Кир Булычев - Усни, красавица
Слушая ее, Лидочка не понимала – да, впрочем, и не понять ей этого никогда: насколько план с угрозами исходил лишь от Аленки, а насколько он был выпестован тридцатилетними девицами совместно. Тогда и поездка к маме была частью заговора.
Но почему тогда Аленка умерла? По всему судя, никто этой смерти не планировал. И не ожидал. Ни мама, ни Соня. Они вели себя как в театре, ожидая игрушечной дуэли Гамлета с Лаэртом, а не холодного тела на ковре и не милиционеров, которые громко разговаривают, курят и даже матерятся, переступая через труп молодой женщины.
Может быть, она все же обманула Соню? Может, она решила умереть, но скрыла это решение от близких?
Нет, сказала себе Лидочка. Весь этот роман был понятен, и время для самоубийства было давно упущено.
– Хотела бы я посмотреть ему в глаза, когда он узнает, до чего довел Аленку, – сказала, подытоживая монолог, Соня.
– Он еще не знает?
– А кто ему скажет? – отмахнулась Соня.
– Я думала, что ты уже сказала.
– Не надо песен, – отрезала Соня. – Я считаю, что он косвенный убийца Аленки. Неужели я буду с ним разговаривать?
– Ты хочешь рассказать о нем милиции?
– А ты думаешь, что я должна его щадить? Ты что, забыла, что моя лучшая и единственная подруга находится в морге и, может быть, ее уже разрезают – с них станется! – а я должна покрывать ее убийцу?
– Это твое предположение.
– Вот именно об этом предположении я и хочу сообщить, – ответила Соня, и глазки ее, маленькие за очками, стали такими холодными и злыми, что Лидочка даже пожалела товарища из ЦК.
– Я бы на твоем месте не лезла в это дело, – заметила Лидочка.
– Спросят – отвечу. Я не отвечу, Татьяна скажет. Или кто-нибудь из отдела.
– Ах, конечно, – вырвалось у Лидочки. Как же она не подумала – в отделе три года кипит, потом тлеет роман между двумя сотрудниками. Роман, о котором знают все и о значении которого наверняка имели беседы с Олегом Дмитриевичем его товарищи. А может быть, знали, но не придали значения? Махнули на него рукой? Как бы то ни было – весь отдел, конечно же, в курсе дел, вернее всего, привык и смирился, как со скрипящей дверью в комнату, но теперь-то, после трагедии, Олег Дмитриевич окажется под лучами прожекторов, и неизвестно, удастся ли ему выкарабкаться из этой истории. Если Алена хотела отомстить, то, очевидно, ее месть осуществится.
– А Татьяна Иосифовна знала о нем?
– Разумеется, знала. И не выносила его. Да, она плохая мать, она равнодушный, глухой к чужим бедам человек, но когда дело касается мужчин, ее нюх начинает работать. Она давно отговаривала Алену… но разве на нее повлияешь?
– Значит, вчера ты знала, что Алена решила припугнуть товарища Осетрова?
Соня прищурилась, размышляя. Лидочка чувствовала, что права, и видела, что Соне не хотелось признаваться в излишней информированности.
– Я не знала, – сказала она наконец. – Конечно, я не знала. Но догадаться могла. Дурак бы на моем месте догадался.
– Она впервые это проделывала с ним?
– С Осетровым?
– Да.
– У нее такое в жизни уже было.
– А Осетрову она только грозила?
– Лидия! – не выдержало сердце Алениной подруги. – Ты говоришь так, словно не Осетров убил Аленку, а она сама его убила. Теперь легко говорить – она сама во всем виновата. Хотела увести пожилого человека, а когда не получилось, стала шантажировать.
– А разве не похоже?
– Ты бы посмотрела на Осетрова. И тогда бы говорила. Мужику шестой десяток, перспектив никаких, зарплата нищенская – кому он нужен?
– Кто нас разберет, – ответила Лидочка. Она была уверена, что ни размер зарплаты, ни внешние данные не были и не будут решающими факторами в душевных драмах.
– Вот именно! – Соня одержала малую победу и защищала честь погибшей подруги.
День был в полном разгаре. Соня взглянула на часы.
– Мне в институт надо, – сказала она. – Ты же понимаешь. Это я к тебе от шока прибежала, а вообще-то мне надо быть в институте. Там же никто еще ничего не знает.
Соня поднялась.
– Значит, я побежала в институт, а ты, будь другом, доберись до Татьяны. Надо же старухе сказать, что ее дочь отравилась.
Слова были недобрыми, словно Соня сводила счеты с Татьяной Иосифовной.
– А ты пол-то хоть вымыла вчера? – неожиданно для самой себя спросила Лидочка.
– Пол?
– На даче. Ты же осталась, чтобы вымыть пол.
– Но я же, честное слово, хотела пол вымыть, – Соня вдруг покраснела. – Я хотела, но потом был сериал, я совсем забыла, что сериал, а потом мы с Татьяной чай пили, заговорились, а потом уже поздно стало, и мне пришлось у нее ночевать… А утром? Впрочем, я думаю, что она сама тоже забыла о моем обещании. Только ты, Лида, со своим холодным бесчувственным умом помнишь о таких пустяках. И мне вообще непонятно, зачем ты об этом спросила?
