Роман Буревой - Боги слепнут
Глава X
Сентябрьские игры 1975 года (продолжение)
«Кенотаф Элия Цезаря каждое утро покрыт ковром свежих цветов. Римляне никогда не забудут подвиг Цезаря и его трехсот телохранителей».
«Базилика Юлия почти полностью уничтожена огнем. Вигилы выясняют, какие документы погибли во время пожара, а какие удалось спасти».
«Человек, пожелавший остаться неизвестным, позвонил в редакцию «Акты диурны» и сообщил, что именно его желание исполняли таинственные поджигатели, устроившие пожар в базилике Юлия. Вигилы занимаются поисками звонившего, но пока безуспешно».
«Акта диурна», 10-й день до Календ октября [27]На другое утро, едва рассвело, явился Губастый.
– Эй, рабы. Во двор! К колодцу. Хозяин добр. Разрешает помыться.
– Неужто! – Неофрон приосанился и огляделся.
Ему казалось – стоит выбраться отсюда, и он уже свободен.
– Только тихо. Кто рыпнется, вмиг пристрелим, – заявил Губастый. – Так что не баловать! Ясно?
Раненые, кто мог идти, устремились к выходу. Кто не мог, тому помогали товарищи. И даже несли на руках. Роксана вышла последней. Вода! Купанье! Как она мечтала об этом! Термы снились ей каждую ночь. А вот и долгожданное разоблачение. Нагой перед всеми в водоеме вместе со всеми. Бесстыдно и целомудренно.
Лишь тот, один, лежавший у окна, не проявил никакого интереса к происходящему.
Кассий Лентул тоже остался. Сидел в изножьи кровати своего пациента и ждал. И ничуть не удивился, когда появился Малек. Кассий поднялся, понимая, что хозяин здесь неспроста. Но медик мог лишь беспомощно сжать кулаки. Если Малек догадался, то… Работорговец шел по проходу между кроватями и улыбался. Если бы его рабы были подле, они бы тут же начали подобострастно хихикать. Но Малек пришел один. Остановился подле кровати у окна. Раненый оставался недвижен. Исхудалые прозрачные руки безвольно вытянуты вдоль туловища. Шея и грудь перетянуты бинтами. Лицо казалось посмертной восковой маской. Нос заострился, зубы выдались вперед, как у покойника, глазные яблоки под прикрытыми веками выпирали шарами.
– Странно, что он вообще живет, не так ли? – прищурившись, спросил Малек.
– Его раны заживают. – Кассий Лентул поправил разбитые очки.
– У тебя нет охоты искупаться? – поинтересовался Малек.
– Я… я потом…
– Уж не думаешь ли ты, римлянин, что я разрешу вам плескаться в своем водоеме каждый день? Пользуйся случаем, парень! Пока я добр. В чем моя задача, сам посуди? А? Надо, чтобы товар был отменным. И твои родичи в Риме, собирая выкуп, не тратили денежки зря. Я люблю торговать качественным товаром, доминус Лентул!
– Кто-нибудь вернется, и тогда я…
– Все вернутся вместе, когда мои люди вытолкают вас палками со двора. Я посижу возле твоего больного. Чего ты боишься? Или думаешь, я его прикончу после того, как спас?
– Спас?
– Ну разумеется, спас. Я ведь быстро догадался что к чему. Сначала подсунул монголам лишние трупы вместо оставшихся в живых. А потом привез вас сюда и спрятал. Иначе бы вас настигли варвары и всех перебили. Всех до одного.
– Отпусти нас.
– Ха, глупыш! У меня правило: ничего не делать даром, особенно для римлян. В юности у меня была красотка-римлянка. Я торговал тогда дешевыми украшениями. Эта красотка днем покупала у меня браслеты и ожерелья, расплачиваясь мужниными сестерциями, а по ночам я с нею забавлялся.
Кассий Лентул не знал, на что решиться. Он боялся оставить раненого. И в то же время боялся своим недоверием вызвать еще большие подозрения.
– Хорошо, я искупаюсь… быстро… я сейчас… – И медик заспешил к двери.
Едва Кассий Лентул вышел, как Малек склонился над раненым. Малек не мог не узнать его, даже спустя столько лет, даже в этой, изуродованной оболочке. Работорговец удовлетворенно ухмыльнулся.
– Здравствуй, Цезарь, приговоренный к смерти, я приветствую тебя! – зашептал он на ухо пленнику. – Как ты думаешь, сколько любящая женушка не пожалеет заплатить за твое спасение? Двадцать миллионов? Тридцать? Боги щедры… как я вижу… Они послали мне такую награду. Боги всегда награждают умных, пока дураки отдают свои жизни в пользу умных. Может, мне открыть философскую школу, Элий? Как ты думаешь? Отвечай, моргни… Ведь ты меня слышишь.
IIКупание было Лентулу не в радость. Да и какое это купание – плескание в грязной взбаламученной луже. Преторианцы пожирали глазами двор и стены, выискивая способ удрать. Считали охранников, искали убежища… Но Кассий не думал о побеге – только о своем пациенте, которого оставил один на один с Малеком.
– Я хочу лежать на солнце, – повторяла Роксана. – Назад не пойду. Я буду лежать на солнце… Вот здесь.
Она отказалась идти, и двое преторианцев под гогот охранников унесли ее со двора на руках. Она вырывалась, визжала, пробовала кусаться. Неужели они не понимают, что она умрет, если вернется назад, в их мерзкий карцер.
Когда Кассий Лентул вернулся, Малека уже не было. Элий лежал все так же неподвижно, выпростав поверх простыни иссохшие руки. Глаза раненого были закрыты. Но меж плотно сомкнутых век текли слезы. Кассий не знал – что это означает – возвращение к жизни или приближение всемогущего Таната.
IIIВечером, сидя на крыше и наслаждаясь вкусом вина и прохладой ночного воздуха, Малек прикидывал, сколько можно потребовать за пленника, очутившегося так неожиданно у него в руках. Миллион сестерциев? Два? Три? Обращаться к сенату не стоит – тогда римляне явится неожиданно и сравняют крепость Малека с землей. Но есть одна женщина, которая отдаст все, чтобы заполучить этого пленника. И он, Малек, получит эти деньги.
Малек потер руки. Никогда прежде ему так не везло. Если бы он знал сразу, кто очутился у него в руках, он бы не тащил через пустыню этот нелепый караван с ранеными, а перебил бы всех и бросил трупы среди песков – пусть валяются без погребения. К чему торговать прахом, ждать приезда посланцев из далекого Рима, когда один этот пленник, если останется в живых, будет стоить дороже все остальных, живых и мертвых, вместе взятых.
Но он тут же подумал, что это даже очень хорошо, что привел этот караван. Пусть его люди занимаются делом, охраняют римлян и пакуют прах в урны. Тогда никто не догадается, кого удалось заполучить Малеку и какова же истинная цена этого парня, что пребывает в прострации и не ведает, где и в чьих лапах он очутился. Губастый и остальные ничего не должны проведать. Два миллиона… три… десять. Преданность любого раба можно купить за такую суму. Надо поручить кому-нибудь следить за Губастым. И рабам, что приносят еду, запретить разговаривать с главарями римлян – с Кассием Лентулом и Неофроном. Или вообще со всеми. Нет, это будет слишком подозрительно. Надо самому следить, что происходит, во время раздачи пищи.
Малек испытывал все возрастающее беспокойство.
IVБог должен быть всемогущ. Беспомощный бог – что может быть унизительнее? Вер расхаживал по комнате и повторял вновь и вновь: «Андабат». Он повторял это слово день за днем с утра до вечера. Он был уверен, что слово это имеет какой-то очень важный смысл. Оно может разогнать тьму, и бог узрит свет. Но тьма не рассеивалась. Постепенно Логос научился видеть в темноте. Только видел он не комнату, а какое-то поле, затянутое густым зеленым туманом. Туман шевелился, его полотнища то поднимались вверх, то стлались к земле. Белые студенистые фигуры то появлялись из тумана, то вновь тонули в зеленых волнах.
Логос шел наугад.
– Андабат, – сказал Логос.
Идущий впереди обернулся. Голова его была закрыта шлемом – глухим шлемом без прорезей для глаз. Так вот для кого с утра до ночи во тьме твердил Логос одно-единственное слово «Андабат». Слова слились вместе и приняли чеканную форму шлема.
– Андабат, – повторил Логос.
Человек подался вперед, будто делал выпад. Боец. Но он лишь протягивал руку. Логос поймал его ладонь.
– Идем.
– На арену? – спросил Андабат.
Голос из-под шлема звучал глухо.
– Скорее! – сказал Логос.
– За что я буду сражаться? – спросил Андабат.
Он сильно хромал, но следовал за Логосом.
– Как всегда – исполнять желания. Или ты забыл, зачем сражаются?
– Просто так, – сказал Андабат. – Ради крови.
Поле кончилось – они стояли перед черным зевом пещеры.
– Сюда, – сказал Логос и шагнул в галерею.
И вновь ослеп. Рванулся вперед – во тьму. Андабат бежал следом.
– Сними шлем! – крикнул Логос. – сними шлем. Теперь ты видишь!
Рванулся вперед и с размаху впечатался в стену. Последнее, что услышал Логос – это слабый возглас и звук неровных шагов.
Вер лежал на полу. Голова раскалывалась. Он поднес руку ко лбу. Так и есть: набил здоровенную шишку.
– Дверь была совсем рядом, – раздался голос матери.
– Опять забыл, – Вер попытался улыбнуться. – Глупо.
Она подала ему руку:
