August Flieger - Чужой 1917 год
Найти для постоя более или менее приличное жилище оказалось делом непростым. Большинство приличных домов было либо уже занято, либо приведено в неприличное состояние. Приглянувшийся нам с Казимирским ухоженный дом с лепными колоннами у входа для постоя уже явно не годился.
В красивых комнатах с высокими потолками следы совершенно бесцельного разгрома. На полу, у вдребезги разбитого рояля, обломки фарфоровой посуды, изорванные ноты и книги, опрокинутые вазоны, столы и шкафы. Из комнаты в комнату одна и та же картина: настежь раскрытые буфеты и опустошенные ящики комодов. Нет ни белья, ни одежды. Уцелели только постельные матрацы, одинокие зеркала и большие вазы с фарфоровыми крышками. В углах комнат кое-где скверно пахнущие… Э-э-э… Следы азиатского цинизма.
Осмотрев еще несколько домов примерно в таком же состоянии, мы приняли решение разместиться в просторном здании торговой компании у старых городских ворот. Строение имело П-образную форму с внутренним двором. Первый этаж, сложенный из серого необработанного камня, служивший складом, был пуст, а на втором этаже были конторы и небольшая гостиница. При известном старании тут можно было разместить всю роту в ее теперешнем составе — сто сорок человек.
Так и поступили.
Мы с Казимирским заняли квартиры в гостинице, а гренадеры разместились на первом этаже и в конторах.
Девятая рота заняла ряды Малого Рынка, двенадцатая и одиннадцатые роты оккупировали соседние улицы — Хеллерштрассе и Святого Якоба. Штаб батальона тоже нашел себе надежное местечко — банк.
Замок был полностью занят первым батальоном, второй батальон, понесший при атаке предмостных укреплений большие потери (Так уж получилось, что на немецкие позиции они полезли раньше нас, за что и пострадали.), остался в предместьях на южном берегу реки, вместе с артиллерией и полковыми обозами. Штаб полка занял гостиницу у Старой Башни, охранявшей когда-то, каменный мост через Дрвецу.
Опередившие нас казаки бессистемно расселились по городу, отпустив стреноженных лошадей пастись в садах и на клумбах, а их штаб расположился на центральной Ратушной площади, по соседству с нашим.
2Проснулся я рано, умылся, оделся и пошел проверять караулы.
Грозные орлы-гренадеры бдели ворота, я решил, что неплохо было бы, что бы кто-то бдел и самих орлов. За неимением под рукой достойных этой чести соратников, решил вызваться добровольцем…
Конечно, можно было бы найти Лиходеева или кого-нибудь из унтеров…
Однако, я пришел к парадоксальному выводу: мне лень идти их искать, зато — не лень прогуляться до городских ворот самому.
Да! У меня хорошее настроение! Именно поэтому я не совсем неадекватно воспринимаю окружающую действительность, и склонен к диалогам с самим собой…
В метафорическом смысле, конечно!
Утро было замечательное: солнце, свежий воздух, пение птиц. Симпатичный городишко, покоцанный местами после вчерашних боев.
Орлы, кстати, несли службу выше всяких похвал. Унтер-офицер Шишаев из первого взвода обстоятельно доложил порядок несения караульной службы и добавил, что за исключением скачек пьяных казаков по городским улицам, иных происшествий не было.
Довольный собой, я вернулся в свой номер. Распахнул окно, выходящее на площадь перед воротами, я присел за стол и замурлыкал себе под нос подходящую под настроение песню. Под настроение подошел 'Эльдорадо' группы Ва-БанкЪ:
Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо.
И всего только надо опустить паруса.
Здесь, наконец, мы в блаженной истоме утонем,
Подставляя ладони золотому дождю.
Здесь можно петь и смеяться, и пальцы купать в жемчугах,
Можно гулять по бульварам, и сетью лукавых улыбок,
Можно в девичьих глазах наловить перламутровых рыбок,
И на базаре потом их по рублю продавать.
Черной жемчужиной солнце розовеет в лазурной воде.
Наши надежды пылают роскошью этого юга,
В этой безумной любви мы, конечно, утопим друг друга,
И будем вечно лежать как две морские звезды.
Когда я допевал последние строки у меня за спиной что-то блямкнуло, заставив резко обернуться на звук.
В дверях стоял Савка с исходящим паром медным чайником в одной руке и каким-то кульком в другой. В его взгляде читалось какое-то восторженное удивление.
— Ты чего?
— Красиво поете, вашбродь! И песня… Эдакая чудесная… Я прям представил все, как наяву…
— Кх-мм…
— А что такое, это самое — Эльдорадо?
— Это, Савка, такая волшебная страна. Рай на земле, если проще говорить…
— А-а-а! Вона оно как!
— Чего с чайником стоишь? Давай, ставь на стол!
