Деньги пахнут кровью - Шумилов Алексей

Понял теперь, почему с нами стараются не ссориться?

– Понял, – улыбнулся я.

– Вот поэтому мы, грузчики, можем и бухла бесплатно взять, и отрез ткани безвозмездно для жены выбрать, и мебель за символические деньги купить, как бракованную. И никто нам не откажет, – ухмыльнулся бригадир.

– А ещё можно знакомым что-то по блату доставать, – продолжил я. – Вон Ванька периодически конфеты с гастрономического отдела друзьям таскает, а Рома четыре пары чехословацких кроссовок взял и продал втридорога, сам хвастался. Магазину вернул небольшую сумму, а сам на голом месте бабки поднял.

– Молодец, – улыбнулся седой. – Ты уже вникать в нашу профессию начинаешь. Вижу, будет с тебя толк. Я тебе по секрету скажу, иной грузчик у нас в Москве лучше, чем профессор зарабатывает.

– Понятно. Есть куда стремиться, – восторженно поддерживаю мнение бригадира.

Сергей Владимирович прищуривается, с подозрением рассматривая меня. Делаю невинное лицо, и седой успокаивается.

– Вот именно, – поднимает он палец вверх.

– Ребята, – в подсобке появляется Мила, миниатюрная продавщица парфюмерного отдела. – Там машина с туалетной водой и духами приехала, надо разгрузить на наш склад. Алла Петровна попросила, чтобы вы поторопились. Шофёр опоздал, раздраженный очень. Можете себе взять пару флаконов, главное, быстро всё сделайте.

– Раз надо, сейчас придём, – вздохнул бригадир, – пошли парни.

Домой я возвращался усталым и довольным. В карманах лежали «нечестно заработанные» две пятерки и десятка, в сумке, кроме пустой посуды с остатками обеда – бутылка «Кагора» и туалетная вода «Красная Москва». В наборе ещё духи были, но их забрал бригадир по праву старшего.

Дома быстро перекусил яичницей с парой кусков колбасы, оставшейся в холодильнике, запил трапезу чаем и пошёл к себе в комнату. Повалялся полчасика, отдыхая от рабочего дня и прислушиваясь к ощущениям тела. Мышцы немного ныли с непривычки, но в целом всё было нормально. Вздохнул и пошёл переодеваться для пробежки.

Когда вышел из подъезда, на город чернильной кляксой опустилась вечерняя тьма. Но тёплый, жёлтый свет фонарей развеивал мглу, даря ощущение уюта и покоя. Кроссовки негромко шлёпали по асфальту. Чуть остывший от жары прохладный воздух бодрил. Не обращая внимания на взгляды окружающих, я бежал трусцой, разрабатывая дыхалку и думая о своих проблемах.

В пятницу должна пройти встреча с Ашотом. Парень произвел на меня хорошее впечатление, но я ничего не помнил и не знал о нём. И даже не представлял, о чём говорить с новоявленным «братом».

«Вот зачем надо было меня загнать в тело уголовника и при этом не дать никакой информации о его прошлой жизни? И теперь я как новорождённый младенец, ничего не понимаю и не помню. И даже не знаю, как себя вести с кучей знакомых и друзей. Приходится двигаться как слепой, на ощупь. Это неправильно, – с горечью констатировал я. – Мастер, если ты меня слышишь, так нельзя! Дай мне хотя бы минимум сведений о прежней личности».

Прохладный ветерок игриво потеребил футболку, пробежался по начинающему отрастать ежику волос, ударил в грудь и внезапно пропал. Затем взметнулся новым порывом, поднимая пыль и снова бессильно оседая. И в этом завывании ветра мне послышалось довольное хихиканье и тихое слово «хорошо», отпечатавшееся в мозгу.

«Чёрт, уже слуховые галлюцинации начинаются, надо заканчивать бегать и идти отдыхать домой, так и загнать себя можно», – решил я.

После пробежки вырубился сразу, как только прилег на кровать.

И яркая картинка из прошлой жизни ворвалась в спящее сознание.

Толстая железная дверь с грохотом захлопнулась, оставляя смуглого паренька на пороге помещения.

Обитатели камеры знаменитого Московского СИЗО № 2, называемого в народе «Бутыркой», с интересом рассматривали новичка. Я тоже приподнялся на локте, глянув на новоприбывшего. В тюрьме развлечений мало, и каждый новичок служит поводом устроить очередное шоу – «прописку» или проверить его «на вшивость».

Под прицелом десятков глаз уголовников парень чувствовал себя неуютно и нервно топтался на входе.

– Ну чего стал как не родной, проходи. – Татуированный лысый детина махнул рукой, приглашая заходить. – Обзовись для начала.

– Обозвать? – не понял паренёк. – Кого и зачем?

– Ха-ха-ха, – заржал лысый. Парочка «расписных» шестёрок похлипче угодливо захихикала, поддерживая вожака.

– Первоход, что ли? Ты обществу за себя поясни. Погоняло какое?

– Погоняло? – Смуглый паренёк задумался. – Это имя, что ли? Ашот я.

– По статье какой залетел? – деловито поинтересовался сидевший рядом с лысым невысокий коренастый мужик в серой футболке.

– 206-я, ещё и 119-ю, часть первую, предъявляют, – вздохнул Ашот.

– О, так ты у нас баклан, – развеселился лысый, – хулиганишь, ещё и особо опасный. Мусорам сопротивление оказываешь?

– Случайно всё получилось, – понурился парень. – В ресторане гулял с родственниками. День рождения Карена праздновали. Дядя Баграм, когда выпивает, дурной становится. Начал официанту претензии предъявлять. Потом с какими-то ребятами зацепился. Тарелки разбил, бутылкой посетителя ударил. А когда менты появилась, сопротивлялся. Мы просто оттаскивали милиционеров от него, и одного я случайно ударил в возне. Не хотел, просто отмахнулся в горячке, когда он меня за плечо сзади схватил. Даже не видел, что это сержант был. Вот всех нас в участок и повезли. Могли вопрос на месте решить, но дядя Баграм пьяным много чего наговорил и наделал. Менты пошли на принцип, его, меня и ещё пару человек по статьям оформили. А я просто сержанту тем ударом губу разбил, поэтому дополнительно к 206-й статье 199-ю, часть первую прилепили.

– Складно базаришь, – ухмыльнулся лысый. – А кто ты по жизни?

– У нас несколько мест на разных рынках, фруктами торгуем, овощами, – ответил парень.

– Барыга, значит, – недобро оскалился уголовник. – А ты знаешь, что барыг здесь у нас не очень любят. Или, наоборот, очень. Кидают вялого на клык или долбят в очко всем хором. Будешь Маруськой, сладкий? Соглашайся, тема для тебя хорошая. Петухи в шоколаде живут, хоть и отдельно от правильных арестантов. Подарочки получают, хавкой снабжаются.

– Не буду, – сверкнул глазами парень. – Умру лучше.

«Молоток, – я почувствовал симпатию к смуглому. – Все правильно сказал».

– Да ладно тебе, Гвоздь, – с дальнего угла поднялся худой чернявый мужичок. Суетливые дерганые движения, хитрые масляные глазки, наколотая точка в уголке рта. Опытный арестант сразу бы всё понял об этом персонаже – местный петух, ещё и плотно сидящий на тяжёлой наркоте.

– Зря на парнягу наезжаешь. Я зырю, он нормальный пацан, честный фраер, – продолжил чернявый. – Дай краба, братан.

Неожиданный защитник вихлястой походкой пошёл к парню, протягивая руку.

Лысый, ухмыляясь, наблюдал за разворачивающимся «цирком».

– Анка, стоять, сука, – рычу я, спрыгивая со шконки. – Урою.

Петух испуганно замер с протянутой рукой.

– Ты чего лезешь? – злобно оскаливается лысый. – Рамсы попутал?

– За базаром следи, Гвоздь, – огрызаюсь я. – По беспределу зашкварить парня хотите? Так с вас за этот косяк спросят по-серьёзному.

– Кто? – потише и уже не так борзо спрашивает лысый.

– То, что вчера Потапыча от нас забрали, и ты с понтом сразу смотрящим стал, пока кто-то из авторитетных арестантов в камере не появился, ничего не значит, – объясняю ему расклад. – Ты своим беспределом на мусоров работаешь, недовольных и обиженных плодишь, пацанов от воровского отталкиваешь, куму стучать вынуждаешь. А за это спросят обязательно.

– По ушам ездишь, – бурчит татуированный. – Ничего такого я не делаю.

– Да? – усмехаюсь я. – За базар отвечаешь?

Лысый молчит.

– Я тебе, Гвоздь, напомню на всякий случай, – продолжаю я, – недавно по хатам маляву от воров кинули. Японец подписал, Дато Ташкентский, Авоська, Паша Цируль и ещё ряд не менее авторитетных людей. Забыл, что в ней было сказано?