Радик Соколов - Холера. Дилогия (СИ)
Только главное удовольствие доставляла баня. Хоть клали сруб на скорую руку, да вышло ладно. Теперь знай себе парься да щели закладывай. Месяц отмывались от двухлетней грязи. Каждый день из трубы дым шел. Обустраивалась семья, хоть уже и подумывала о скором переезде в город. Все складывалось, про старые беды и не вспоминали. Тем более, что Хотею, осунувшемуся сверх всякой меры от разъездов, удалось сговориться кое с кем из местных. Самым перспективным смотрелся изрядный пройдоха — Прокоп. Был это вполне себе нестарый человек. Хотей как битый пес долго принюхивался к нему, но остался изрядно доволен.
В свои приличные годы Прокоп очень натурально прикидывался весельчаком, не имеющим задних мыслей. Он мог выставиться простодушным и делать вид, что считает собеседников за открытых и честных людей. Только в глазах, окруженных легкими морщинками, изредка проскальзывали хитрые циничные искорки, выдававшие много повидавшего и пережившего человека. Прокоп Иванович мог вдруг сделаться серьезным промеж веселья и из шумливого, веселого простака превращался в жесткого и колючего дельца.
Новый знакомый имел множество знакомств в округе и мог способствовать вхождению Хотея в среду местного денежного и служилого люда. Тут и пошел тихонечко дорогой товар, в коем в Сибири всегда есть великая нужда. Как же настоящему лесовику без ружьишка да порохового зелья. Разговоры и перепалки с торговым партнером, купившим изрядную часть штуцеров, были сродни гимнастике для размякшего и разленившегося в дороге ума. Сам о том не подозревая, Хотей наслаждался спорами и торговлей вокруг каждой копеечки.
Придется обосновываться в городе. Так и эдак прикидывал Хотей с сыновьями. Постоялый двор пусть другие налаживают. Не нужна тучная и плодородная земля. Пускай крестьяне борются за прекраснейшие пастбища для выпаса многочисленных стад породистых коров. Будущее семьи за торговлей. Знай меняй порох и оружие на шкурки. Меха превращай в шелк и вези на продажу. Вот где настоящая прибыль. Нет. Самим не выдюжить. Подсказка опытного человека нужна. Да такого с кем торговли нет. Стороннего человека поспрашивать придется. А наладить дело надо быстро, пока старые знакомства на заводах, да путевых заставах сохранились.
Одному никак не разорваться. Пришлось Антона в город отправить — место для лавки и дома присматривать. Серега поехал по факториям. Сейчас хоть не сезон, но познакомиться с торговцами мехом надобно. Как на грех у самого Хотея спину прихватило, и он решил отлежаться в постоялом дворе, лишь весточку с оказией супруге отправил, чтобы не переживала. Почитай в двадцати верстах, да на другой стороне реки. Вроде и близко, а не дойти. Отдых требуется. Лежал купец и переживал. Обмишурился. Продешевил. Не ту цену взял, да и привез не то. Надо было не дорогой узорный товар тащить, а тот, что попроще. Оборотом втрое взять можно. «Ничего, все, что не деется, все к лучшему, чай почти половина стволов еще осталась — утешал себя дед — зато потом умнее будем».
В отсутствии родительского догляда у Сеньки с Надькой наступила благодать. Все окрестности верст на двадцать облазали, только к Акиму в деревню, страшась дедова гнева, пока не совались. Лепота. Обошли беды их пригорок. Словно забыли несчастья и неудачи ход в этот уголок. За что не возьмутся хозяева всякое дело спориться. Дом обустраивают, кашеварят, корзины с коробами плетут. Уж и утро миновало. Вольготно в доме. К обеду все у стола — баба Паня, да внук с внучкой. Так бы все и шло, да не судьба.
— Бабушка, смотри, вроде крестный ход. — Надя протянула руку в сторону приближающейся процессии. — Я такие только в городе видела.
— Давайте-ка соколики на улицу. — Баба Паня суматошно вытерла руки и двинулась в сторону двери поглядеть на чудное зрелище.
К дому уже подошла толпа во главе с одетым в монашескую рясу незнакомым худощавым стариком. Был он низок, тощ, тонколиц, со впалыми щеками и землистого цвета лицом, которое судя по всему, давно не видело открытых солнечных лучей. Волосы на едва чесанной голове сбились в похожие на сосульки седые космы и острыми перьями выглядывали из-под похожей на ермолку черной шапки. Жидкая бородка напоминала козлиную. Подпоясана изрядно пожившая черная ряса была крепко потрепанным кушаком с выставленной дратвой и пожелтевшим, как видно, не от частых стирок. Сейчас сектант-скопец, до сих пор живший в тайном ските чуял в себе необычайную силу убеждения. По обе стороны от старца шли злобные бабы в блеклых сарафанах с иконами, мужики, с расстегнутыми воротами рубах и лицами, исковерканными ненавистью. Замыкали процессию братья скопцы с иконами в руках. Незнакомый парень, видать из тайных прихожан, нес в руках жердину с насаженным на нее коровьим черепом…
Вся эта невообразимо — искривленная куча народа, напоминала сбившуюся с дороги пьяную бурлачью артель. Люд нес в руках топоры оглобли, а кое-кто тащил пылающие головни, источающие зловонно-желтый дым, наполнявший всю эту фантасмагорию дополнительным сумасбродством.
