Чужой среди своих (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
— Вот спасибо… Да, самого Кольку приструнить несложно. Хоть с отцом, хоть…
Она многозначительно замолчала, по-видимому, надеясь на вопросы, но и отец молчал.
— Чурбан бесчувственный! — выдала она, дополнив несколькими ругательствами на немецком.
— Сама такого выбирала, — едва слышно хохотнул отец.
— Да уж… Ладно! Сам Колька — не проблема, а вот как ребята на это отреагировали…
— А-а… выдохнул отец, — Света!
— Дошло наконец-то, — устало прокомментировала мать, — Понял? Если девка, которая планы строила на Мишку, теперь нос воротит, то остальные как же?
— Та-ак… — протянул отец, — а одноклассники?
— Не сильно лучше, — с горечью ответила мама, — Ванька Литвиненко, да Лёха, они не отвернулись, а остальные — кто как… Травить, может, и не будут — школа не даст, но и жизни ему не будет. Нормальной уж точно! Наособицу теперь Миша.
— Та-ак… — протянул отец, — и что ты предлагаешь?
— Да уезжать же! — выдохнула она, — Уезжать! Всю жизнь, считай, в ссылке провела…
— Люд, ну ты же знаешь… — виновато отозвался отец.
— Да знаю, знаю! Но ладно раньше… а сейчас-то? Одичали вконец! Но мы-то ладно, а Миша? Школа в Посёлке — сам знаешь…
— Да уж понимаю, — мрачно ответил тот, закуривая очередную папиросу.
— В следующем году всё равно уезжать договаривались, так ведь?
— Ну… — протянул батя.
— Чего?! — опять слышу ругательства на немецком,— Да что ж это такое…
— Не, Люд… я думал, может Мишка в техникум захочет? Нам-то тогда зачем? Ну ты же знаешь, мне нельзя…
— Захочет! Конечно захочет, если ты ему выбора не оставишь! — еле слышным шёпотом взвилась мама, — Мальчик, при таких-то учителях, в районе призы на олимпиадах берёт, а ему — техникум! Зачем? Чтобы потом этим… гегемоном быть?
— Ну, я вот неплохо получаю…
— Я, да я! — перебила его супруга, — У тебя что, большой выбор после лагерей был? Мишу-то за что хочешь выбора лишить? Тем более, если эпилепсия, то какие там станки и механизмы?! Ты что, смерти его хочешь?!
— Да с эпилепсией на такие специальности и не пустят… — ответил отец, — А-а… да, действительно.
— А я о чём?! — горячо откликнулась мама, — Уезжать! Уезжать надо! Да не в очередную дыру, а в нормальный город! Нормальный, понимаешь? Не райцентр этот чёртов, а…
— В Москву, — не выдержал отец, — так?
— А хоть бы и так! — парировала мать, — Погоди, погоди… не перебивай! Я помню, что у тебя запрет жить в столице
— Не только там, — мрачно отозвался батя.
— Да помню! Ну так и времени сколько прошло? Ты ж говорил, что у тебя знакомые там… так неужели не помогут? Чёрт те кого реабилитируют, а тебя…
— Ну ты же знаешь, Люд… — начал было отец.
— Знаю! Но ты попробуй! Отпуска у тебя накопилось чёрт те сколько, всё равно никуда, считай, не ездим! Так возьми, и съезди в Москву, навести знакомых и родных! Что мы теряем?
— А… в самом деле, — согласился отец, — школы там и в самом деле получше, да и вообще — возможности!
Проснулся с утра, и понял, что мне — надо, и так срочно, что ещё чуть, и будет постыдная авария! Грибочки на клапан поддавливают…
Сидя на топчане, суетливо надел брюки, и, не надевая носки, поскакал к порогу по стылому, недавно крашеному полу. Сунул босые ноги в старые галоши, которые мы используем, если нужно ненадолго выскочить во двор, даже не накидывая куртку поверху, и вперёд, к заветной цели!
Сжав ягодичные мышцы, семенящей походкой спешу к заветной будочке, и меня не пугают ни запахи, ни…
… раздавший хруст, плеск, а потом сдавленное:
— Баба… бабушка-а…
— Да что ты будешь… — длинно сплюнув подступившую к горлу желудочную кислоту, я оценил выползшего из самых глубин ада дерьмодемона по имени Света.
Девочка, оцепенев, стоит возле туалета с задранным до пупа платьем и спущенными до лодыжек трусами, растопырившись морской звездой. А до самой груди…
… то самое, и оно, мать его стекает…
Оценив длинного, жирного глиста, сползающего у девочки по ноге, я отвернулся, пока не сблевал, и заспешил назад. А запахи… чёрт!
