Шломо Вульф - В обход черной кошки
«За избавление! — поднял первый тост князь Андрей. — Я имею в виду, прежде всего, ваше избавление. Вы не представляете, как мы тут переволновались за вас, пока Арон нам не позвонил. Предполагали все, что угодно: арест, суд… Ведь это вы привезли в Израиль эту бандитку. Если бы не она, я бы вряд ли решился стрелять. Как я понял, нас всех простили? Спустили инцидент на тормозах?»«Нас выручил молодой генерал, которого ты перевоспитывал. Он прямо крутился как уж, но нас не подставил.»
«Боится, — хохотала Марина. — Это я ему тогда сказала, — она перешла на бас: — Предупреждаю, генерал, князь — не шутит!» «Да нет, — резонно заметил Арон. — Сами посудите, зачем им раскрывать свои контакты с таким могучим миром до поры до времени. И так в военных кругах всего мира до сих пор шок. Пентагон прямо в истерике: какие, мол, вы, к чертям, стратегические союзники, если столько лет скрывали разработки этих тараканов? А российская дума вообще требует приравнять спирали к оружию массового уничтожения и создать международный суд над Израилем за его применение против арабов. Причем, они уверяют, что и в Ленинграде и в Иерусалиме действовал Мосад.»
«Кто? — переспросил Мухин. — Известный гангстер?» «В какой-то мере, — смеялась расслабленная после первой рюмки Кира. — О-очень интеллигентный гангстер.»
Ничего не понявшая Марина на всякий случай звонко захохотала. Ее, как всегда, не разбирая причин, басом поддержал Мухин, без конца вытирая слезы. Все приняли по второй. Эпизод в Иерусалиме преподносился теперь, под винными парами и в отличном настроении, как забавное происшествие, хотя едва заметный шрам на чистом белом лбу княгини был не следствием каких-то милых шуток… И искалеченным несчастным наивным ортодоксам было сейчас не до шуток. Но кто же просил этих бледных хилых очкариков реагировать так неадекватно на безобидное нарушение правил уличного движения дружественными иностранцами? И вести себя в конце двадцатого века как погромщики конца девятнадцатого?..
Совершенно захмелевшая Кира вдруг решила наябедничать на Лейканда за унизительный прием, оказанный им в Париже.
«Да он же вообще хам, — весело рассмеялась Марина. — Вроде вашего Мосада, только неинтеллигентный, к тому же. А как он со мной обращался, когда я была его натурщицей! Разве что только не лапал. И то я думаю просто не успел, князь меня у него из-под носа увел. А Шустер вообще таращился на меня в течение всех сеансов, ходил вокруг в полуметре, чуть не принюхивался, хотя ему там нечего было делать. Лейканд для меня какой-то мерзкий сюжет задумал, только не успел начать уговаривать… У него же все прямо на его кривой гениальной физиономии было написано. Я подозреваю…»
«Но нарисовал-то он тебя на славу. В полном смысле слова, — поторопился перебить тему Мухин. — Десять миллионов франков, — пояснил он. — Гонорар ЖЕНЩИНЕ ВЕКА. Так что Марина сегодня у нас теперь и миллионерша, ко всем ее прочим достоинствам.»
«Да я на него и не обижаюсь, — заело Марину на этой теме. — Он нам с Андрюшей такой сюжет наших отношений под…»
«Марина! — закричал Мухин, вставая за столом во весь свой прекрасный рост. — Мы не одни! И Фридманам это вовсе не интересно. Так что изволь закусывать. И начни со своего пьяненького язычка.» «А еще князь, — показывая на него пальцем, притворно хныкала Марина-Смотри, Жанночка, аристократ во втором поколении, а не стесняется юной княгине, при гостях, предложить заткнуться.» «А мне-то ты наедине расскажешь об идее, подсказанной Лейкандом? — обнимала Марину Кира. — Тип он конечно противный, но — талант же! Наверняка что-то путное придумал. А то у меня с моим другом…» — начала она, икая и тараща глаза. «Кира! — заорали в один голос Арон и Жанна. — Выпила, так молчи. Держи себя в руках…» «А шепотом можно?» «На ухо Марине. А она тебе, но не вслух же обо всем…»
«Завтра идем в Мариинский театр вечером, — объявил Мухин. — А днем — по музеям. Посмотрите в Эрмитаже выставку русских художников-экспрессионистов тридцатых годов. Золотой век мировой живописи. А в Русском музее я вам покажу, кстати, картину одного их руководителей русского фашизма, но талантливого художника из народа Ивана Матвеева «Очищение России». Впрочем, Арон-то уже видел. В свете политической биографии вашей родины, это более, чем интересно для вас — как одним ударом копыта можно спасти сотни миллионов жизней…»
4.Всю последующую неделю Марина возила гостей по Петрограду, показывая его музеи и его трущобы, магазин мехов Гоги Шелкадзе, где демонстрировала шубы уже другая обаятельная бедолага, штабы большевиков и нацистов, памятник черной кошке, сохранившей Россию не искалеченной.
