Артем Рыбаков - Переиграть войну! В «котле» времени
— Товарищи бойцы, — обратился я к окружением, — ложитесь на спину, ноги положите на мешки. Вот вода, сильно не усердствуйте, по паре глотков — и все.
Потом, вспомнив, что они последние пару дней, а может и неделю, практически ничего не ели, я, наклонившись к Алику, спросил:
— У тебя шоколад остался?
Он молча протянул мне плитку «Ritter Sport'a». Незаметно для окруженцев я сорвал обертку и, разломив плитку на четыре части, протянул им на ладони.
— Что это, товарищ старший лейтенант? — спросил сержант.
— Шоколад. Ешьте мелкими кусочками и обязательно запивайте водой.
— Но здесь четыре куска, а нас — только трое?
— Лейтенанту тоже надо дать.
— Но он же без сознания?!
— Сейчас приведем его в чувство, — ответил я, присаживаясь рядом с энкавэдэшником.
Протянув к его лицу руку, я несколько раз нажал ногтем точку на его верхней губе. Лейтенант замотал головой и открыл глаза.
— Как ваше самочувствие, товарищ лейтенант?
— Что? Где я? — И рука летехи потянулась к тому месту, где раньше висела кобура с пистолетом. Что-то мне в этом движении показалось странным.
«Хм, а резвый гэбэшник-то! — подумал я. — Хорошо, что я еще, когда его на носилки клали, кобуру отжал и себе на пояс повесил, а то этот мог спросонья и от контузии по нам начать стрелять».
— Вы у своих, — мне пришлось говорить максимально успокаивающим тоном, — мы идем к лагерю партизан. Вот немного шоколада и воды — подкрепитесь.
Я встал и жестом позвал за собой сержанта, который, не послушав меня, уже съел свою порцию. Отойдя метров на пять, я сел под куст и рукой указал на землю рядом с собой:
— Присаживайтесь, сержант. Разговор у меня к вам есть.
— Да, слушаю вас, товарищ старший лейтенант… — ответил тот, садясь рядом.
— Вас как зовут?
— Сержант Юрин.
— А по имени?
— Коля… то есть Николай.
— А я — Окунев Антон.
— Очень приятно, товарищ старший лейтенант госбезопасности.
— Николай, оставь, ладно? Мы же уже познакомились. Обращайся по имени, сейчас можно.
— Слушаюсь.
— А скажи-ка мне, Коля, вы с лейтенантом всю дорогу шли?
— Нет, только в сарае том встретились. Два дня назад.
— А откуда знаешь, что он из Ломжи?
— Он сам сказал. И удостоверение показывал. Он из особого отдела шестой кавдивизии, а она в Ломже как раз стояла. А вы что, сомневаетесь?
— Нет, просто интересуюсь. А ты про дивизию эту откуда знаешь?
— Да знакомого как-то встретил в Белостоке, он как раз кавалерист. Сказал, как сейчас помню, что их дивизия в Ломже расположена… Точнее, была она там до войны…
— Понятно. Спасибо, что сказал. Ну ладно, хватит лясы точить. Пора нам, а то до темноты дойти не успеем.
Когда мы с сержантом подошли к остальным, я спросил у лейтенанта:
— Товарищ лейтенант, вы сами идти сможете?
Тот утвердительно кивнул.
— Ну и отлично. Еще две минуты отдыха, и вперед.
— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, а у вас табачку не найдется? А то очень курить хочется, — спросил боец с подбитым глазом.
— Сейчас посмотрю… — Уходя в деревню, я оставил Тотену пачку сигарет, ту самую — с обрезанными фильтрами.
Алик все понял на лету, поэтому кинул мне две сигареты. Я протянул одну бойцу:
— Только трофейные есть.
— Ничего, и такие пойдут.
Я, прикурив свою сигарету от спички, вначале хотел отдать коробок окруженцу, но вовремя вспомнил, что надпись «Череповец. ФЭСКО, Россия» на коробке может вызвать ненужные вопросы. Поэтому я протянул ему горящую сигарету, чтобы он прикурил «от ствола».
— Товарищ старший лейтенант или как вас там? — внезапно раздался за моей спиной голос. И одновременно щелкнул предохранитель «мосинки».
«Ну, еж твою!» — только и подумал я, покосившись через плечо.
Неугомонный гэбэшник стоял у меня за спиной метрах в двух, а мой «ППД» висел у меня на плече, и добраться до него не было никакой возможности. Ну, почти никакой.
— В чем дело, лейтенант? — как можно более спокойно спросил я.
— Предъявите ваши документы!
— Лейтенант, ты совсем на голову больной или это приступ? Какие на задании в тылу врага документы?
— Я еще раз требую вас предъявить документы. В противном случае я буду вынужден вас арестовать моею властью.
Бойцы недоумевающе смотрели на нас. Тотен, конечно, пришел бы мне на помощь, но он поставил свою винтовку вместе с оружием остальных к дереву, от которого сидел на расстоянии двух метров.
— Вот скажи мне, лейтенант, а где твоя бдительность была, когда двадцать второго числа диверсы из «Бранденбурга» командиров стреляли и штабы взрывали? — решил я использовать свое послезнание.
Тот болезненно скривил лицо, но ничего не ответил. Я же продолжал, что называется, переть буром:
— Молчишь? А в сарае что восстание не организовал? Голова болела? А сейчас, когда тебя из дерьма вытащили, решил свою власть и строгость перед бойцами показать? Ну, давай, валяй.
— Я еще раз требую…
— А не пошел бы ты! «Шпалой» сверкаешь, а ума нету!
— Прекратите оскорблять сотрудника госбезопасности! Немедленно дайте документы!
— Щаз, разбежался об стену… — Ничего, кроме как тянуть время, аккуратно, кончиками пальцев вытягивая из кобуры «ТТ», мне не оставалось.
— Немедленно положите автомат на землю! — решил сменить пластинку лейтенант.
«Так, если я начну снимать с плеча „ППД“, то перестану вытаскивать пистолет. А что, если, скидывая автомат, просто выхватить „ТТ“, да и завалить этого зануду? Так свой он — жалко. Да какой свой? Дятел он назойливый, а не свой».
За спиной у меня послышался какой-то шорох, затем — невнятный возглас и напоследок, звук глухого удара, как будто стукнули деревяшкой об деревяшку. Затем я услышал шум падающего тела. Скосив глаза, я увидел, что лейтенант лежит на земле, а над ним, с винтовкой в руке, стоит сержант Коля.
— Сержант, ты что, с дуба рухнул?
— Нет, товарищ старший лейтенант.
— Так что ж ты старшего по званию — прикладом?
— А вражина он!
— Да с чего вы взяли, сержант? — Я попытался перейти на официальный тон.
— Что он нам стволом грозил? Да и форма у него подозрительно чистая! Вон, даже подшива белеет! На нас посмотрите, товарищ старший лейтенант, вон, обтрепанные все. До меня только сейчас дошло!
«Щелк!» — И кусочки головоломки встали на свои места. Я понял, что же мне показалось странным в том жесте лейтенанта, когда он якобы очнулся. Он искал кобуру НА ЖИВОТЕ! Некоторое время назад я помогал ребятам-реконструкторам при съемке документального фильма, точнее, это они снимались в документальном фильме, на который меня наняли как режиссера. Так вот, я вспомнил, как один из «отцов реконструкции» распекал двух парней за неправильное ношение кобуры. «Ты кто? Офицер Красной армии или шпион? Ну, так перевесь кобуру на правый бок. Я понимаю, ты немцев обычно реконструируешь, но наши-то носили кобуру на боку, а вот фрицы — на животе».
Вскочив на ноги, я бросился к лейтенанту. «Только бы мы не ошиблись! Только бы он немцем оказался!» — стучало у меня в голове. Был один надежный способ проверить мои сомнения. Торопливо обшарив карманы «энкавэдэшника», я нашел удостоверение.
— Тотен, фонарик! Живо!
В ярком свете диодного фонарика я торопливо листал страницы. «Саукстас Герман Янович. Лейтенант. ГУГБ НКВД» — пока все верно. Так, «выдано 18 октября 1939 г.». Проведя пальцем по скрепкам, я облегченно выдохнул.
— Немец он, — сказал я, поднимая голову.
— А как вы узнали, товарищ старший лейтенант?
— Вот, сам посмотри. Удостоверение он, судя по «легенде», почти два года в кармане таскает, края обтрепались и обложка потерта, а скрепки не заржавели. Нам перед заброской как раз про эту особенность рассказывали… — решил я придать убедительности своим словам.
— Но удостоверение ведь действительно потрепано?
— Есть такие спецы, Николай, они тебе за два дня что хочешь в надлежащий вид приведут.
— Понятно. То-то мне показалось, что он по-русски как-то не так говорил.
— Поэтому он и прибалтом записан, а может, и на самом деле — латыш или эстонец, а может, фольксдойч какой. Но это лирика. Алик, шнурок давай.
В этот момент я краем глаза заметил быстрое смазанное движение. Единственное, что я успел сделать, — это поднять правое плечо и немного пригнуть голову, поэтому сапог лжегэбэшника попал мне не в голову, а как раз в поднятое плечо. От удара оно онемело, и я выронил пистолет, а сам опрокинулся на бок. Гад сноровисто сграбастал «ТТ» и направил его на меня…
— АААААА, твоюююю… — раздался рев Тотена.
Немец отреагировал на новую угрозу выстрелом. Алик запнулся на бегу, но все-таки сделал еще два шага и обрушил приклад «маузера» на грудную клетку противника. Противный хруст и бульканье… Извернувшись, я изо всех сил ударил немца ногой в голову. Снова послышался хруст. Я встаю на четвереньки и, не обращая внимания на немца, рвусь к Алику, оседающему на землю.
