Татьяна Вяземская - Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Бежать! Бежать надо. Брать детей и мчаться куда подальше. Подкупить какого-нибудь купца, пускай ее вывезут… Куда, дура? В море? В пустыню? А Сулейман? Человек, который ради тебя пошел против всех – тоже, между прочим, рискуя жизнью, потому что наверняка кто-нибудь найдется, готовый воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы сесть на престол самому или посадить свою марионетку… Оставить Сулеймана здесь одного, трусливо сбежав? Ну уж нет! Как там поется в песне? «Мы – спина к спине – у мачты, против тысячи – вдвоем». Пускай не у мачты, но – вдвоем против всех, и, как мало она ни может сделать, спину Сулейману она будет прикрывать изо всех сил.
Что во время ее размышлений говорил Сулейман, она не слышала, но оказалось, сюрпризы на сегодня не окончились. Сулейман объявил, что отныне должность Великого визиря будет исполнять один из тех двоих, не утративших его доверие, человек, которого он считает своим другом, – Паргалы Ибрагим-паша.
Хюррем несколько раз видела старого Пири Мехмеда-пашу, до этого момента исполнявшего обязанности Великого визиря, и он ей нравился. Такой суровый красивый старик, который служил еще отцу Сулеймана, Селиму, и служил, похоже, не за страх, а за совесть. И тут на старости лет – на тебе, такая пощечина! Она сжалась, как будто ей довелось выслушать это в собственный адрес. Сулейман слишком горяч и не всегда думает, прежде чем говорить, да его этому и не учили, ведь он – султан, владыка, какое ему дело до того, что он кого-нибудь обидел?
С другой стороны, думать иногда не мешает даже владыкам. У Мехмеда-паши много сторонников, если он захочет возглавить бунт… о таком лучше даже не думать. Если бы Сулейман посоветовался с ней, она бы порекомендовала проводить Пири Мехмеда-пашу со всеми почестями, какие только возможны. И даже если он сразу хотел освободить эту должность для своего любимца, следовало некоторое время выждать. Ибрагима многие не любили – так же, как и ее. Ведь он тоже был чужак, френк-европеец, рожденный вне ислама, безродный выскочка, возвысившийся, конечно же, благодаря хитрости и, наверное, колдовству!
Пожалуй, сейчас она впервые испытала жалость к Ибрагиму. Он противный, конечно, ну так, может, и она кому-то кажется такой.
А Сулейман… может, он сейчас еще что-нибудь выкинет? К примеру, позовет ее на Диван… Конечно, это было бы вообще немыслимо, но после объявления о роспуске гарема можно ожидать чего угодно.
Она нервничала. Повернуться и уйти? А если Сулейман «объявит» ее приход, а потом окажется, что за портьерой никого нет? Она поставит его в глупое положение. А если выйдет – то поставит в не менее глупое…
Но, к счастью, обошлось. Объявив о том, что в ближайшее время состоится свадьба одной из его сестер, Сулейман покинул Диван. Он вышел через проход, возле которого притаилась за занавеской Хюррем.
– Ты довольна?
Она приложила палец к губам и потянула мужа за рукав. Если ее присутствие за занавеской и в самом деле должно было оставаться для придворных тайной, то вовсе не обязательно было так орать и выяснять ее мнение прямо здесь.
– Милая, ты счастлива?
Ей нужно было многое сказать ему, но мужу приспичило целоваться. Он, судя по всему, был очень собой доволен. Она тоже была счастлива. Вернее, была бы, если бы не «увольнение» Пири Мехмеда-паши.
– Погоди!
– Нет, это ты погоди!
Сулейман подхватил жену на руки и, ногой распахнув дверь своей опочивальни, внес ее внутрь.
Она лежала головой на плече мужа, мучительно соображая, как бы ему объяснить, в чем он был не прав.
Сам Сулейман был чрезвычайно доволен собой. Он сделал то, что посчитал нужным, ради единственной на свете женщины. И теперь ждал – не награды, нет, просто проявления радости. А она просто не могла радоваться из-за ситуации с Мехмедом-пашой.
– Пускай только кто-то посмеет…
Она закрыла ему ладошкой рот, и он, считая, что любовные игры продолжаются, легонько укусил ее.
Хюррем села, придерживая простыню.
– Ты нехорошо поступил с Великим визирем.
Сулейман нахмурился.
– Ты…
– Послушай меня, пожалуйста. Я не собираюсь давать тебе советов тогда, когда ты не захочешь спрашивать их у меня. И ты, безусловно, в полном праве менять своих сановников тогда, когда захочешь и на кого посчитаешь нужным. Но Пири Мехмед служил твоему отцу верой и правдой столько лет, и сейчас, сняв его с должности… таким образом ты оскорбил не только его, но и многих других, которые…
Ни к селу ни к городу в голову влезло слово «стаж», которое Сулейман бы просто не понял.
