Глеб Дойников - Возвращение «Варяга»
За океаном.
28 октября 1904 года с очередным пароходом из Шанхая в порту Сан Франциско появились двое странного вида людей — желтолицы и узкоглазы, как китайцы или японцы, но при этом не по сезону одеты в меховые куртки и кожаные сапоги. После прохождения таможенных формальностей они не нанимая экипажа и не пользуясь трамваем пешком добрались до центра города. Где и принялись беспокоить обывателей, показывая им клочок бумаги. Подошедший на шум толпы полисмен опознал в клочке «шапку» газеты «Сан Франциско ньюс» и, по подсказке какого–то сердобольного наблюдателя, спровадил азиатов в редакцию.
В редакции оказалось, что эти двое вполне сносно для вновь прибывших понимают «бэйскик инглиш» и даже пытаются изъясняться. Они своим способом попросили проводить их к главному начальнику газеты. Под дверью дежурного клекра отдела новостей они откуда–то из рукава вытянули ещё одну бумажку и стали сличать её содержимое с надписью на двери. После чего в голос потребовали «главного начальника» — на их вспомогательной записочке явственно было написано Editor. Редактор — так редактор, но и отдел новостей уже не мог безучастно глядеть на происходящее и выковыривать из ноздри «свежие новости» — ведь сейчас самые неповторимые новости просто так шлялись по редакции.
В кабинете выпускающего редактора азиаты в меховых куртках не пойми откуда вытащили следующий лист бумаги — он оказался просьбой напечатать письмо вождей какого–то азиатского народа «айны». Появившееся следом письмо было составлено на гораздо более правильном английском, отчего было не менее занимательным. Вожди обращались к народу Северо Американских Соединенных Штатов с просьбой помочь им в освобождении от злобных ниппонцев (nipponman), заставляющих народ айнов силой оружия отказаться от родного языка, отказаться от родной («и весьма не плохой» — заметил редактор) меховой одежды, отказаться от привычных айнам ремёсел и начать выращивать на заснеженных высокогорьях теплолюбивый рис. Просьбу о выпуске в газете этого письма делегаты неведомого народа айну сопроводили недвусмысленным обещанием редактору отблагодарить в форме айнских меховых шуб и шапок.
Частная ли корысть, общественное ли сострадание к угнетённым, но газета практически неделю кормилась исключительно тиражами с рассказами о неведомых айнах. Об их внешнем виде (включая фотографии), об их на удивление цивилизованных привычках, об их неповторимых шубах. Мимоходом — уже в середине недели — о письме их вождей к народу и правителем Штатов. И под занавес недели — аукцион с распродажей айнского добра, включая пышные шубы и тончайшей выделки сапоги. Столь же жадные до сенсаций газеты других городов перепечатывали сокращённые телеграфные версии статей — всё какое–то разннобразие.
Под занавес печатной кампании айны не скупясь отвалили редактору половину вырученной на аукционе суммы, сказав что на остальные деньги они в Шанхае купят столь необходимые для освободительной борьбы патроны. Редактор милостиво отказался принять подношение — он–то и без этого аукциона на возросших тиражах газеты сделал весьма неплохие деньги. После чего загадочные айны скрылись на борту уходящего в Китай парохода.
А 5 ноября в адрес японского телеграфного агентства пришла специальная посылка с пятью комплектами подшивки американских газет, бурно обсуждающих способы ограничения агрессии Ниппона и помощи народу Айна. Императорский совет был в шоке.
Поручики русской армии, оба буряты, Очиров и Цикиров по возвращении из Америки досрочно получили производство в следующий чин. И лишь лет 20 спустя какой–то дотошный ценитель азиатских редкостей опознал в проданной с аукциона вещи не продукцию народа айну, а продукцию нивхов. Что для всей прочей публики было совершенно без разницы — ни одна из газет не удосужилась почтить это открытие даже абзацем.
Глава 5. Гибнешь сам? Помоги товарищу.
Август 1904 г. Японское море.
