Роман Злотников - Русские сказки
С того момента, как внезапно очнувшийся майор так круто вошел в здешнюю жизнь, минула уже почти неделя. И с каждым днем становилось все хуже и хуже. Через некоторое время после их чудесного спасения, когда все понемногу пришли в себя, перед людьми, только что заглянувшими в глаза смерти, неотвратимо встал вопрос: что делать дальше? Большая часть пассажиров поезда только укрепилась во мнении, что из этой страны необходимо немедленно бежать. Причем чем дальше от нее, тем лучше. И потому пассажиры, буквально на второй День, начали атаковать генерала настойчивыми просьбами незамедлительно организовать их отправку. Что было чрезвычайно проблематично, поскольку сразу после подавления солдатского мятежа городской Комитет действия благоразумно исчез из города, а рабочие большинства предприятий, в том числе и депо, просто разбежались по домам и близлежащим деревням, где и сидели не высовывая носа. Офицеры же, наоборот, были полны решимости поднять дивизию или то, что от нее осталось и огнем и мечом выжечь со своей земли «всю эту нечисть». Вопли пассажиров вскоре начали их чрезвычайно раздражать. А потому между этими группами начала постепенно возникать некоторая напряженность. Поскольку первые стали мало-помалу считать вторых безрассудными авантюристами, а вторые начали относиться к первым как к крысам, покидающим тонущий корабль. Единственной точкой соприкосновения для обеих групп вдруг оказались земляне. Одни считали их достаточно благоразумными, чтобы, как и они сами, тронуться в путь, а другие были уверены, что, начав со столь невероятной победы, они не захотят на этом останавливаться. И это Айвену очень не нравилось.
Круифф вздохнул и снова посмотрел в окно. Темнело.
Он зажег керосиновую лампу, подошел к громоздкому гардеробу, стоявшему у самой двери, открыл скрипучую дверцу, на внутренней стенке которой располагалось большое, в рост, слегка мутноватое зеркало, и окинул себя критическим взглядом. Вроде как даже и ничего. Костюм, изрядно пострадавший за время заключения, очищен и старательно выглажен. Новый галстук, извлеченный из недр его дорожного саквояжа, обнаруженного, на его счастье, среди вещей, грудой сваленных в одном из станционных пакгаузов, аккуратно завязан. Прилично одетый мужчина средних лет. И не скажешь, что ему уже исполнилось семьдесят пять. Впрочем, это почтенный возраст только по местным меркам. А если высчитывать возраст пропорционально, то ему только-только перевалило за сорок. Сегодня в дивизионном офицерском собрании должна была состояться вечеринка, затеянная генералом в неуклюжей — ну что еще можно ожидать от военного? — попытке снять возникшее между двумя группами напряжение. И не было ни малейшей возможности отвертеться. Так как подразумевалось, что они трое будут там самыми почетными гостями. Круифф извлек из кармана массивные жилетные часы, откинул крышечку и скривился. Пора было идти. Он погасил лампу и вышел из комнаты.
Первые два часа все было более или менее благопристойно. Прозвучало несколько здравиц в честь господ иностранцев и лично господина князя Росена, в честь отрекшегося, но все еще пользовавшегося немалой популярностью, особенно в среде военных, суверена, в честь генерала Тропина и господ офицеров. Играл небольшой оркестр, господа офицеры галантно приглашали дам из поезда, и все это как-то отдалило ужас последних недель. А потом, слегка поднабравшись, достойные господа втянулись в ставшие уже за последний год привычными политические дискуссии. И пошло-поехало.
Ближе к полуночи стало ясно, что из затеи генерала, мечтавшего совместным ужином внести некоторое умиротворение в умы, ничего не вышло. Дело дошло уже до площадной брани, которую не останавливало даже присутствие дам.
Земляне сидели за генеральским столом, где страсти кипели не столь яростно. Поскольку за этим столом, кроме них самих, из пассажиров присутствовали только граф Бронков с одним из своих добровольных помощников да господин Максин с семейством. Однако, когда до полуночи оставались считанные минуты, у стола появился знакомый ротмистр. Он был несколько возбужден, но держал себя в рамках:
— Прошу прощения, господин генерал. — Он щелкнул каблуками и повернулся к землянам: — Господа, у нас возник спор с некоторыми господами из ваших попутчиков, и, поскольку мы до сих пор не смогли прийти к решению, кто из нас прав, хотелось бы услышать мнение людей, уже доказавших всем присутствующим как свое благоразумие, так и личное мужество и способность к решительным действиям.
