Но хуже всего – теперь. Когда редкие пули выхватывают людей из рядов, давая оставшимся в живых прочувствовать боль каждой потери, каждой раны.
Когда квакеру плохо, он ждет искушения. Враг рода человеческого не может не проверить человека на прочность. Так и случилось. Змий явился под белым флагом перемирия. Черный мундир, серебряный крестик на черно-рыжей ленте. Говорит с чудовищным акцентом, слова – самые простые. Пруссак? А, русский!
Русские представлялись Хэллоуэллу чем-то далеким и очень экзотическим. Вроде персов. Или японцев. А надо же – человек как человек. Ни рогов, ни копыт. Но главное – он сторонник рабства! Худший, чем тираны из Чарлстона и Ричмонда. Те угнетают негров, которые, хоть и заслуживают свободы, но белым людям не ровня. Но русские крестьяне ведь белые!
Пару лет назад ходили слухи, что с этим позором человечества покончено. В газетах пишут, что русские лишь несколько видоизменили рабство, переименовав его из krepostnichestva в вовсе уж непроизносимое vremennoobiazannoye sostoyanie. Как будто неудобоговоримое имя демона помешает христианину ненавидеть сатанинское ярмо и любить Бога!
И полковник презрительно бросает:
– Мы умрем, но не предадим дело свободы.
Прапорщик Гришин происходит из военнопоселенцев Вологодской губернии, ему этого пафоса не понять. Пожимает плечами: хотите помирать, так помирайте, и бредет по пояс в болотной жиже – к своим. У него еще немало дел на острове. Например, следует непременно навестить позицию Болотного Черта…
– Не сдались? – уточняют у него на сухом песке.
– Не хотят.
– Тогда мы продолжим… Да, не хотите сухие носки, сэр? Для союзников нам ничего не жалко! А что не сдаются, сэр, это даже хорошо. Янки будет занятие – ниггеров вывозить: осторожно, всю ночь. Потом цветных все равно отправят переформировывать, и мы их не увидим с полгода. Вполне достаточно! А возьми вы их в плен, их кормить бы пришлось. Того и гляди нам бы пайки порезали!
Говорливый джонни оглянулся. Полез в подсумок:
– Опять закончились! Парни, ну ссудите еще десяток патронов!
Потери 54-го Массачусетского полка составили около половины личного состава. Полк дождался ночи и ушел на корабли, унеся всех раненых. Убитые остались на поле боя – и содержимое их карманов досталось победителям, которых интересуют не деньги-золото, а бумаги. Может, сыщется что-то важное, даже секретное. Не пренебрегли и проверкой писем из дому. Тут у южан глаза на лоб и полезли.
– Почему он не бросил ЭТО в болото? – недоумевал один. – А если бы попал в плен?
– То Борегару пришлось бы повесить мерзавца! Как жаль, что подонок получил честную пулю… – сокрушался другой.
– Северяне опять запели бы о южных зверствах, – заметил третий, но завершил решительно: – И пусть бы скрежетали!
Наконец письмо, вызвавшее бурю, просмотрел сам командующий. По мере чтения брови Пьера Густава Борегара поднимались все выше – под самый козырек кепи.
«Дорогой, мы каждый час вспоминаем о тебе, с умилением глядя на подарки, которые ты присылал нам в прошлом году! Теперь, когда газеты пишут, что падение Чарлстона неизбежно, стоит, наверное, напомнить, что в серебряном сервизе из Фернандины не хватает некоторых предметов, а жемчужное ожерелье из Сент-Огустина – ты же знаешь, Элиза с ним не расстается – просто требует таких же серег и хотя бы одного кольца! Впрочем, зная твою предупредительность…»
Далекая супруга северного офицера все-таки не до конца доверяла предупредительности мужа. Что именно требуется славной семейке из Бостона, было подробно расписано на трех листах.
– Жаль, что мы не можем повесить мертвеца… Скажут, надругательство над павшим врагом!
Борегар на мгновение задумался. Острый галльский разум, не раз заставлявший менять в ходе боя хорошие планы на лучшие, решение отыскал быстро.
– Джентльмены, стыдитесь. Мы не воюем с мертвыми. Мы не воюем и с женщинами, сколь бы алчны они ни были. Полагаю, мы должны отослать это письмо по адресу. Вместе с должными извинениями по поводу того, что серьги и кольца из ушей и с пальцев наших жен и дочерей по большей части отправились за море, в оплату за оружие и лекарства.