Очередной, уже рутинный выход в крейсерство подходил к концу. Еще пару дней проверок транспортов со шхунами, и уголь неизбежно заканчивался, предопределяя дальнейший курс пары «Аврора» и «Лена» — Владивосток. Впрочем, вначале в ними шла «Волга», ВОК продолжал исповедовать удачный принцип охоты тройками, два ВсКр на один нормальный крейсер. Но замученный постоянными поломками ее машины, новый командир «Авроры» отослал ее во Владивосток с первым, и пока единственным, захваченным транспортом с контрабандой. Ну кто спрашивается, заставлял владельцев американского парохода «Фриско ранер», порт приписки естественно, Сан–Франциско, везти кардиф [19] в Японию во время войны? А уж попытка уйти от «Волги» была скорее не смелостью, а просто глупостью. Русский корабль хотя и не обладала запасом скорости для догона 12 узлового парохода (и кто назвал эту черепаху «раннером»?), но зато на ней стояло радио, в пользовании которым на ВОКе тренировались ежедневно. У «Авроры» было достаточно времени, чтобы по передаваемым с «Волги» данным о курсе и скорости «бегуна» спокойно и без спешки его перехватить. Новичок на мостике «Авроры», Анатолий Николаевич Засухин после рапорта досмотровой партии радостно потирал руки. Теперь он мог убить двух зайцев одним выстрелом. Он не только «подарил» Владивостокской эскадре пять тысяч тонн высококачественного угля, чем заодно заработал командам всех трех крейсеров неплохую прибавку к жалованию. Он теперь мог, сославшись на важность груза приза, отослать наконец «Волгу» во Владивосток, с наказом обязательно довести приз. А приватно указать ее командиру, или перебрать наконец машины бывшего японского парохода перед следующим выходом в море, или искать себе другой крейсер в попутчики. Теперь, не связанная медленной «Волгой», пара могла дать, при необходимости драпа или догона, до 18 узлов.
Впрочем, рутиной этот выход был далеко не для всех. Если команды и командиры «Лены» и «Волги» уже привыкли к недельному болтанию где — то там «за Японией», то для команды «Авроры» и ее командира все было в новинку. Причем для командира — вдвойне, он командовал крейсером всего три недели. Еще девять месяцев назад он был старшим помощником на маленькой канонерке, стационировавшейся в занюханном корейском порту. И даже мечтать не мог, получить под команду что — либо крупнее минного крейсера в ближайшие пять лет — его величество ценз не позволял. Но… Канонерка называлась «Кореец». В том памятном бою, Засухин даже не был на борту своего корабля. Он, как ошпаренный носился по палубам и трюмам незнакомого ему «Варяга», командую второй партией борьбы за живучесть, составленной из таких же как и он «чужаков на борту», матросов с «Корейца» и «Севастополя». Прорыв слился для него в непрерывное тушение пожаров и латание пробоин в бортах. Дальше — больше. Новый «Кореец», огромный, броненосный и при этом — абсолютно незнакомый, построенный по чужим, итальянским правилам и канонам кораблестроения. И его надо — сначала забункеровать на ходу; потом довести до Владивостока; потом в пожарном порядке осваивать стрельбу из орудий незнакомых систем; потом, слава богу уже не в должности И.О. командира, а родной и знакомой — старпома, осваивать маневрирование, учиться не только стрелять, но и попадать. А потом бой… Снова пожары, пробоины, беготня по палубам и трюмам, налет на Пусан, возвращение во Владивосток, с ежечасным ожиданием атаки миноносцев.
И только он, после всего этого, надеялся насладиться заслуженным, видит Бог, отдыхом, как снова… Опять новый корабль, и теперь уже он — командир. Без всяких обидных приставок И.О. Первый после бога. «Старик». Нда… А ведь он всего месяц назад на самом деле думал, что именно старпомом быть тяжело. Но организовав за три недели установку на его (ЕГО!!!) «Авроре» щитов для орудий и подкрепление их фундаментов, понял — командирский хлеб еще горше. А ведь подобную работу порт выполнял уже далеко не в первый раз, вроде все должны знать что им надо делать… И спать приходиться не больше чем на прежней «собачьей» должности.
Столь скоропалительная, без всякого согласования со шпицем, смена командиров кораблей в очередной раз взбудоражила Владивосток. Никто не мог понять, в чем же так провинился капитан первого ранга Сухотин, что его отправили сопровождать в Петербург поправляющегося после ранения Вирениуса. Точный ответ на этот вопрос знал только Засухин, но он предпочитал помалкивать. Ему Руднев при назначении на должность высказался в духе, «я не знаю, могла ли «Аврора» дотопить «Адзуму», может быть и нет. Но видя, что «Лена» начала преследование, и по ней кормовые восьмидюймовки не стреляют, попытаться он был обязан. Хотя бы за компанию, что ли».
Крейсерство уже подходило к концу, угля оставалось меньше половины, когда во время очередной встречи кораблей Рейн с борта «Лены» невинно прокричал:
