(Не)добрый молодец (СИ) - Птица Алексей
— То моё дело, как идти. Я старший, вся вина на мне, а ты придержи язык, а то располовиню тебя надвое! — и Елизар угрожающе взмахнул бердышом. Тот свистнул в воздухе, и Пётр заткнулся.
— Если вы побежите, — начал объяснять кузнец, — я мертвецов остановлю, дам вам время, чтобы спастись. Если же меня завалят первым, вам убежать будет намного труднее. Я не раз и не два смотрел в глаза смерти, чтобы трусить сейчас. Запомни это, Пётр, пока не поздно. А не то погибнешь смертью лютой. Да и село не мертвяки захватили, а конный да оружный отряд. Кто угодно мог им быти, хош казаки, хош поляки.
Пётр угрюмо замолчал, молчали и все остальные. Вадим с сомнением посмотрел на свою короткую сулицу и взмахнул ею, чтобы проверить, как она лежит в руке. Потом взял кистень и, отойдя немного в сторону, ловким ударом смахнул голову чертополоху, порадовавшись своей ловкости. Второй и третий удар оказались не такими удачными и лишь причесали высокую траву.
— Давно не косили, плохой знак, — молвил кузнец, с усмешкой глядя на попытки Вадима. Кузнец шутил, но оставался максимально серьёзным.
— То так, — отозвался и Анисим, поневоле сжавшись от предчувствия неожиданной засады.
— А мертвяки засады могут устраивать? — неожиданно озвучил общую тревогу послушник Сергей, молодой парень с простым и глуповатым лицом.
— А хто их знает, этих мертвяков, есть ли у них разум, али весь уже сгнил⁈ А может они и различаются между собой, об этом никто не знает.
Вадим если и не знал, то однозначно догадывался, но информации пока было очень мало, в этом кузнец был прав на сто процентов. Внезапно резкий порыв ветра сорвал с крыши пук соломы и бросил его в лицо Петра. Тот вздрогнул и невольно заорал от неожиданности.
Его не слабый крик пронёсся по деревне, заглядывая в открытые двери и пробитые окна.
— Шуметь нельзя, — негромко изрёк Вадим. — Они не любят шума, как услышат, так сразу бредут на звук и ищут жертву.
— Откуда знаешь? — накинулся на него отец Анисим.
— Из опыта своего печального, — поэтически ответил Вадим. — Просто я умею думать и запоминать. Запоминать и сравнивать, а потом анализировать.
— Чаго сказал? Анали… тьфу ты… Господи, откуда у тебя эти поганые словечки, отрок? — сплюнул отец Анисим, так и не разобрав последнее слово Вадима.
— Сами в голову приходят. Я их не зову, а они всё равно приходят.
— Блаженный што ли? — осведомился Пётр.
Вадим промолчал, зачем с дураком спорить?
Тем временем отряд подошел к крайней избе. Изба и в лучшие времена ничем не выделялась из похожих, а сейчас и подавно ничем не могла обратить на себя чьё-либо внимание. Рябиновый куст, покрытый сплошь гроздьями ещё зелёных ягод, скрывал за собой небольшое крыльцо.
За этим домом можно было рассмотреть и следующие избы, утопающие в зелени кустарников и фруктовых деревьев. Дом был пуст, только следы разорения и человеческой беды незримо присутствовали в нём. Лежала битая глиняная посуда, да трепыхался на дереве домотканый лоскуток, но людей видно не было. Ни живых, ни мёртвых.
— Никого! — констатировал Сергей.
— Никого! — подтвердил и Елизар, внимательно осматривая окрестности. — Здесь никого, а что дальше — неизвестно. Здесь явно побывала чья-то шайка. Добро всё забрали, людишек то ли увели, то ли побили.
— То пока неясно, — отозвался отец Анисим. — А ты, Вадим, вон видишь, вишня растёт. Дуй до неё и сгребай всю смолу, какую найдёшь.
Вадим взглянул в указанном направлении и действительно заметил уже старую вишню. Пожав плечами, он направился к ней. Сорвав лист лопуха, начал счищать с коры слюдяные потоки вишневой смолы. Было её тут не очень много и требовалось дополнительно найти ещё с пяток деревьев. «Будем искать!» — сам себе сказал Вадим и потопал вслед за остальными, что снова вышли на дорогу.
Да это было объяснимо. Никто не хотел рисковать и бродить по огородам, выискивая врагов или выживших. Может то и правильно было, а может и нет. Огороды, в основном, не имели высокого бурьяна. Только заросли малины, крыжовника и смородины изредка привносили сумятицу в ряды грядок огурцов, тыкв или репы. Но между домами иногда попадались места, заросшие то крапивой, то коноплёй.
Всё было спокойно, поднявшийся было ветер внезапно стих и еле шевелил верхушки деревьев, не желая спускаться вниз. Вадим усиленно принюхивался, но странное дело, он не чувствовал тошнотворного запаха тлена. Они шли дальше, осматривая дом за домом, находя иногда либо еду, либо что-то из утвари или одежды.
Оружия или чего-то подобного пока не находилось. Грядки оказались нетронутыми и Вадим, нисколько не сомневаясь, обобрал пару рядков с огурцами, смачно хрустя ими и поглядывая при этом, что ещё можно сожрать. Крыжовник и смородина только наливались соком и сладостью и кроме поноса ничего ему не сулили. И Вадим милостиво оставил их дозревать до своего следующего посещения села.
Странно, но не было видно ни одной животины, совсем ни одной. Не блеяли козы, не визжали от голода свиньи, не мычала недоенная корова. Следы животных были видны повсюду, особенно смачные и уже высохшие лепёшки коровьего навоза, а вот самих животных нигде не наблюдалось. И Вадим стал догадываться, почему, но пока не спешил делиться своими мыслями с остальными.
Владислав Зенжинский не помнил себя. Иногда в его расстроенном болезнью мозгу проплывали какие-то виденья, которых он не только не понимал, но и вообще не осознавал. Их сборный отряд ляхов, казаков и местного разбойного люда кочевал от села к селу, пробавляясь грабежом встречных и разоряя сёла.
Оставалось их немного, человек двадцать, но зато половина конных, а уж оружными были все. Народ подобрался лихой и не любящий задарма рисковать своей шкурой, да ещё в открытом бою. Царевич Димитрий, что оказался Гришкой Отрепьевым, нанял их ещё в Путивле, и они не с честью, и не с правдой служили ему. То бежали из-под Кром, то снова возвращались в месяцы затишья. А после его позорной смерти и вовсе покинули Москву и разбрелись в поисках добычи и пропитанья насущного.
Сначала их отряд был большим, но в один нехороший момент они нарвались на боевых холопов местного боярина. Удача отвернулась от разбойников, и они трусливо бежали, потеряв убитыми и ранеными половину своих товарищей. После этого их отряд превратился в обыкновенную шайку разбойников и постепенно стал уменьшаться, пока не сократился до двадцати человек.
Но и этого количества вполне хватало, чтобы грабить беззащитных крестьян. Вот и последние виденья в наполовину мёртвом мозгу Зенжинского говорили о том же. Впятером они ворвались в село, отсекая тех, кто попытался бежать по дороге в монастырь. Остальные быстро перекрыли другой путь и бросились грабить, врываясь в избы. Кто оказывал сопротивление, того сразу полосовали саблями, остальных пощадили.
Юрко и ещё один из ретивых запорожских казаков сразу стали задирать юбки понравившимся бабам и девкам, остальные рыскали по домам в поисках наживы. Несколько человек местных ушло из села, остальные не смогли.
Весь вечер и всю ночь разбойники беспробудно пьянствовали и охальничали, успокоившись только под утро и никто из них не видел, как один из убитых внезапно зашевелился, заворочал головой и поднялся на том самом месте, где был убит накануне мертвяк. Того уже сожгли чуть поодаль, а обгорелые кости упокоили здесь же, вырыв глубокую яму.
Но судьбе было угодно наказать грабителей, ведь одного из крестьян они убили совсем недалеко от этого места, и он, смертельно раненый, на последнем издыхании дополз до места упокоения мертвяка, где и испустил дух. И вот теперь тело крестьянина получило вторую жизнь. Грудная клетка приподнялась и сделала попытку вдоха, но мёртвые лёгкие не нуждались в воздухе, а мёртвая кровь, ставшая чёрной, в кислороде.
Та нечистая сила, что поднимала мёртвых, могла это сделать только два раза: первый — после проведения соответствующего ритуала, а для второго раза должны совпасть ряд условий. И это случилось. Свежая кровь легла на пепел мёртвого, и он вновь восстал, теперь уже в другом теле.
