СССР: вернуться в детство 6 (СИ) - Войлошников Владимир
Собрался комитет по сравнению поэта из учебника с поэтом на табуретке. Большинством голосов решили, что похож.
Так Саня Ламорев получил кличку Маяковский, вскоре сократившуюся до Маяка — и короче, и быстрее, да и ростом Саня был выше всех, обогнав к началу октября даже Батона.
Вечерами без телевизора появилось лишнее время на разговоры. Однажды, после сытного, но простого ужина Спица, ставший ещё более соответствующим своей кличке после КМБ, мечтательно сказал:
— Эх, сейчас бы чего-нибудь вкусненького… У нас в Братске уже хорошие заморозки прошли, ранетку прихватило. Расстелешь внизу простынь, тряхнёшь дерево — самые спелые сами валятся! И ешь… Они после мороза такие вкусные-е…
— Э-э-э, што за ранетка-монетка, — не согласился Зима. — У нас знаешь какой сладкий виноград собирают, а? Половина сахар — половина мёд, понял!
— А я груши люблю, — задумчиво сказал Нафаня. — Бабушка у меня под Краснодаром. Там сад. Залезешь на дерево и выбираешь…
— А я люблю лимоны, — неожиданно разбавил всеобщую мечтательность Маяк. — Я однажды съел пять килограммов лимонов!
От этого заявления роту моментально перекосило, словно это их заставили жевать лимоны без сахара…
— И что? — сморщась, словно пельмень, спросил Карась.
Маяк грустно вздохнул:
— Кончились…
Как мы ржали — хотя не вполне понятно было, над чем: то ли над тоской Маяка по лимонам, то ли над неподдельным ужасом Карася. Пока Левитан не сказал:
— Вместо того, чтоб кошмары рассказывать, ты б лучше песню переделал, поэт. Сил нет уже одно и то же петь.
— А давайте мы вместо марша авиаторов другую споём⁈ — оживился Третьяк. — Мне брат рассказывал, они в армии пели. Прикольно будет!
— Раз они уже пели, то песня-то не наша получится, — возразил Кипа. — А нам надо неповторимую, сечёшь?
— Вот Маяк сочинит — будет тебе неповторимая, — стоял на своём Третьяк. — А пока эту, временную.
— Ладно, чё там? — вмешался Лёха. — Давай свою прикольную, посмотрим.
И Третьяк не очень музыкально, но с большим энтузиазмом исполнил песню, с которой мы несколько дней ходили в столовую и «гулять» по вечерам:
— У солдата выходной —
Пуговицы в ряд!*
*Основная идея состояла в том, что далее по тексту везде, где возможно, следовало вставлять эти пуговицы:
— Ярче солнечного дня —
Пуговицы в ряд!
Часовые на посту —
Пуговицы в ряд!
Ты проводи нас до ворот,
Все пуговицы в ряд! Все пуговицы в ряд!
Идёт солдат по городу,
По незнакомой улице,
И от улыбок девичьих
Все пуговицы в ряд!
Не обижайтесь, девушки,
Ведь для солдата главное,
Чтобы его любимые
Все пуговицы в ряд!
12. ПОЛЕТЫ МЫСЛЕЙ
МУКИ ТВОРЧЕСТВА
1 — 3 октября
ИВВАИУ
Вовка
Маяк бился над маршем авиаторов два дня и в конце концов признался, что ничего путного, кроме как заменить «нам разум дал стальные руки-крылья» на «стальные руки-крюки», придумать не смог.
— Ну чё, мужики, давайте вместе думать, — призвал роту к сотворчеству комод третьего отделения, Костян.
И все начали думать. И напридумывали такого, что интеллигентный Лёва выступил с решительными возражениями:
— Вы послушайте, что получается! Это выходит, мы дебилы какие-то, что ли? А как мы тогда конкурс прошли? Тридцать два человека на место?
Здесь я удивлённо присвистнул про себя. Тридцать два! Хотя, чего удивляться? Иркутское инженерное училище держало очень высокую планку, и поступать сюда приехали не только с нашей области, но и из других регионов — хоть того же Зиму взять. С дальних регионов парней было не сильно много, но я думаю, это потому что набор первый. Через год-два расчухают, тут иркутян едва ли треть останется.