Кошка оказалась довольно симпатичной, даже как бы лукавой. Она стелилась поперек проспекта на специально выделенном скверике посредине проезжей части, как обычная кошка, перебегающая дорогу и знающая, что это кому-то очень не нравится. Но при этом весело косила глазом на подвешенное в нерешительности над ней лошадиное копыто с казацкой подковой. Она словно подзадоривала: слабо, мол, после меня продолжить путь?..
Была оттепель. С богатых петроградских карнизов свисали и сочились чистыми каплями блестящие полупрозрачные голубоватые сосульки. Низкое солнце отражалось розовыми пятнами на тающих сугробах Летнего сада среди изящных цилиндрических подогретых, а потому совершенно прозрачных футляров, в которые были упакованы на зиму античные скульптуры.
«А помнишь, какие футляры были У НАС? — спрашивала Жанна, счастливо прижимаясь к Арону и в тысячный раз повторяя это «У НАС», — словно некрашеные деревянные гробы для бездомных…»
«Ну, — привычно защищал Арон советскую власть, — положим, о таких гробах тебе вообще посчастливилось только читать у Достоевского. Много ты видела в Ленинграде бездомных?» «Мы сами были бездомными, побирались на Валковом рынке пока не купили однокомнатную кооперативную квартиру. И никто не хотел нам сдавать комнату потому, что мы были с Бирочкой на руках. Забыл? А я все помню. Жить мы вообще начали только в Израиле… Ты забыл, как мы снимали на Биржевом халупу с печкой в нашу сторону, а топкой — в сторону незнакомых нам соседей? А те вдруг уехали на дачу, прямо среди зимы. И даже не постучали, хотя знали, что за тонкой перегородкой — живые люди… Забыл? Это и был великий советский народ — строитель коммунизма, светлого будущего всего человечества.»
«Положим, в твоем Израиле мы тоже снимали и снимали, пока не влезли в эту кабалу с акантовой, которую и наши внуки не выплатят. Погоди, а это что?
В очередной раз остановились они напротив нарядной прекрасной церкви, о которой понятия не имели. — Смотри, построено в 1743 году от Рождества Христова. Господи, и эту красоту…» «Снесли просто так твои любимые большевики. И еще десятки, если не сотни соборов в обеих столицах.»
5.«Арон, попытайся меня понять и простить, — князь Андрей держал руку друга в своих огромных ладонях, сидя в кресле напротив. — Ты же все время об этом думаешь, а я, как ты догадался, умею читать чужие мысли. Иногда и сам не хочу и не интересуюсь, но читаю. Итак, ты мечтаешь об Израиле в нашем измерении вместо той жалкой подмандатной Палестины, где нас так приветливо принял сэр Джефферсон и его милое семейство…»
«Вас. Вас с Мариной, а не меня. Ладно. И что же ты еще вычитал у меня в мозгу?» «Ты бы напрочь переселиться с семьей в такой Израиль из своего. Во всяком случае, ты полагаешь, что в обоих мирах евреи имеют право на свою историческую родину, так?» «Примерно так…»
«Так вот… Я рассказал о тебе вчера Президенту Соединенных Штатов России Юрию Михайловичу Соловьеву. Он ждет нас сегодня в шесть вечера у себя дома. Это тут же, в Рощино, мы к нему прогуляемся на финских санках. Сегодня это самый влиятельный человек в мире. Если ты убедишь его купить у Британской империи Палестину, он купит. А если докажешь, что России выгодно ее подарить евреям — подарит. Он может все. Господин Соловьев — человек высокого благородства и порядочности. Если он пообещает сохранить ваш разговор в тайне, то можно не сомневаться — сохранит. Мы договорились, что это будет пока сугубо частная беседа. У меня с ним давняя дружба. Пару раз он просил графа Путилова командировать меня с ним на встречи в верхах, в частности с китайцами.» «Чтобы ты угадывал тайные замыслы вероломных азиатов?» «Точно! — совсем как Марина взорвался искренним смехом Мухин. — Знаешь, сначала они никак не могли понять, откуда у нашей делегации такая проницательность, но потом стали просто все держать руки за спиной, мы долго смеялись — было-то уже поздно! Так мы присоединили к нам Маньжурию, а я получил орден Андрея Первозванного. В свете долго иронизировали — князь Андрей с Андреем на шее. Кстати, в Харбине мне поставили памятник.»
«Погоди… а сколько тебе лет, Андрей? Я с русскими этого измерения совсем теряюсь. По нашим понятиям, ты выглядишь едва ли на тридцать.» «Увы, на самом деле мне чуть за сорок. Просто у меня благополучная биография.» «А Марина?» «О, Мариночка действительно очень молода. Ей нет и двадцати. Ты шокирован?» «Отнюдь, — с удовольствием ввернул Арон полузабытое в его мире русское слово. — Вы прекрасно смотритесь, как ровесники.» «И — не врет! — снова захохотал князь, мельком взглянув на пальцы Арона. — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, Арончик!..»