– Не знаю, наверное, из-за твоей просьбы. Я подумала, что ты совсем недавно от нее уехала, а я должна позвонить и сказать…
– Можешь не звонить, – отозвалась Соня. – Кто-нибудь обязательно порадует.
Она поднялась и стала собираться. Она была немного пьяна, и движения ее были более размашистыми и резкими, чем следовало.
– Извини, что я спрашиваю в такой день. Но для меня это все равно важно. Ты сказала, что шкатулка стоит в квартире Алены…
– Ну сколько раз мне нужно повторять! Стоит. На комоде.
– И ты эту шкатулку видела?
– И трогала, и открывала, и закрывала – я ее знаю, как собственный унитаз.
И, сделав столь изящное сравнение, Соня покинула Лидочку. Та хотела, правда, опередить ее и глянуть в дверной глазок, но Соня не знала о страхах и опасениях Лидочки и потому оттолкнула ее своим тугим, плотно сбитым телом.
– Я тебе позвоню! – крикнула Соня с лестницы. Голос ее звучал гулко. Лидочка закрыла дверь и поспешила к телефону – кто-то звонил.
Оказалось – Татьяна Иосифовна.
– Лида, Лидочка, неужели это правда? – спросила она вместо приветствия. – Ничего от меня не утаивай, скажи всю правду, какой бы тяжелой она ни была.
– Татьяна Иосифовна, простите, но все, что я знаю, я знаю от Сони и милиционера.
– Она погибла?
– Соня только что ушла от меня. Она ее обнаружила утром.
– Это случилось ночью?
В их разговор вмешался чужой голос и сказал:
– Это шестое стройуправление?
– Повесьте трубку, вы мешаете, как вам не стыдно! – сказала Татьяна Иосифовна. И в голосе ее была такая убедительная сила, что тот, неизвестный мужчина отключился. – Представляете, Лидочка, – сказала Татьяна. – Я сидела и спорила о каких-то не очень важных вещах с этой Софьей, когда моя единственная дочь умирала… я никогда себе этого не прощу.
– Но вы-то при чем?
– Я не уделяла ей должного внимания. Так сложилась моя жизнь.
– Боюсь, что вы вряд ли могли бы что-то сделать. – Лида говорила то, что Татьяне хотелось услышать. – Ваша дочь была взрослым человеком и сама решала, что ей делать.
– Людям кажется, что они решают. На самом деле – они рабы случая. В нашем роду женщины погибали от любви.
Заявление было сомнительным, но Лидочка его не оспаривала. Ей хотелось узнать, каким образом Татьяна узнала о гибели дочери.
Татьяна сама решила эту маленькую загадку.
– Меня вытащили к телефону, который в километре от дачи. Телефонограмма. Это так называется. Коменданту поселка звонили из Аленкиного института. Мне невыносимо думать, что в институте уже знают. А когда я сюда пришла, оказалось, что звонили еще из милиции. Вы не представляете зачем?
– Молодой человек, вежливый? – спросила Лидочка.
– Вот именно.
– Тогда я знаю, что он сказал.
– Даже знаешь, что сказал?
– Он попросил прощения, что действует не по правилам, но он очень занят и выражает свое соболезнование…
– Что-то в этом духе.
– Но ему главное было узнать, когда от вас уехала Соня и оставались ли вы на даче одна.
– Ты чудо – Лидочка. Именно так… – Татьяна сделала паузу. Потом воскликнула: – Неужели он подозревает, что я могла приехать в Москву, чтобы предложить своей дочери снотворные таблетки?
– Нет, лейтенант Шустов любит порядок. И он, на всякий случай, ищет подтверждения показаниям других лиц.
– Ты имеешь в виду Соньку? Но ведь она не уезжала! Мы с ней засиделись – я ее не люблю, но я к ней привыкла. Мы засиделись, а потом она уехала утром, ранней электричкой. Впрочем, что я говорю… не все ли равно, кто звонил и кто уехал! Мне так трудно поверить… я еще в шоке. Меня тут накачали таблетками. Как будто мать может пережить смерть своей дочери, если выпьет флакон валерьянки… Лида, Лидочка, скажи, скажи, в чем я виновата? Что я не сделала? Что я должна была сделать?
– Не казните себя, Татьяна Иосифовна. Ведь, может, и лучше, что это случилось, когда вас не было рядом – иначе вам было бы еще тяжелее.
Лидочка никогда бы не посмела сказать так другой матери – но здесь был особый случай.
Лидочка так и не увидела Аленку живой. Она узнавала ее косвенно, шаг за шагом, из чужих уст. И пока что она не встретилась с настоящим героем, который стал причиной ее смерти. Соня расстроена, но она и торжествует, потому что какая-то справедливость в ее понимании восстановлена. Смертью Алены наведен порядок в мироздании, злодеи будут наказаны. Соня всех предупреждала, била во все колокола, но звон не донесся до нужных ушей. Пусть будет хуже этим ушам.
