Юрий Корчевский - Боярская честь
— Иди, парень, празднуй, сегодня твой день.
Взял топор у второго, приложил к кольчуге. Опять не этот — лезвие на треть уже, чем порез. Это только на первый взгляд топоры, как и другое оружие, выглядят одинаково. Даже один кузнец сделает три одинаковых с виду топора, но они будут разными. Делается ведь всё на глазок, не роботом. Одно лезвие шире, другое уже, один топор имеет более длинную рукоять, у другого изгиб рукояти чуть другой. На этом я и решил построить свои поиски.
Городские стражники, глядя на мои странные вроде бы действия, уже поняли суть. Бояре же были слишком разгорячены выпивкой, шумели.
Четвёртый и пятый топоры подошли. Лезвия их совпадали по длине с разрубленной кольчугой. Не говоря ни слова, стражники схватили обоих дружинников за руки. Старший обратился ко мне:
— К палачу обоих? Попытать?
— Подожди, не торопись. Дайте факел.
Мне сунули в руки факел. Я осмотрел лезвия. Оба топора чисты — ну, это ещё не факт. После злодейского убийства у негодяя было несколько минут для того, чтобы вытереть кровь — пусть даже оттереть снегом. Я внимательно всмотрелся в зазор между топором и деревянной рукоятью. На одном из топоров в зазоре явно темнела запёкшаяся кровь.
— Он! — указал я на одного из дружинников.
Стражники повалили его на заснеженную землю, связали верёвкой руки.
— Ты чего там высмотрел? — Подошёл ко мне старший.
— Сам посмотри: между топором и топорищем — следы запёкшейся свежей крови. Второй топор чист. Понятно?
— Ты гляди, как просто.
— Думать надо, а то безвинного человека на дыбу чуть не отправил.
— Спасибо, боярин, ты здорово помог, да и я в следующий раз осмотрительнее буду.
Мы подошли к дружинникам.
— Вот тебе твой топор, воин. Рад, что ты честен и чист. Ступай — ешь и пей.
Воин схватил свой топор и тут же исчез в трактире. Туда же потянулись и бояре. Понятное дело — пить и есть с дружиной куда как приятнее, чем стоять рядом с убитым.
Старший подошёл к арестованному.
— Ты почто боярина живота лишил?
Дружинник завыл, задёргался.
— Он мне всю жизнь сгубил. Любовь у меня была в служанках, так он её до смерти кнутом засёк. Вот и поклялся я отомстить.
— Ну и дурак, на плахе жизнь кончишь.
Стражники поволокли арестованного со двора.
— А с боярином как?
— Просто. Хозяин трактира сейчас сани даст, тело убиенного домой отвезём.
— Дружинников его куда?
— Не моё дело, боярин. Ещё раз благодарю за поимку убийцы. Быстро ты его нашёл — мне бы ни в жисть так не суметь.
— Потому я боярин, а ты — стражник.
— Твоя правда.
ГЛАВА VI
После смотра прошла неделя, когда ко двору подскакал верховой и вызвал меня в боярское собрание. Я там никогда не был и крайне удивился. Быстро собрался, вскочил на коня и вскоре стоял перед одним из немногих каменных домов. У коновязи уже топталось десятка два лошадей. Стало быть, вызвали не меня одного.
Один из слуг проводил меня в большой зал, открыл дверь. В зале было уже много народу, все чинно сидели на широких скамьях, и когда я вошёл, взгляды всех обратились ко мне.
— Боярин Георгий Михайлов! — представился я старшему.
— Ну здравствуй, боярин. Садись, твоё место вот тут, — он указал на лавку. — Познакомьтесь с боярином поближе, а то что-то он и носа не кажет на боярское собрание, хотя на смотру проявил себя с лучшей стороны.
Все внимательно осмотрели меня. Чувствовал я себя не совсем уютно — как на экзамене в школе.
— Кроме того, от имени бояр города должен выразить нашу признательность за скорое расследование и поимку злодея, лишившего жизни родовитого боярина Тиунова. Мне из городской стражи доложили сразу после убийства.
Бояре зашумели, некоторые одобрительно кивали, несколько человек закричали:
— Не боярское это дело — татей ловить! Председательствующий на собрании поднял руку. Шум стих.
— Мы собрались сюда, уважаемые, не лясы точить — есть важное дело. Дозоры доносят, что литвины зашевелились. Король польский не иначе против Руси злоумышляет. Отряды малые литовские недавно набегом прошли по окраинам Псковщины. Вот государь и повелел выставить малую дружину от города и двигаться к Пскову — там место сбора. Оттуда и ударим по Литве, покажем, что есть ещё сила в городах русских.
Бояре внимательно выслушали речь, зашумели. Гомон стоял, как на птичьем базаре. Сосед толкнул меня локтем в бок:
— У тебя сколько боевых холопов?
— Пять, а что?