— Да чтоб тебя… — с досадой прошипел я, чувствуя, что вот-вот, и во дворе барака будет два дерьмодемона! Собрав волю в кулак, досеменил до нашей комнаты, взял лежащую у двери старую газету, и заспешил на зады барака.
Успел… хотя катастрофа была так близка! Возвращаясь с остатками газеты, несколько озябший от утренней прохладцы, я ненароком увидел, как всхлипывающую Светку, стоящую голышом на каких-то досках, с оханьем и причитанием бабка поливает сверху водой.
А запахи… Да и зрелище не Бог весть какое-то вдохновляющее. Нечто тощее, состоящее из одних коленок, локтей и ребёр, стоящее вполоборота и дрожащее на ветру под холодной водой.
— Што уставился? — вызверилась на меня бабка, загораживая внучку, — Иди куда шёл! А то ишь… порченый, а туда же! На нормальных девок заглядывается!
« — Ах ты старая сука…» — подумал я, не слушая больше её ругательства, в которым поровну доставалось девочке и почему-то — мне… Нет, я понимаю — в сердцах сказануть что-то, но… порченый? И ладно бы брякнуть… но она, сука старая, как заведённая, в одну точку бьёт!
Здесь к таким вещам ох как чутко относятся! А уж с соседями стараются не ссориться ни в коем разе. Коммунальная квартира, даже если это барак, то ещё… минное поле.
— Что там? — сонно заворочалась мать, выглядывая из-под большого одеяла.
— А… Светка в нужник провалилась, — с мстительным удовольствием поведал я, — сейчас её там бабка отмыть пытается.
— Светка? — проснулся отец и заворочался, усаживаясь на кровати и потянувшись за папиросами.
— Быстро аукнулось, — покачал он головой, чиркая спичкой и прикуривая.
— Ох и ругается, наверное, Антонина на внучку… — зевнула мать.
— Ага… и на меня почему-то, — мстительно скидываю информацию, — Там мимо никак не пройти было, а она — чего ты за девками подглядываешь, выблядок порченый?!
— Та-ак… — нехорошо сощурилась мама.
— Ага… а на что там глядеть-то? — пренебрежительно пожимаю плечами, делая вид, что не замечаю этого прищура, — Она и так-то не красавица, да и не выросло ещё ничего! Я бы если уж и взялся подглядывать за кем, то уж точно постарше нашёл бы… хм, предмет обожания.
Отец хохотнул негромко, но аж слёзы на глазах выступили, да и мама захмыкала, тут же, впрочем, опомнившись и погрозив мне пальцем.
— При народе так не скажи, — предупредила мать, — а то живо… Придумают, чего было и не было!
— Да уж не маленький, — солидно отвечаю я, «не замечая» синхронную усмешку родителей, — Да и так… стоит она, вся в говне, оно стекает и глист… длинный такой, шевелящийся, по ноге сползает…
— Фу… — позеленела мама, замахав на меня руками, а отец поперхнулся дымом от папиросы и раскашлялся.
— Вот именно! — делаю вид, что не понял, — Фу!
— Сделал гадость — сердцу радость, — шепчу одними губами, удалившись к себе в закуток и накидывая на плечи рубашку, — А то вы что думали? В одни ворота игра будет? Да чёрта с два!
— Шёл бы ты на улицу зубы чистить, — неодобрительно сказала мама.
— Ну чего ты?! — подросток во мне развернулся возмущённо, — Сейчас?!
— А… да, в самом деле, — спохватилась та, засмеявшись негромко.
« — Зубной порошок — ладно, — мрачно размышляю я, окуная изрядно пожеванную зубную щётку в коробочку, — не критично. Но вот зубные врачи в этом времени…»
Закончив чистить зубы, полощу рот, и, оттянув пальцем щёку, разглядываю парочку явственных следов начинающегося кариеса.
« — О, сколько нам открытий чудных… — мелькает в голове, и настроение становится несколько меланхолическим. Нормального обезболивающего нет, по крайней мере — в СССР нет, или его только в этой… в кремлёвской больнице применяют. А лечить… Если судить по состоянию зубов у населения, зубы здесь умеют только драть! Ну и коронки ставить. Железные!»
Пока я размышлял о состоянии советской медицины, родители уже встали, и мама, накинув на ночнушку халат и сунув босые ноги в тапочки, наскоро умылась и почистила зубы.
