Владимир Свержин - Сеятель бурь
Следующая краткая, но емкая фраза ополоумевшего финансиста, вероятно, была музыкой для моего друга:
– ПРОДАЙ!!!!
– Пифагора, что ли? Так он уже умер. — Сергей мастерски изобразил недоумение на своем хитром лице.
– Вот это!
– Да не-ет, ну как же… Капитан, дальше будет неинтересно. Пациент готов к ампутации мошны, а об исходе операции я доложу тебе позже. Привет от меня княгине, хотя нет, щас я этого меланхолика выставлю и сам с приветом явлюсь… Барон, как же я могу это продать, если оно стоит несусветных денег?
ГЛАВА 8
Пытаясь стать хозяином положения, многие делают его чрезвычайным.
А. ЛебедьМое вечернее рандеву с очаровательной княгиней продолжалось. Она не принадлежала к той категории кокеток, готовых привлечь всякого из одной лишь досужей страсти к обольщению. Наделенная живым, острым, но, пожалуй, несколько романтичным умом Екатерина Павловна желала видеть во мне героя среди серых, несмотря на румяна, светских лиц.
Я был экзотичен для нее, как заморский попугай, обладающий связной речью, но чем более ее светлость принимала участие в моих делах, тем более привязывалась к объекту своих благодеяний. Правда, таковые имелись еще лишь в воображении княгини, но подобно многим дамам она полагала действие если не свершившимся, то, уж во всяком случае, свершающимся лишь потому, что оно пришло ей в голову.
Сейчас, проникнувшись идеей доставить меня в Россию, княгиня с жаром расписывала прелести российского двора и выгоды службы у венценосного рыцаря. Пожалуй, не планируй я перебраться в Россию, и тогда б непременно задумался о словах вдохновенной русской вербовщицы. Но в тот момент, когда я уже выстроил в уме цветистую фразу о готовности сопровождать ее светлость, куда ей только заблагорассудится, затянутый в роскошную ливрею осанистый лакей доложил о прибытии кавалера Сергея Лиса. Вслед за церемонным слугой, придерживая дверь носком сапога, ввалился мой секретарь, торжественно держа в руках фарфоровую супницу, расписанную сценами королевской охоты на оленей.
– Ваша светлость, – стараясь придерживаться этикета, выпалил Сергей, – мой друг, который сейчас сидит перед вами, попросил доставить сюда вот эту посудину, шо я с радостью и делаю. – Он водрузил свою ношу на столик, едва не сбросив на пол блюдо с фруктами. – Вот! Получите и распишитесь.
– Что это? – внимательно рассматривая произведение севрских мастеров, озадаченно спросила Екатерина Павловна.
– Я так подозреваю, шо супница, – задумчиво обходя восточного стиля палисандровый столик, сообщил о плодах наблюдений Лис. – Не, ну, в принципе туда можно и щи наливать или, там, борщ… Да разве ж тут борщеца наварят?
– Вы принесли мне борщ? – удивилась княгиня Багратион. – Граф, что все это означает?
– Да так, – пожал плечами я, – небольшой сюрприз. Впрочем, вы можете увидеть все сами.
– Однако это странно. – Заинтригованная Екатерина Павловна чуть опасливо приподняла крышку супницы. – Но тут какая-то резаная бумага!
– Что такое вы говорите? – деланно изумился мой секретарь. – Ваша светлость, что за кощунство? Это не резаная бумага, это резаная ценная бумага! Вернее, бумаги. – Не спросясь, он запустил в супницу пятерню и выгреб оттуда искромсанные клочья своей добычи. – Нешто не узнаете?
Екатерина Павловна, обмерев, впилась немигающим взглядом в обрывки, на которых виднелись кусочки букв, иногда даже половинки слов.
– Неужто… Неужто это мои векселя?
– Ну, с точки зрения вульгарного материализма, – радуясь случаю покрасоваться, глубокомысленно заговорил Лис, – я бы счел этот факт несомненным. Но с другой стороны, поддерживая концепцию старины Декарта, как не подвергнуть сомнению ваш, княгиня, скоропалительный вывод? Да сунься я с этим конфетти к любому банкиру, он бы весьма удивился моему заявлению, что перед ним векселя, да еще на семьдесят тысяч крон!
Глаза Екатерины Павловны, и без того немаленькие, теперь занимали пол-лица, и читавшийся в них немой вопрос я мог бы рассмотреть из другого конца зала.
– Видите ли, сударыня, – точно оправдываясь, начал я, – вчера мне невольно пришлось быть свидетелем разговора вашей светлости с неким финансистом. Прошу извинить мне это ненамеренное нарушение канонов хорошего тона. Волею случая я узнал о тяготах вашего положения, и с моей стороны было бы неучтивым, имея возможность повлиять на обстоятельства, позволить им развиваться в огорчительном направлении.