— Ой! И верно! — Савка поставил чайник и стал разворачивать свой кулек. — Я тута раздобыл, вашбродь, поутреничать!
В кульке оказалось печенье. В самый раз к чаю!
Позавтракав, я выложил на стол чехол с автоматом — после вчерашнего боя оружие требовалось почистить. Иначе нельзя, 'Фролыч' чистоту и уход любит. Конструкция обязывает. А ведь надо еще магазины набить.
— Савка, тащи патроны 'сороковые'!
— Сей минут, вашбродь!
Неожиданно с улицы послышались какие-то вопли, шум, мат-перемат. Что-то загрохотало, разбилось и опять — матерная скороговорка на разные голоса.
Что там, черт побери, происходит?
Снаружи вновь что-то грохнуло, а потом раздался зычный крик 'Наших Бьют!' и топот множества ног.
Я подскочил к окну и, свесившись через подоконник, выглянул на улицу…
Твою мать!
На другом конце площади наши гренадеры во всю махались с какими-то казаками!!!
* * *
Нацепив фуражку, я ринулся на выход, на ходу застегивая портупею:
— Савка, пулей к Михайлову в жандармскую команду!
— Слушаюсь, вашбродь! — Гаркнул грохотавший за мной по лестнице ординарец.
Выскочив из здания, я побежал через площадь к Хеллерштрассе, обгоняя спешащих к месту событий солдат. Растолкав собравшихся зевак, продрался в первый ряд.
Слава Богу! Не мои! Видать, из расквартированной здесь одиннадцатой роты.
Трое казаков против пятерых гренадер.
Точнее двое на четверо — двое уже выбыли. Казак без папахи сидел у стены, зажимая рукой разбитую голову, а солдат лежал, скрючившись на мостовой, обхватив руками живот, и мучительно блевал.
Начало было лихое, но к моменту моего появления дрались уже как-то лениво и без энтузиазма, по причине очень сильного алкогольного опьянения.
Осмотревшись, я обнаружил, что других офицеров в толпе нет, и заорал, что есть мочи:
— Пре-кра-ти-и-и-ить!!!
Ноль внимания…
— Я вам приказываю!!!
Опять никакой реакции — слишком пьяны и заняты друг другом. Сволочи!
Вот вы так! Ну, все! Терпеть не могу пьяных скотов! У меня просто сорвало крышу и с криком 'Песец вам пришел!' я ринулся вперед.
— Вы что, сукины дети, оглохли?!? — Первый попавшийся мне под руку гренадер, получив в ухо, сел на мостовую, больно приложившись копчиком. — Прекрати-ить! — Следующий солдат, схваченный за руку, с разворота влетает в толпу зрителей. — Кому сказал, мать вашу! — Еще двое драчунов столкнувшись головами с клацающим звуком, вышли из строя, синхронно рухнув на колени в обнимку друг с другом. — Ур-р-роды! — Третьего казака я просто пихнул в грудь так, что он, запнувшись о ноги сидевшего на мостовой собрата, упал прямо на него.
Я развернулся к последнему участнику драки. Здоровенный детина в разорванной гимнастерке смотрел на меня мутными быдлячьими глазами, сжимая в окровавленной руке гранату без запала. Видать, это он ей казака по голове приложил, вместо кастета.
— Брось! — Я исподлобья глянул на бузотера, потирая отбитый кулак. — Брось гранату, кому сказано?!?
— Ы-ы-ы! — Качнувшись, эта туша шагнула на меня и…
И получив сапогом в промежность, согнувшись, завалилась на бок, издавая вой подстреленного бизона…
— Кому было сказано — прекратить? А? — Я злобно оглядел и драчунов и собравшихся зрителей. — Вы что, сволочи, совсем нюх потеряли? Чего не поделили? Я вас… В Бога… В душу… Научу Родину любить!!!
— Что здесь происходит? — Раздался из толпы возмущенный голос и на пятачок передо мной вышел младший офицер одиннадцатой роты прапорщик Софьин — аккуратно прилизанный юноша с широко распахнутыми карими глазами. Увидев меня, он остановился и как-то испуганно повторил свой вопрос — Что? Что происходит?
— Это у вас, господин прапорщик, надо спросить! Что происх-о-о-одит? Ваши подчиненные тут драку затеяли, а вы шляетесь неизвестно где! — Взвился я.
В общем, 'Остапа понесло…'
3— Господин прапорщик, я ценю ваше рвение в поддержании дисциплины, но не одобряю ваши методы! — Командир полка Николай Генрихович Беренс резко развернулся на месте, сверкнув стеклами очков. Заложив руки за спину, он строго посмотрел на меня и добавил: кроме того, хочу вам напомнить, что оспаривать суть исполнения другими офицерами служебных обязанностей в присутствии нижних чинов — недопустимо! Уясните это на будущее!
