Рудольф Баландин - Тайны завещания Ленина
Репрессии обрушились на конспиративные группы этих рабочих-большевиков как раз накануне их объединения. Теоретиками оппозиционеров были и крупный мыслитель Александр Богданов — один из лидеров РСДРП в дореволюционный период, и Давид Рязанов — образованный марксист.
Возможно, ситуация разрешилась бы как-нибудь иначе, будь Ильич здоров и дееспособен. Но он оставался в Горках в положении, похожем на пленника Политбюро. Его отстранили от текущих политических проблем, приняв предложение Сталина, предусматривающее «изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки». Ответственным за быт больного Ленина Политбюро назначило Л. Б. Каменева.
Можно было бы квалифицировать это как негласный тихий государственный переворот, устроенный Сталиным ради захвата власти. Но, во-первых, никакой особенно большой власти у него не было, ибо решения принимались коллегиально, и он не имел возможности подавить своим авторитетом мнение большинства (других инструментов давления у него не было). Во-вторых, прежде всего сами врачи рекомендовали максимально оградить Ленина от политической деятельности, умственного напряжения и волнений.
А обстановка в стране и партии обострялась. Несмотря на аресты членов «Рабочей группы» и «Рабочей правды», всю осень и зиму 1923 года в Москве шли яростные внутрипартийные дискуссии. Репрессии не запугали, а только «подхлестнули» недовольных всех направлений. Рабочие партийные ячейки кипели.
Споры перекинулись на страницы печати. Троцкисты попытались воспользоваться усложнившейся ситуацией. Историк С. Т. Минаков пишет: «Вероятно, именно 22—23 декабря 1923 года и состоялись переговоры В. Антонова-Овсеенко (начальника Политического Управления РККА. — Р. Б.) и командующего Западным фронтом (Тухачевского. — Р. Б.)…» По свидетельству К. Радека, В. Антонов-Овсеенко предложил план, в соответствии с которым «Михаил Тухачевский… должен был взять на себя осуществление переворота» после того, как вопрос этот будет согласован с Л. Троцким.
Без Ильича
1923 год в истории РКП(б) можно назвать — с некоторой долей условности — периодом междуцарствия.
Ленин находился в тяжелом состоянии. Профессор В. Крамер констатировал, что инсульт привел «к стойким изменениям, как со стороны речи, так и правых конечностей». Способность говорить возвращалась к Ленину медленно и трудно. Она восстановилась только частично. Правая рука беспомощно висела плетью. Он пытался научиться писать левой, но из этого ничего не вышло. Крупская тратила много усилий, заново, почти как ребенка обучая его говорить и писать, с отчаянием убеждаясь, что успехи минимальны.
В письме от 6 мая она признается близкой знакомой: «Живу только тем, что по утрам Володя бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия». Такое общение все же угнетающе действует на ее психику, хотя она убеждает себя, что дело идет на поправку. Действительно, некоторое улучшение наступило: он стал медленно с палочкой передвигаться, выговаривать некоторые междометия и даже слова.
Осенью Крупская признается в письме: «Сейчас я целые дни провожу с Володей, который быстро поправляется, а по вечерам я впадаю в очумление и неспособна уже на писание писем». А в конце октября: «Врачи говорят — все данные, что выздоровеет, но я теперь твердо знаю, что они ни черта не знают, не могут знать».
Безусловно, ей лучше, чем кому-то еще, ясна безнадежность его положения. Вопрос лишь в том, как долго продлится его состояние «ни жизни, ни смерти».
В январе 1924 года XIII партийная конференция осудила Троцкого и его сторонников. Крупская регулярно читала Ленину материалы этой конференции. На чьей стороне был Ильич? Ответить точно на этот вопрос невозможно. Официальные идеологи брежневского времени мимоходом заявляли, что Ленин был на стороне большинства ЦК. Антисоветский историк А. Г. Авторханов приписывал вождю симпатии к Троцкому.
Остается лишь догадываться о невыразимых страданиях Ленина в те моменты, когда прояснялось его сознание, но мысли уже нельзя было даже высказать, а не только претворить в дело, как он привык.
Смерть избавила его от дальнейших мучений 21 января 1924 года.
Из медицинского заключения следует, что кровеносные сосуды его головного мозга находились в ужасном состоянии. Было даже удивительно, что ему удавалось так долго сохранять жизнедеятельность. Правда, по сообщениям некоторых медиков, у его мозга были необычайно хорошо развиты извилины лобных долей. Но это, пожалуй, следует отнести к легендам о существовании каких-то физиологических предпосылок гениальности. Мол, у великих мыслителей особенно много «серых клеточек».
Великими мыслителями не рождаются, а становятся. К тому же среди них немало чрезмерно восхваляемых более из рекламных или политических соображений, чем по справедливости (назову хотя бы А. Эйнштейна или А. Н. Сахарова).
* * *
Итак, смерть Владимира Ильича была, судя по всему, естественной. Но есть и криминальная версия. Ее высказал Р. И. Косолапов, один из советников последнего советского лидера К. У. Черненко:
«…Троцкий туманно объясняет мотивы своего отсутствия в Москве в момент кончины Ленина. Зная все о состоянии Ленина от их общего лечащего врача Ф. А. Гетье, он за три дня до рокового исхода удалился врачевать некую инфекцию на юг. Зачем понадобилось это странное «алиби», до сих пор остается загадкой.
Гетье дважды (выделено Р. И. Косолаповым. — Р. Б.) посетил Троцкого в последние сутки накануне его отбытия из Москвы. Содержание их бесед с глазу на глаз, естественно, неизвестно».
Далее Косолапов сослался на книгу Ф. Д. Волкова «Взлет и падение Сталина»: «Орудием для приведения в жизнь своих преступных замыслов Сталин и Ягода (они ли? — Косолапов) избрали одного из лечащих врачей В. И. Ленина Федора Александровича Гетье — в то время занимавшего пост главного врача Боткинской больницы. Гетье был личным врачом семьи В. И. Ленина (и Троцкого. — Косолапов), и Владимир Ильич вполне доверял ему». «Возможно, Волков и не ошибается, называя Гетье, — пишет Косолапов, — но он вряд ли точен в остальном».
Поражает неэтичное и даже скандальное отношение к похоронам Ленина со стороны двух очень известных тогда в Советской стране деятелей. Троцкий, получив телеграмму Сталину о смерти вождя, ответил, что не успеет на похороны из-за плохой работы транспорта, — и это в то время, когда железнодорожники во главе с Ф. Э. Дзержинским полностью ликвидировали разруху на стальных магистралях страны! В распоряжение Троцкого мог быть предоставлен курьерский поезд. Кроме того, руководитель военного ведомства мог беспрепятственно воспользоваться любым военным самолетом.
Не менее странно поступил Тухачевский. В момент смерти Ленина он находился в Москве. Но демонстративно не остался на похороны и уехал в Смоленск. И эта оскорбительная для памяти вождя выходка сошла безнаказанно. Значит, ему покровительствовал кто-то очень и очень влиятельный.
Кто-то оставил во владении Тухачевского его имение. Кто-то смотрел сквозь пальцы на его частные и обильные продовольственные посылки близким во время голода 1921 года. Кто-то не обратил внимания на подозрительное самоубийство одной из его жен. Кто-то оставил без внимания его связи с женщинами весьма сомнительными в политическом отношении, но работавшими в его штабе и имевшими доступ к секретным военным документам. Об этом заговорили только после соответствующих настойчивых донесений.
Вскоре после смерти Ленина, 16 февраля 1924 года, белоэмигрантская газета «Руль» поместила заметку «Тухачевский и советская власть», в которой сообщалось: «Выступление Троцкого против «тройки» заставило ее насторожиться против тех военных начальников, которые особенно близки к председателю реввоенсовета. Среди них видное место занимает Тухачевский, командующий Западным фронтом».
В кругах белой эмиграции обсуждался вопрос о перспективах власти в СССР после кончины В. И. Ленина. «Красный Бонапарт» Тухачевский рассматривался как один из кандидатов на роль нового диктатора.
Заинтересовалось Тухачевским и ОГПУ. Еще 2 сентября 1923 года зам. полномочного представителя ОГПУ по Западному краю направил спецдоклад, касавшийся политической неблагонадежности Тухачевского. В декабре 1925 года поступило сообщение секретного сотрудника ОГПУ Овсянникова, где отмечалось: «В настоящее время среди кадрового офицерства и генералитета наиболее выявилось два течения: монархическое и бонапартистское, концентрация которого происходит вокруг М. Н. Тухачевского». В последующем году началось специальное агентурно-наблюдательное «дело Тухачевского». Михаил Николаевич сориентировался в считаные дни, быстро сумев заработать себе репутацию ярого антитроцкиста.