– Знала бы мадам, сколько я на этом деле наварил, – с гордостью прорезался на канале связи мастер изъятия денег из окружающей среды, – она б пожалела, что не задолжала еще больше.
– Ну-ка, ну-ка, – осторожно начал я, – докладывай о доходах.
– Да ну, — начал картинно скромничать Лис, – так, ерунда… Густав пристал как банный лист: продай ему агрегат да продай. Я ему и так, и эдак, и Сен-Жермен обидится, и твое сиятельство в ярость придет. Ни в какую! Говорит, что ж ты жизнь свою кладешь, на доброго дядю горбатишься? Давай, мол, бабла налом отсыплю, а дальше мы так подстроим, что будто бы разбилось ценное оборудование при транспортировке. Ну и все такое…
– Ну и на сколько «все такое» потянуло?
– Да ну, сущая мелочь! В переводе на серебряные рубли, за вычетом кредита Палиоли и накладных расходов, чуть больше четырехсот тысяч. Но если вспомнить о ценах на механические игрушки началаXIXвека на аукционе Сотбис, то эдакий шедевр абстрактной механической архитектуры может затянуть и поболе.
– Как бы нам «поболе» не затянули, – с грустью усомнился я.
– Да ну, – отмахнулся Лис, – я ему там вкратце списочек обязательных условий накропал. Ну, типа, правила пользования. Так что, я тебе скажу, я бы с радостью глянул, как он их будет выполнять, но очень надеюсь, шо в этот момент мы будем шо те друзья, которых или нет, или далече.
Слушая речь довольного собой Лиса, я между тем принялся с жаром убеждать прекрасную даму, что считал бы себя бесчестным, поступив иначе, и потому искренне рад услужить ее светлости.
– Видимо, Богемия – последняя страна, где по сей день жив дух рыцарства, – с легкой грустью произнесла Екатерина Павловна, сдувая с ладони легкие клочки своего недавнего ярма. – Но мне, право, неловко… Я, пожалуй, ничем не могу отплатить за столь великодушный жест.
– Мадам, – прервал я княгиню, – ни слова больше! Я не приму от вас никакой платы. Иначе чем бы порыв моей души отличался от сухого расчета скряги-ростовщика, ищущего лишь выгоду.
– Эк, загнул! — послышался в канале связи голос Лиса. – Слушай, у нас нет времени куртуазии разводить. Пусть уж мадам черкнет семье пару строк, и к Елипали на отходную.
– Не суетись, – прервал я друга. – Здесь, кажется, получится более интересный вариант. Но вы обещали быть моей доброй феей в далекой стране…
– Где бурые медведи по пояс в снегу в буденовках танцуют гопак, аккомпанируя себе на балалайках. Да-да, при этом они жрут водку и заедают ее баранками с воблой.
– Лис, — возмутился я, – не сбивай меня с возвышенного тона!. … ваших предков.
Не стану подробно излагать нашу дальнейшую беседу, поскольку комментарии моего секретаря, которые сопровождали обращения княгини «мой нежный друг», неприемлемы в светском общении. Однако необходимое соглашение было достигнуто.
Отъезд был намечен на завтра. Чтобы не смущать общественное мнение и не давать лишней почвы для пересудов, мы уговорились выехать порознь, причем мне надлежало отправиться в сторону Богемии. Ее светлость во второй половине дня должна была отбыть в Галицию, где, по слухам, был сборный пункт союзных Австрии россиян, в рядах которых находился и генерал Багратион. Таким образом, у меня оставалось несколько часов, чтобы, отъехав от Вены, изменить маршрут и, сделав крюк вокруг столицы, ожидать княгиню в горном шале, используемом летом для уединенных пикников, зимой же обычно пустующем. Получив от княгини подробную схему расположения точки нашей встречи, мы с Лисом церемонно откланялись, спеша встретиться с маэстро Палиоли.
Посещение графом Турном и его управляющим «Банко Ди Ломбарди» не могло остаться без внимания клерков, занятых подсчетом чужих денег, но все же не было явлением из ряда вон выходящим. В конце концов, сеньор Умберто – доверенное лицо нашего сиятельства. Капиталы, вложенные родом Турнов в этот почтенный банк, исчислялись цифрами с шестью нулями, поэтому служители храма Афины-Монеты были предельно вежливы и провожали гостей поклонами, исполненными глубочайшего почтения к финансовому благосостоянию. Доведись им увидеть происходящее за резными дверями кабинета Умберто Палиоли, их представление о разумности мира могло изрядно пошатнуться. Во-первых, увидев перед собой возвращенный Лисом кредит, резидент подозрительно оглядел червонцы и задумчиво предположил:
