Андрей Величко - Дядя Жора
Я не стал уточнять, что такое происходит исключительно с зарубежными поборниками прогрессивных учений, а своих те же англичане всегда за милую душу сажали и вешали именно как бандитов. Вместо этого я продолжил:
— Я считаю, что если грабеж или убийство имеют идеологическую подоплеку — то это отягчающее обстоятельство. А те, которых западная печать преподносит как невинных жертв злодея Найденова, были взяты на месте преступления и расстреляны в процессе оказания сопротивления.
Действительно, тут я нисколько не кривил душой. После убийства комиссара в Киеве принадлежность к партии левых эсеров или ее финансирование были объявлены преступлениями против Империи, и у фигурантов имелись целые сутки, чтобы прибежать в ближайший полицейский участок и покаяться. Четверо, воспользовавшиеся этой возможностью, живы до сих пор.
— Однако то государственное устройство, которое вы пытаетесь построить в России, не очень похоже на социализм, — заметил Уэллс, делая перерыв в поедании макарон по-флотски, ибо на его европейский взгляд порция была явно велика.
— Это смотря по какому классику социализм, — возразил я, — да вот хотя бы Ленина почитайте. Он ведь ясно и аргументировано пишет, что государственный капитализм является идеальной заготовкой для социализма, последним этапом перед переходом к нему! Так именно госкапитализм мы с его величеством императором и строим.
После обеда я провел гостя в подвал и продемонстрировал ему свой лазер. Правда, случился небольшой конфуз — в этот раз шарик хлопнул не сразу, а секунды через полторы после того, как в него уперлась ослепительная красная точка, но Уэллс все равно впечатлился по самое дальше некуда. Он ведь был воспитан на механистических представлениях и считал, что если что-то работает в виде маленькой модельки, то только в средства упирается вопрос, насколько огромным и мощным может в ближайшее время стать это устройство. Ну, вроде как паровые машины — совсем недавно их мощность мерилась в лучшем случае десятками лошадиных сил, а сейчас — уже десятками тысяч! И воодушевленный показом столь секретной вещи Уэллс спросил меня про Тунгусское диво.
— Это был метеорит, — сказал я, делая значительное лицо. — Я ценю доверительные отношения, вроде бы сложившиеся между нами, и, не желая их испортить, настоятельно советую — поверьте, что это был именно метеорит!
Фантаст проникся, и, вздохнув, сменил тему:
— Я специально интересовался уровнем оплаты труда, и вообще качеством жизни рабочих на заводах Георгиевска, — заметил он, — и, по-моему, далеко не на всех английских предприятиях он так высок. А вот как обстоят дела с этим в остальной России?
— Гораздо хуже, — честно ответил я. — Вы ведь были на авиационном, моторном и автомобильном заводах, там собраны самые квалифицированные рабочие со всей страны. На вагоностроительном уже несколько хуже. Но из заводов в других городах… На АРН-е, честно скажу, неплохо. А вот на Путиловском работы в этом направлении только начаты, так что, если есть желание, завтра можете заехать и посмотреть, я распоряжусь, чтобы вас пустили.
— Это значит, — усмехнулся Уэллс, — что на самом деле там все обстоит не так уж и плохо. А можно посмотреть, какова ситуация на предприятиях, где условия труда и оплата хуже всего?
— На здоровье, только сами выбирайте, чтобы не подозревать потом, будто я специально для вас что-то подготовил.
— Тогда… — Уэллс сделал паузу, — я хотел бы… (снова пауза)…посетить завод «Треугольник»!
Ишь, гордый какой, тоже мне, раскрыл государственную тайну, — подумал я и, посмотрев на часы, предложил:
— Поехали. Именно сейчас, потому как там в данный момент происходят аресты руководящего состава, так что завтра смотреть будет уже не на что. Сто раз им, козлам, прямым текстом намекали, что терпеть такое издевательство над русскими рабочими мы не будем! Так нет, решили, что раз у нас с Германией дружба, то они на своем заводе могут творить что угодно.
— А что скажет кайзер? — спросил ошарашенный Уэллс.
— Уже сказал — что такие нечистоплотные дельцы позорят всех честных немецких предпринимателей. И пожелал им побыстрее испытать на своей шкуре всю суровость русских законов. Зря, между прочим, удивляетесь — неужели кайзер будет ставить под удар почти миллиардный оборот с Россией из-за зарвавшихся резиновых царьков? Крупп, кстати, их бы своими руками придушил, потому что из-за них у него в Курске сейчас комиссия от объединенных профсоюзов. Но там особо придраться не к чему, я уже узнавал.
— И что теперь будет с заводом?
— Он станет совместным русско-немецким предприятием. Так едем?
Я позвонил в охрану, и через полчаса мой лимузин двинулся в сторону Обводного канала. Уже на подъезде можно было видеть какую-то суету возле входа в главный корпус, а чуть в стороне стояла толпа, на глаз приблизительно человек в пятьсот. Автомобили комиссариата были еще тут, и несколько бричек полиции тоже. Около них что-то возмущенно орал высокий и хорошо одетый господин.
— Чего ему не хватает? — поинтересовался я у подбежавшего к моей машине комиссара третьего ранга.
— Это американский консул, потому что среди арестованных есть два гражданина САСШ, — объяснил комиссар.
— Вы еще не забыли, как вас учили в школе действовать в таких ситуациях? — поинтересовался я.
— Никак нет! Сначала надо предупредить о недопустимости подобного образа действий — уже сделано и задокументировано. Если это не привело к результату, принять силовые меры.
— Так что же он у вас до сих пор вопит — мне, что ли, идти ему бить рыло?
— Есть, — просиял комиссар и кинулся было к оратору, на бегу натягивая специальные перчатки со стальными вставками, но, услышав мое "стоп!", вернулся обратно.
— Когда воспитуемый очнется, — сказал я комиссару, протягивая ему свою визитку, — дадите ему это и скажете, что протесты надо подавать не в устной, а в письменной форме, вот сюда, с десяти до семнадцати по будням. Да, и еще, пожалуй…
Я достал из кармана вторую визитку — стоматолога, дальнего родственника моего личного портного Айзенберга.
— Надеюсь, что клиенту это тоже понадобится, — напутствовал я комиссара.
— Не боитесь международного скандала? — с сомнением спросил Уэллс, когда я разъяснил ему суть происходящего.
— С чего бы его бояться? Хороший скандал оказывает на организм стимулирующее действие, так что перед ужином, например, это будет самое то, что надо. Но ведь не будут они скандалить… Это он тут по инерции разорался, привык, небось, где-нибудь в Аргентинах разговаривать с аборигенами в соответствующей тональности. А тут ему не Уругвай! И я просто выбрал самый доступный его пониманию способ разъяснения этого факта. У вас в Англии, кстати, он бы себя так не вел. И английский консул в подобной ситуации не драл бы глотку, а тихо строчил бы уже как минимум третий протест.
— Знаете, — доверительно сказал мне Уэллс, — а ведь вы не совсем правы… Мне приходилось общаться с американскими дипломатами, так последнее время и в Англии у них в поведении что-то такое проскальзывает…
Додумать окончание его фразы — "но там им некому дать в морду" — для меня не составило особого труда.
Тем временем командующий операцией комиссар второго ранга взял мегафон и неуверенно вякнул в него:
— Граждане, разойдитесь…
Вот ведь напасть, подумал я и спросил у него, подойдя:
— Вы кому сдавали предмет "выступления перед толпой"? И что по нему получили, хотелось бы знать?
— Борисоглебскому, тройку, — покраснел комиссар.
— Сейчас вместо него там Керенский, настоятельно рекомендую прослушать его курс, это настоящий мастер, — сказал я и, взяв мегафон, осведомился у толпы:
— Господа, надеюсь, вы знаете, кто я такой? А, у некоторых есть сомнения… Тогда пусть те, кто знает, объяснят тем, кто еще нет, минутку я подожду. Так, с этим прояснилось? Тогда сообщаю вам, что цирк кончился, всех, кого надо, уже взяли. Или кто-то считает, что не всех?
— Что теперь с нами будет? — в несколько голосов закричали женщины, составляющие большинство в этой толпе. А из середины раздался крик:
— Завод уже закрыли, нас — на улицу, и подыхайте с голода!
— Так, — хмыкнул я, — спрашивать, кто это сказал, как мне кажется, бессмысленно. Я лучше спрошу другое — а вот скажите мне, уважаемые, есть среди вас желающие получить тысячу рублей? Прямо сейчас и прямо здесь.
Толпа чуть подалась вперед.
— Значит, — продолжил я, — каждый, кто сейчас выйдет и приведет хоть один пример, как я чего-нибудь обещал и не сделал, тут же получит эту самую тысячу. Ну, есть желающие?
— Дядя Жора, плюнь на них, дур, говори, мы слушаем! — заорал невзрачный мужичок средних лет. Должно быть, в японскую войну служил на Квантуне, потому что так меня называли только там. Стоящие рядом с ним женщины отшатнулись, одна почему-то заплакала.
