Александр Авраменко - Смело мы в бой пойдем…
— Григорий Иванович, — подскочил к Котовскому молодцеватый парень в поношенной студенческой фуражке, — все готово, можно отправляться.
— До видзеня, пане капитан! — издевательски махнул рукой Котовский. — Надеюсь, что вас все же убьют в России. Было бы негжечно отпускать изменников вроде вас живьем! Пойдём, Ковалёв.
Сливиньский смотрел вслед уходившим партизанам. По его лицу катились жгучие злые слезы. «Мало, мало вас бьют, быдло москальское, хлопы вонючие!» — шептал он. — «Нужно под корень, с бабами и детьми, чтоб духу вашего на земле не осталось!»…
Бронепоезд «Poznanczyk» шел к Житомиру, торопясь успеть к боевым действиям. Командир бронепоезда, капитан Збыслав Коробович, шел на фронт впервые. Он мечтал о подвигах, о том, как он, увитый славой, украшенный орденами и, может быть, одним-двумя мужественными шрамами, будет гордо красоваться перед паненками на Маршалковской. Коробович скосил глаза в маленькое зеркальце, перед которым брился и залихватски крутанул ус. Впереди будут бои и разбегающиеся москали, трусливо поднимающие руки, и он будет миловать их или не будет…
От этих приятных мыслей его отвлек тревожный зуммер телефона.
— Слушаю.
— Пан капитан, на путях уланский разъезд.
— Что он там делает, матка бозка?!
— Сигналы какие-то подают.
— Какие сигналы?! — капитан начал злиться. Он нажал кнопку вызова бронепаровоза, — Машина — стоп!
— Так есть, машина стоп!
Коробовский выслал вперед солдат из штурмового вагона. Через десяток минут один из жолнежей бегом подбежал к командирскому вагону.
— Пан капитан! Уланы сообщают: впереди путь разбит. Бандиты, пан капитан!
В эту минуту к вагону подскакал уланский вахмистр. Козырнув, он доложил:
— Пан капитан! В полутора километрах впереди бандитами-диверсантами уничтожен путь.
— Благодарю, вахмистр. Сопроводите нас, мы починим путь своими силами.
— Слушаю, пан капитан.
«Poznanczyk» малым ходом двинулся вперед, и начал стравливать пары перед участком с подорванными рельсами. С контрольной платформы жолнежи начали сгружать ремонтный материал, рядом стояли двое офицеров, руководящих работами. Выйдя из броневагона, Коробовский подозвал к себе крепыша вахмистра:
— Участок охраняется?
— Так есть, пан капитан. Мой полувзвод рассыпался в ближнем лесу и ведет наблюдение.
— Благодарю, вахмистр. Тогда можно промять ноги.
С этими словами Коробовский пошел вдоль состава. Неожиданно ему пришла в голову мысль, и, проходя мимо бронепаравоза, он легко и быстро вскарабкался на тендер. Збыслав встал, и жестом заправского моряка приложил к глазам бинокль. Самому себе он представлялся сейчас капитаном старинного галеона, плывущего по бескрайним просторам океанов, мимо островов, населенных загадочными дикарями…
— А сейчас пан тихо-тихо опустит бинокль, медленно-медленно расстегнет ремень и портупею и отдаст их мне. А не то… — к горлу прикоснулось острое лезвие ножа. Коробовский ошалело выполнил приказ и только тогда, опомнившись, просипел:
— Вы кто?
— Спокойно. Мы — отряд русской армии, а ты — незванный гость на нашей земле.
Осторожно повернув голову, капитан Коробовский, увидел молодого, широкоплечего человека, в польской форме, но с трехцветным шевроном на рукаве.
— Вот и познакомились, — усмехнулся молодой человек, — разрешите представиться: доброволец Ковалёв. А теперь пойдемте, неудобно заставлять ваш экипаж ждать.
— Пся крев, — только и смог простонать Коробовский, глядя на то, как разоружают его солдат, как ведут к лесу и выстраивают в шеренгу. Его, безоружного и униженного толкнули к остальным…
— Именем Российской республики, — сильным, красивым голосом произнес «вахмистр», уже сменивший конфедератку на кубанку с полоской триколора, — именем сожжёных и городов, деревень и весок, именем наших жен и детей, именем всех убитых польско-жидовский нечистью — ОГОНЬ!!
Загрохотали пулеметы. В глазах Коробовского вспыхнул ослепительный свет, и через долю мига любая мыслимая ситуация с участием капитана Збыслава Коробовского была навеки исключена.
Трофейный «Poznanczyk» прибыл в Житомир почти вовремя. Прежде чем кто-либо сумел что-либо понять, бронепоезд уже разнес в пыль стоявший под парами эшелон с боеприпасами, смел водокачку и обрушил град снарядов на здание вокзала, где находились поляки из числа прибывших пополнений и из госпитальных поездов. Затем, прорвавшись вперед, «Poznanczyk» обрушился на маршировавший вдоль железной дороги пехотный полк и помчался дальше, сея ужас и разрушения на своем пути. Через день, оказавшись перед угрозой потери такого ценного трофея, Котовский взорвал бронепоезд. Отряд растворился в лесах.
