Иван Кузмичев - Поступь Империи. Бремя Власти
Не смогут клятые москали остановить их! Да будет так, Дема Мария, защити сынов своих!
— Руби!! — заорал Стефан луженной давно пропитой глоткой. Его крик подхватили сотни гусар и подняв выше палаши ломанулись прямиком на замерший строй.
Две сотни шагов до москалей…
Шеренга опускается на колено, стоящая позади нее подходит вплотную. Командуют офицеры и слышатся сотни выстрелов, будто щелчки пальцев. Неожиданно рядом со Стефаном валятся наземь несколько его бойцов, но он даже не оглядывается, у него перед глазами лишь враг, до которого нужно добраться и рубить, рубить, пока не устанет рука!
— Руби!! — вновь заорал Стефан, но голоса не услышал, его конь мчался быстрее ветра.
Белые, словно известняк, лица молодых москалей, еще юнцов, совсем близко. Почему они не бегут?!
Мысль еще формировалась в голове командира гусар, прославившегося в одиночных схватках. Его конь бросился вперед, на русские шеренги. Следом за ним несся весь его отряд.
Всего двадцать шагов и он ворвется в строй этих щенков!
Но неожиданно, кто-то сильно толкнул его сбоку, с того краю, где скакал верный дядька Серж.
— Ты что тво…
Закончить ему не дали. Вжикнула бритвенно острая сталь и голова Стефана покатилась прямиком к шеренге руссов, туда куда он так усердно рвался.
Не заметил гордый пшек, что им наперерез скачет отряд бронированной конницы, всего ничего, два эскадрона, но и этого хватило, чтобы обратить оставшихся в строю шляхтичей в бегство. Чуть больше полутора сотен выживших конников не пожелали насаживать коней на русские пики, да и вообще рисковать в столь безнадежном деле драгоценной жизнью. Тем более, что у остальных частей дела странным образом складывались все хуже и хуже…
* * *Около полудня.
Хатычка.
Я стою в окружении напряженных генералов, то и дело посылающих вестовых дабы отдать приказ. Теперь им можно действовать и таким способом — линия фронта позволяет.
Наши полки меняют друг друга все чаще и чаще, в тылу скопилось свыше пяти тысяч раненных, еще немного и даже их придется ставить в строй, по крайней мере тех кто еще способен двигаться.
Черт! В этот раз враг оказался слишком силен, придется отступать… но пока об этом ни слова, поглядим как ситуация сложится дальше, не железные же они в самом то деле.
— Яшка, сучий потрох, левее возьми! Лево, я сказал! Ирод!! Я тебя в дуло засуну и вместе с кубышкой выстрелю, если ты еще раз такое устроишь! — луженная глотка Ильи Паномарева, майор от артиллерии, была знакома едва ли не каждому в штабе, за эти четыре дня его ор сопутствовал каждому залпу батареи. Чаще всего перепадало наводчикам, не до конца выставившим угол наклона.
Вот и сейчас, когда у основания холма идет жаркая сеча, у нас на лицах мелькнула тень улыбки — все же ругань ох как помогает расслабиться, сбросить напряжение.
Что там ответил провинившийся я не слышал — далеко, но уже через несколько секунд поредевшая батарея громыхнула, снаряды полетели с большим перелетом за линию сражающихся. Туда где как будто незаметно двигалась конница…
Кубышки упали кучно, но задели кавалерию лишь отчасти.
Внизу все чаще падают русские солдаты, то и дело разгораются жаркие штыковые бои, слышится треск выстрелов и взрывы ручных гранат. Да только мало этого, мало, прут вражины, будто косолапый, что за медом лезет. И помощи ждать неоткуда, хоть и меняем батальоны, даем отдых, но тают роты как льдинки в июльский полдень.
— Бей нехристей!! Ура, братцы!
Молодой безусый капрал кричал во всю мощь, да так что выплеснул в этом порыве чуточку больше дозволенного, расплескал вокруг себя Силу да Ярость, и тут же захлебнулся в кровавом кашле.
В грудину попала тяжелая мушкетная пуля, разворотив огромную дыру с кулак величиной.
Но свое дело командир сделал, воины с удвоенной силой били прущих врагов. Только слишком много их, убиваешь одного, а ему на смену трое лезет: таких же грязных, потных и вонючих, но дюже охочих до русской крови.
Внезапно левое крыло дрогнуло и … подалось назад!
— Скотство! Два батальона с центра перекиньте — москвичей и новгородцев, — сразу командую. Рене кивает и вестовой летит пуще стрелы.
Строй просел, и вот-вот должен был распасться, но подошедшее подкрепление выправило положение, но чует мое сердце — это ненадолго.