– …которые так долго служили тебе, а до тебя – твоему отцу. Верно служили. Может, сейчас они и были в заговоре, но доказательств у тебя нет. А такой поступок… он может привести к нехорошим последствиям.
Сулейман гневно раздул ноздри:
– Пусть кто-то только посмеет!
– Может быть, никто и не посмеет. А если посмеет – я уверена, ты быстро подавишь любой мятеж. Только нужно ли это? Великий правитель – не тот, кто в крови утопит мятежников, а тот, при котором мятежей не случается.
– Я…
– Ты должен оказать Пири Мехмеду-паше все почести. Наградить его. Поблагодарить за службу. И сделать это… поторжественнее.
Несколько минут Сулейман молчал. Хюррем знала это его упрямое молчание, когда сразу видно: не согласен и не согласится, просто не хочет спорить.
Наконец спина, выглядевшая так, как будто ее обладатель проглотил кол, расслабилась.
– Да, ты снова права. Может быть, выдать Хатидже-султан замуж за Мехмеда-пашу?
Гм…
– Милый, породниться с Великим Султаном – великая честь, и, безусловно, Пири Мехмед достоин ее, но подумай о Хатидже! Ему же шестьдесят четыре года! Один раз она уже овдовела. И…
Н-да, тему секса лучше не затрагивать. Ведь наслаждение дозволено получать лишь мужчине…
– Даже если… Мехмед-паша еще способен стать отцом, то что будет с его детьми, когда он умрет? Все-таки у детей должен быть отец…
В этот раз Сулейман согласился почти сразу. Хюррем вздохнула с облегчением. Пускай Хатидже обладает дурным характером, пускай она «врагиня», но все-таки замуж за старика – такая судьба, которой не пожелаешь даже ей. Будем надеяться, что, обретя женское счастье, султанская сестра немного подуспокоится.
Через месяц состоялись грандиозные «проводы на пенсию» бывшего Великого визиря; султан обнимал «ближайшего соратника своего великого отца», «опору Великой Порты», «столп законности» – всех придуманных титулований Хюррем просто не смогла бы запомнить. Кто-то расстарался, и она сильно сомневалась, что все это сделал сам Сулейман. Скорее всего, постарался Ибрагим. Знать бы еще, для чего: на самом деле хочет поддержать своего повелителя и, как и она, считает, что «проводы» должны быть максимально пышными, чтобы избежать возможных волнений? Или просто выслуживается? Она была почти уверена в последнем, но если это «выслуживание» идет султану и стране на пользу – так почему нет?
Все это время Хюррем регулярно посещала болеющую валиде. В саму комнату не входила – знала, как та отреагировала на известие о роспуске гарема и понимала: появись она перед глазами у свекрови – с той может случиться и третий, уже смертельный инсульт.
Поэтому она просто заходила, интересовалась у служанок ее здоровьем и порой давала советы: подложить под спину валиде мешочки с мелкими зернами – чтобы не было пролежней. Регулярно поворачивать валиде то на один бок, то на другой. Уже появившиеся пролежни смазывать оливковым маслом, вскипяченным с луковицей, или гранатовым маслом. Не давать слишком жирной и слишком сладкой пищи.
Она могла только советовать, а вот выполнялись ли ее советы – это уже оставалось на совести сиделок. Впрочем, ей донесли, что все-таки посетивший лежащую мать Сулейман выслушал сиделок и отдал приказание выполнять все рекомендации хасеки Хюррем беспрекословно.
В это время ей в очередной раз довелось узнать, как появляются и распространяются слухи, как имеющие под собой хоть какую-то основу, так и не имеющие с действительностью ничего общего.
«Хасеки Хюррем – ведьма! Она приказала отравить валиде, мать султана с трудом удалось спасти! Теперь она не может разговаривать! Ее с трудом спас сам султан, в обмен на жизнь матери пообещав славянской ведьме избавиться от всех наложниц!»
«Хасеки Хюррем – малаика![2] Несмотря на то что она видела, как старая змея подсыпает ей и ее детям в еду яд, когда старуху разбил паралич, она сама меняла ей постель и кормила из ложечки!»
«Все зеленоглазые бабы – ведьмы! Славянка околдовала нашего султана, с матерью его поссорила да еще и «на узел завязала», теперь у него детей – кроме тех, кто уже есть, – больше и не будет! Теперь Мустафу отравит, а потом и самого султана, а сама от имени своего ублюдка и править будет!»
«Старуха хотела задушить султаншу и ее детей, а та, несмотря на это, сама за ней ухаживает и даже своими белыми ручками грязные тряпки, обгаженные старухой, стирает».