За этот подвиг, Григорий Иванович Котовский был представлен к «Георгию» четвертой степени. Кроме того, ему был присвоен чин капитана российской армии.
Карл Шрамм. Резервист
31 июля 1923 года в приграничном городке Глейвиц было много людей. Гораздо больше чем жителей. По улицам сновали солдаты в верных старых «фельдграу», за их спинами висели потёртые рыжие ранцы из толстой телячьей кожи. За спинами солдат грозно щетинились в небо плоские ножевые штыки, примкнутые к винтовкам. Казалось, что время повернуло вспять и вернулся славный 1914 год, когда могучие войска кайзера сосредотачивались для удара по русским войскам на границе. Только сейчас шло пыльное лето двадцать третьего, и войска эти не принадлежали к куцему остатку старых доблестных армий: все солдаты были добровольцами и ветеранами прежних баталий. Все они были уже как правило людьми среднего возраста, но тем не менее попадались и молодые, и совсем седые, но крепкие мужчины. Командовал ими типичный прусский офицер с чёрно-красно-белой повязкой на рукаве. Его монокль время от времени пускал солнечные зайчики. Все чего-то ждали. Чувствовалось напряжение, повисшее в воздухе. Наконец вдалеке заклубилась пыль, и вскоре показалась колонна лошадей, тянущая тяжёлые орудия. Всеобщий вздох облегчения пронёсся над солдатами. Рейхсвер не обманул. Генерал фон Сект сдержал своё слово. Позади пушек в колонне виднелись полевые кухни, повозки с фуражом и провиантом, санитарные двуколки. Капитан фон Штеннес уже собрался подавать команду, как вдруг ровное тарахтение мотора из-под облаков привлекло его внимание: четыре невесть как уцелевших «Альбатроса» со знакомыми чёрными крестами и выкрашенными в цвета кайзеровского флага значками на крыльях заходили на посадку на ближайший луг.
— Коня!
Бросил офицер коноводу и уже через минуту нёсся бешеным аллюром к месту посадки лётчиков. Те, приземлившись, хлопотали возле своих машин, проверяя растяжки и тяги рулей. Доливали масло и топливо из канистр в расходные бачки, не обращая внимания на собравшихся зрителей. Когда фон Штеннес добрался до импровизированного аэродрома, ему пришлось проталкиваться через толпу зевак. Завидев офицера, лётчики быстро выстроились возле своих машин. Старший из них критически осмотрел строй, затем повернулся к капитану и отдал честь:
— Эрнст Удет. Командир добровольцев. Прибыл в ваше распоряжение. Со мной мои друзья — братья фон Рихтгофен и Герман Геринг.
— Гауптман Вальтер фон Штеннес. Командующий сводным полком добровольцев. Благодарю вас за помощь, господа, но как вам удалось спасти этих птичек?
Удет устало махнул рукой.
— Лучше не спрашивайте, капитан…
Они понимающе посмотрели друг на друга.
— Когда в поход, капитан?
— Через час. Думаю, вам нужно немного отдохнуть, да и артиллерия ещё не заняла свои позиции.
— Неплохо.
— Только вот авиационных бомб у нас нет. Даже представить себе не могли, что будет авиация…
— Надеюсь, ручные гранаты найдутся?
— О, этого добра — полно.
— Пока сойдут и они, а там разживёмся…
…Ровно через час загремела артиллерия. А после короткой, но яростной артподготовки через реку пошли ощетинившиеся штыками колонны «Чёрного Рейхсвера» при поддержке крохотной эскадрильи. Поляки, даже представить себе не могшие, что обезоруженная Антантой Германия найдёт в себе силы выступить против них, были в полном шоке! С востока к Варшаве рвутся озверевшие орды русских, а с запада — спаянные стальной дисциплиной непобедимые германские войска. О, уж кто-кто, а именно поляки хорошо испытали на своей спине не раз, на что способны тевтонские воители. Четыре самолёта, пилотируемые лучшими асами кайзера, в их сообщениях превратились в сотни, артиллерийская рота — в тысячи стволов, а шестьдесят тысяч добровольцев — в шесть миллионов штыков…
Герман Геринг. Доброволец. Польша. 1923 год
Ну и весело же было в Польше, ребята! Я такого бардака как там — в жизни не видел. Хорошо мы там полякам наваляли, от души и на совесть. Только наши к Варшаве подходить стали, мы ещё возле хутора стояли, не помню, как называется. Поле здоровенное, копны кое-где стоят. Удобно. Слетаешь на дело, из машины вылезешь, плюхнешься в копну, а сено — оно такое мягкое, душистое…