Уже закончился уксус для охлаждения и артиллерия мигом просела в своей эффективности, чем незамедлительно воспользовался противник, концентрируя на краях все больше и больше полков. И ведь там свободного места уже нет, а они все прут и прут!
Положение пока спасали кидаемые на самые опасные участки мортирщики-витязи, забрасывающие минами наиболее скученные отряды врага. Но и их запасы не вечны, вон Прохор то и дело получает доклады о числе и судя по хмурому челу сведения не обнадеживающие.
Центр обороны трещал, еще немного без свежих подкреплений и полки не смогут отбиться, их просто завалят трупами, а по телам пройдут грязные, вонючие европейцы.
— Калмыков надо пустить, иначе не сдюжим, — заметил фельдмаршал и сам же отдал приказ, после моего молчаливого согласия.
Что ж, степняки Ору-хана могут и правда помочь, жаль только мало их в резерве, меньше пятисот. Основные то силы вместе с драгунами Меншикова от вражеской кавалерии за оврагов отбивается.
Приказ отдан, неказистые воины, на невысоких, но крепких лошадках, услышав зычные команды своих вождей попрыгали в седла и тут же припустили толпой в сторону центра, огибая холм слева.
— Рене, твоим нужно напрячься, в случае неудачи Ору-хана им придется туго.
— Костьми ляжем, но не отступим! — заверил меня генерал.
Вот только веры в несокрушимость нет. Чувствую — все решится в ближайшие часы: или мы или они, третьего не дано.
Неожиданно из-за оврага появилась конница. Видны только силуэты. Несколько полков точно!
'Это конец', - понял я, а вместе со мной и все генералы.
Правое крыло не сможет отбить эти тысячи…
— Неужто наши?! — воскликнул удивленный фельдмаршал.
'Умом повредился или глаза совсем плохи у старика стали'.
Вот только мой пессимизм разрушила сюрреалистичная картина мощного удара 'вражеского подкрепления' в спины своим же.
Что?! И только тут понимаю — мундиры у кавалеристов сплошь зеленые — в наши, русские!!
Правда знамена то не из тех, что были на момент начала сражения, выходит успел Федор? Неужели на крыльях летел? От радостного возбуждения и спасительного глотка в виде полноценного кавалерийского корпуса в голове зашумело, словно от пары кружек доброй медовухи.
А драгуны, вперемешку с калмыками буквально перемалывали противника, нещадно рубя любого подвернувшегося под руку. Они быстро двигались навстречу к холму, 'союзнички' увидев несущихся зеленомундирных всадников, пытались бежать, но почти всегда падали наземь замертво. Наседающие на правое крыло вражеские полки, от которых остались лишь сплоченные отряды кинулись в рассыпную, ударились в безудержное поголовное бегство!
Жаль только кавалеристы, добивая остатки очередного отсеченного отряда, увлекшись, попытались ударить чуть левее, забыв о том, что сила конницы в ее единстве, один всадник в толпе ничего не сделает.
Часть драгун завязла в людском месиве. И на свою беду по большей части это оказались ряды черно-белых мундиров. Имперцы: озлобленные и униженные принялись орудовать своими мушкетами как копьями, сбрасывали потерявших подвижность кавалеристов с коней, кололи, глушили и резали.
Русская конница постепенно останавливались. Пробиваться дальше без поддержки пехоты, оставшейся позади — безумие. Это понимает командующий конной дивизией, светлейший князь Меньшиков, лично возглавивший атаку на противника.
Но порадоваться мы не успеваем. С холма видно как левое крыло разрезал клин кавалерии противника, той самой по которой вела огонь артиллерия! Наперерез врагу кинулись несколько отдыхающих потрепанных рот, в которых и полутора сотен бойцов то едва наберется. Да вот плевать русскому воину на свою малочисленность, за товарища своего он кинется на любого врага, ведь если ты бросишь в беде, завтра о тебе никто не вспомнит.
Порыв воинов подхватили остальные и в течение пяти минут вокруг полутысячи конных врагов образовался огненный мешок с двумя 'горлышками': прямиком в лес или обратно по головам своих же. Ведь русский строй не рассыпался как ждал противник, а преобразился — каждый полк следуя командам горнистов уплотнился и выстроился в неполное каре, защитив тем самым фронт и часть тыла.
Однако враги все пребывали и вот мешок уже готов был прорваться, когда неожиданно напор противника стал ослабевать, а через какие-то минуты вовсе исчез. Враги начали отступать!!
— Что они делают?! Им бы добивать нас надо, а не отступать, у нас и резерва не осталось… — удивился дурости противника Шереметьев, да и остальные стоящие тут же его поддержали.