— Повезло тебе — у меня два десятка. Это ж убытки какие! Кормить-поить всех надо, пока до Пскова дойдём, да домой ещё не все вернутся. А что там с литвинов возьмёшь? Смоленск не по зубам — крепость сильная, хорошо, если оттуда в тыл не ударят.
— Да, да, — сочувственно кивал я. Ни в одном походе в качестве боярина я не был и не представлял себе, как всё происходит.
Наконец все угомонились. Председательствующий — боярин Плещеев — как мне сказали, продолжил:
— Сбор через девять дён, ещё четыре дня на переход. Нам-то поближе идти до Пскова, чем, скажем, из Ярославля или Рязани.
Бояре засмеялись.
— На том собрание закончено, прошу готовиться.
Бояре не спеша потянулись к выходу, на свежий воздух. Я вышел бок о бок со своим соседом по лавке.
— Ну то, что ты Георгий Михайлов, я уже знаю. А я Никита Тучков. У тебя где земли?
— Деревня Смоляниново.
— О! Так мы почти соседи. Я через реку от тебя, село Талица. Слышал я, что у деревни хозяин сменился, холопы сказывали — избы новые ставишь, людишек привёз.
— Так и есть.
— Это хорошо, за хозяйством пригляд нужен, а то при прежнем-то хозяине, стыдно сказать, людишки от голода мёрли, по весне лебеду ели. Тьфу — это на земле-то. Ладно, бывай здоров, свидимся ещё.
Мы разъехались.
Дома я позвал Федьку-занозу.
— Фёдор, через десять дней ополчением выступаем на Псков, там общий сбор — и на Литву.
— Гляди-ка, это зимой?
— Государь так решил.
— Не на Смоленск ударим, не сказывали?
— Да нет вроде. Я тебя вот чего вызвал. Ты в походы зимой ходил?
— Бывало два раза, хаживал.
— Чего из продуктов припасать?
— Известно чего — толокна по паре фунтов на брата, крупы, сала, мясо вяленое, соль, перец. А чего ты спросил, барин?
— Я в походах только летом бывал, — соврал я. — Ты людей готовь — оружие проверь, одежду. Полушубки на всех добротные?
— Да вроде.
— Сам всё проверь, подковы у лошадей посмотри, чтобы мне краснеть за вас не пришлось. Опозоришь перед государем — высеку.
И морозным декабрьским днём ополченческие ратники выехали из города. Колонна вытянулась на полкилометра. И то — триста всадников! Ехали без обоза, налегке, личные вещи и продукты везли в чресседельных сумках.
Во главе колонны ехали именитые бояре, богатые землёю, у которых и дружины были по полета человек. Я же со своей пятёркой ехал почти в конце, за мною только совсем уж бедные землёю при одном-двух боевых холопах и даже сам-один.
Ранг боярина, его родовитость почитались свято. Чем больше колен насчитывалось в роду, тем ближе в боярской думе к наместнику или воеводе сидел боярин. Там, где раньше сидел отец, теперь сидел сын, и Боже упаси было кого-то передвинуть. Начинался скандал, возникали обиды. Так и в колонне все занимали места по чину.
Далеко за полдень объявили привал. Коням ослабили подпруги, сами погрызли сухарей. И — снова в путь.
Нам в хвосте колонны было легче, передние конями пробивали дорогу. Хотя снега было не так много — чуть пониже колена, кони уставали.
Начало смеркаться. По моим прикидкам, прошли мы сегодня немного — вёрст двадцать пять-тридцать. Дружинники споро стали ломать ветки кустов, соорудили себе небольшие шалаши, побросали в них конские войлочные потники. Получилось быстро, и вышло хоть какое-то укрытие от ветра. Правда, после таких ночёвок пахло от всех терпким конским потом.
За неделю движения мы дошли до места, обрастая по дороге всё новыми и новыми отрядами местных бояр. Числом никак не менее тысячи, а то и более теперь была колонна.
Показался Псков.
Мы встали недалеко от города, разбили лагерь, бояре — из тех, кто побогаче и породовитее, разбили небольшие шатры. Везде загорелись костры, каждая дружина варила себе кулеш — нечто вроде каши с мясом, туда же для сытости бросали сало. Хлеба не было, а и был бы — замёрз бы по дороге, потому грызли сухари, и хруст стоял над лагерем — как будто множество людей шли по снежному насту. Занятно!
Ко мне подошёл новый знакомец — боярин Тучков.
— Ну как ты тут устроился?
— Холопы делали себе шалаши из веток — сделали и мне.
— Ты откуда в наших краях появился, что-то я тебя раньше не видел.
— Да вологодский я. Отец — боярин, Игнат Михайлов из деревни Ярцево. Пожар был в усадьбе, мои все в том пожаре погибли. Меня воспитывал дядька в Рязани. Как постарше стал, на отчую землю вернулся.