— Согласен! — Батон веско упёрся кулаком в колено. — Давай, предложи такое начало, чтоб мы лохами не выглядели.
Лёва слегка покраснел:
— Ну, хотя бы так: «Мы рождены нести мечту на крыльях!»
Давно придумал, наверное.
— Во! — обрадовался Лёха. — А чё молчал? Маяк, давай новый лист — пиши!
И мы сочинили новый текст. Чем-то похожий на старый, но более… современный, что ли? Мы умудрились втиснуть в него похвастушки про все четыре факультета, и в целом все остались довольны.
Вечером пятницы часть нашей роты пришла в некоторое уныние.
— В воскресенье «Чёрную стрелу»* будут показывать, — угрюмо пожаловался в пространство Батон, — а у нас телик не работает…
*Довольно новый приключенческий фильм
по рыцарским романам Вальтера Скотта.
— А дежурит в воскресенье кто?
— Пиченков…
В кубрике повисла выразительная тишина.
На выходные кто-то из офицеров (или приравненный к ним в этом отношении прапорщик Васин) оставался на сутки, дежурить с парнями, приехавшими издалека и, соответственно, не имеющими возможности уйти в еженедельное увольнение. Таковых учащихся в роте было семь человек. И если прапор Васин был не против прогуляться с мальчишками до какого-нибудь кинотеатра, то старлей Пиченков, мечтающий поступить в Военную академию Генштаба (в просторечии — «Ворошиловку»), всё относительно свободное время будет «учиться, учиться и ещё раз учиться»*.
*В точности как завещал товарищ Ленин.
Все «дальнобойщики» ещё немного пострадали над своей несчастливой участью. Через некоторое время Третьяк предложил Нафане:
— Пошли, сапоги почистим!
Однако мне со своего места было видно, что хотя и направились они в сторону сапожной, юркнули в класс и двери за собой неслышно прикрыли. Ну что, теперь главное, чтоб никто туда не вломился. Через пять минут Третьяк выскочил из класса, отряхивая руки и чуть не направился в кубрик, но был развёрнут в сторону сапожной Нафаней. Сапоги-то!
Умельцы, едрид-мадрид. Надо их к разработке малой беспилотной авиации привлекать, пока их за фокусы из части не выперли.
Не успели пацаны скрыться в сапожной, дверь отделения распахнулась и появился Гробовченко в сопровождении РЭОшника-второкурсника.
— Точно соображаешь? — требовательно спрашивал ротный.
— Так точно, тащ капитан.
— Ну, смотри! Починишь — увольнительную гарантирую.
— Постараюсь, тащ капитан.
Курсант исчез в классе и… через некоторое время оттуда донеслись знакомые позывные! По-любому два этих шкета, Нафаня с Третьяком, какую-нибудь деталюху сняли, а потом её на место поставили. РЭОшнику осталось только включить телевизор.
Никогда ещё увольнительная не доставалась курсанту так легко!
Гробовченко тоже услышал дивные звуки и радостно вышел из офицерской:
— Рота, на просмотр программы «Время» проследовать в класс!
Но всё-таки Гробовченко был не дурак, и после просмотра новостей провёл нам краткую воспитательную беседу, в которой доходчиво разъяснил: если телевизор сломается ещё раз, шагать нам по плацу не перешагать…
В субботу случилось событие, над которым сперва ржали, а потом некоторые начали бегать, как ошпаренные. После утренних занятий и построения роты, когда все живущие неподалёку уже были наряжены в парадку, чтоб ехать по домам, выяснилось, что за Костяном, комодом третьего отделения, приехала мама. И не просто приехала, а пришла прямо в располагу.
Костяна, конечно, сразу же начали подкалывать, но… тут выяснилось, что мама-таки приехала не просто так, а пишет заявление, чтобы на выходные с Костяном отпускали Витьку-очкарика, с которым тот успел задружиться. Под её ответственность. И Витьку отпустили! Ротный пошёл в штаб, печать поставить, а Витьке велел переодеваться в парадку и приводить себя в идеальный вид, чтоб не посрамить, так сказать.
Вот когда остальные дальнобойщики забегали! Третьяк с Нафаней полчаса оббивали порог офицерской, но Гробовченко был непреклонен: никаких «пожалуйста» и прочих уговоров! Только через заявление от родителей! Заявление — печать — увольнение. Других вариантов нет.