— Что случилось? — Паня засуетилась, не зная, как себя вести в непонятном окружении. — Много то вас как. — Кожа зачесалась от нехороших предчувствий.
— А вот мы вместе с вами помолимся. Посмотрим, как вам Божье слово поперек глотки встанет? — Злобное лицо предводителя нестройной толпы исказила гримаса ненависти.
— Да Господь с вами. — Паня спрятала за спину высунувшихся было внуков. Она вдруг ясно поняла, что в глазах пришедших плещется огонь безумия.
— Сейчас за все ответите, дьявольские приспешники. — Загомонили мужики плотно обступая прижавшихся друг к другу хозяев. — Еще Господа нашего поминает. Колдовка.
— Да что тут долго думать. — Раздался из толпы чей-то визжащий голос.
В это — же самое время Осип, с его семейством Хотей соседствовал в обозе, растрепанный мужичок с красными слезящимися глазами, медленно поднял трясущимися руками днями купленное здесь-же вскладчину ружье и не раздумывая выстрелил прямо в грудь Пане, после чего оперся на сослужившее недобрую службу орудие и завопил:
— Вот тебе, ведьма. Будешь знать, как на малых деток порчу наводить.
Вся эта жуткая сцена пронеслась в одну минуту, не оставив даже мгновенья на размышления.
В так и не ставшее размеренным житье ворвались ураганы перемен, грозившие погубить не только постройки, но и саму жизнь так ничего и не понимающих детей пока еще не осознавших тяжести своего положения и ужаса потери. Они, не веря своим глазам, смотрели на рухнувшую наземь бабушку, рядом с которой уже образовывалась лужа темно-красной крови.
Старец опомнился первым. Он вырвал ружье из рук Осипа и от души врезал тому кулаком по морде.
— Люди, — неожиданно тонким голосом заголосил скопец. — Жгите все. Проклято это место. Не будет здесь жизни, пока стоит это капище. Прокляты, мы все прокляты, что допустили сюда это идолище.
Эти слова словно подстегнули собравшихся. Вся толпа словно единый организм бросилась к дому. Кто отрывал двери, кто ломал ставни, кто подносил огонь к бревнам. Вскоре на стене выросло злое огненное чудовище, которое стремилось пожрать весь дом, обхватывая его своими многочисленными отростками. Из чрева чудища вырывался ужасающий гул. Невозможно было отделаться от ощущения, что эти безобразные звуки и есть урчание с которым пламень поглощает свою беззащитную добычу.
Наиболее ушлые уже шуровали в еще недостроенном доме, пытаясь урвать себе малую толику хозяйского добра справедливо полагая, что иначе все сгорит вовсе без всякой пользы. Вскоре к ним присоединились и остальные, будучи в некотором негодовании, что им ничего не достанется.
Надя и Сенька молча стояли над бездыханным телом. Пока не было ни слез, ни вздохов, только осознание вселенской несправедливости. Еще миг тому назад бабушка была жива и здорова и вот теперь перед ними обезображенный труп, валяющийся на земле. Руки старушки оказались сжаты в кулачки, а голова откинулась назад, погрузив волосы в лужицу. Вся она вдруг сделалась маленькой и изломанной, словно ненужная деревянная кукла, брошенная рукой шаловливого проказника в самую грязь.
Только через минуту Надя пришла в себя опустилась на колени и попыталась прикрыть глаза родному человеку.
— Главный ведьмак где? — Безумный монах потрясал своим посохом и наскакивал на обомлевшего Сеньку. — Где враг рода человеческого? — Глаза старика фанатично блеснули, полу беззубый рот оскалился. — Я, верный раб божий, схимник отправил ведьму на божий суд и все бисово семя туда отошлю. В проклятьях издохните, а после адовы мученья примите. — С каждым произнесенным словом обвинитель словно оживал, наливаясь силой собственных проклятий.
— Надежда с ужасом оглянулась в эти сумасшедшие глаза в которых не осталось даже малой капли здравомыслия. И все-же собравшись с силами она произнесла. — Какой вы злой! — Надя, захлебывалась от сдерживаемых слез и обжигала скопца возмущенными взглядами. Не гоже так говорить над невинно убиенной.