Майор покосился на пилота, потом повернулся к Круиффу. Последние несколько дней он не терял времени напрасно, жадно поглощая любую доступную ему информацию. Газеты, журналы, сборники правительственных постановлений и указов суверена за несколько последних лет, скудноватые статистические справочники. Частенько из-за двери его комнаты слышались голоса посетителей. Айвен даже удивлялся, когда же тот спит. Поднимаясь поздно вечером в свою комнату, он видел светлую полоску под дверью майора и ту же полоску видел, вставая утром. Однажды он даже услышал, как комендант штаба, выходя из комнаты майора, проворчал:
— И как можно за это время столько керосину спалить? Пьет он его, что ли?
Так что сейчас майор наверняка владел значительным объемом информации. Во всяком случае, Айвен не сомневался, что большинство присутствующих не знают и десятой доли того, что знал этот русский. Вообще-то такое поведение казалось необычным для боевика, но Айвен помнил, что, по собранным ими сведениям, все офицеры, подвергнутые геномодифицированию по проекту «Святослав», имели по два-три гражданских высших образования. Да и вообще в Российском императорском флоте господствовали несколько необычные порядки. Например, пару лет назад он с большим удивлением узнал, что граф Орлов, один из самых талантливых и любимых им композиторов, работающих в жанре симфонической музыки, прекрасно совмещает сочинительство с командованием адмиралтейским курьерским кораблем класса «Сполох». И никто во флоте не считал это чем-то из ряда вон выходящим.
Хотя ротмистр обращался вроде бы ко всем троим сразу, все глаза обратились к майору. Немного помолчав, он спокойно сказал:
— Благодарю за честь. Прошу простить, господин ротмистр, но для того, чтобы вынести суждение о предмете спора, необходимо, как минимум, выслушать обе стороны.
Ротмистр покосился на генерала, очевидно не горя особым желанием разворачивать дискуссию перед его светлыми очами, и Круифф воспринял это как добрый знак. Если господа офицеры все еще испытывают к своему командиру неподдельное уважение — значит, для этой армии еще не все потеряно. Но желание доказать свою правоту все-таки пересилило, и ротмистр, извинившись перед генералом коротким поклоном с непременным бряканьем каблуками, быстро удалился, чтобы вернуться через минуту вместе с высоким дородным господином крайне заносчивого вида, в котором Айвен узнал одного из финансовых воротил, еще в бараке изрядно попортившего кровь добровольцам графа Бронкова своим неуемным самолюбием. «С этим русскому придется попотеть», — подумалось ему. Было видно, что оба распалены спором, однако в отличие от ротмистра, который пока еще владел собой, финансист был явно в раже. Он окинул сидящих за столом высокомерным взглядом и с нарочитой неучтивостью направил глаза куда-то в сторону:
— Итак, господа, о чем ваш спор?
Прежде чем ротмистр успел открыть рот, финансист заговорил, презрительно кривя губы:
— Я не очень понимаю, зачем этот господин приволок меня сюда, но если у вас возникла нужда услышать мое мнение, то извольте. Эта страна есть скопище дураков и негодяев. И то, что с ней произошло, вполне закономерно. Ни одна страна цивилизованного мира не допустила бы у себя такое… такое… — Он запнулся, не в силах выразить свои чувства обычными словами и воздерживаясь от более энергичных выражений в присутствии дам и генерала. — В общем, если быть кратким, эта страна обречена, и это совершенно ясно любому РАЗУМНОМУ, — он выделил голосом это слово, — человеку…
Тут не сдержался ротмистр:
— Она будет обречена, если все, кто может спасти ее, последуют примеру этого… этого… — Его останавливали от применения энергичных выражений схожие причины. — Какой бы она ни была и что бы здесь ни творилось, это — наша Родина, и мы просто обязаны…
— Я никому и ничем не обязан, — вспыхнул финансист.
Ротмистр побагровел. И в этот момент раздался спокойный голос майора:
— Вы не правы.
Оба спорщика мгновенно замолчали и повернулись к нему. Русский со скрипом отодвинул стул:
— Во-первых, каждый из вас рассматривает предмет спора с совершенно различных позиций. Вот вы, — он повернулся к финансисту, — считаете, что определяющим в поступках каждого человека должно быть благоразумие и стремление к лучшей доле для него самого. — Он сделал паузу, окинув настороженного финансиста спокойным взглядом. — И я должен вам признаться, что, по моему мнению, это наиболее разумная точка зрения.
