Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Бойцы их десятка уже час, как вернулись из поиска, и, честно выполнив свой долг, повалились спать. Лишь командир, Разик, поджидая группу Михася и одновременно исполняя обязанности часового, в полном вооружении и снаряжении расхаживал вокруг двух небольших походных шатров. При виде возвратившихся разведчиков лицо полусотника озарилось счастливой улыбкой, но тут же вновь приняло серьезное и сосредоточенное выражение.
— Докладывай! — вместо приветствия скомандовал он Михасю, когда тот, осадив коня, еще не успел даже спешиться.
Михась кинул поводья сопровождавшему его бойцу, соскочил на землю:
— На Свином шляхе большой неприятельский стан, около сотни тысяч или более. Разведку провели скрытно, себя не обнаружили.
— Молодцы! А на Муравском шляхе — обманка. Теперь я могу доложить начальству полную картину. Жаль только, что языка мы взять не смогли, поскольку вся костровая команда находилась в плотном строю, за линией огней, в полной готовности к вероятной атаке. Ладно, что есть — то есть. Я — в разрядный шатер. Ты остаешься за меня, в том числе в карауле. Бойцы пусть спят. Пост сдал, — торопливой скороговоркой произнес Разик и побежал напрямик через перелесок и кустарник к центру лагеря, где располагалась ставка большого воеводы русского войска — князя Ивана Бельского, а при ней — походный штаб, то есть разрядный шатер.
— Пост принял! — произнес Михась уже в спину удалявшемуся командиру и повернулся к Кашке и Василю: — Бойцы, отбой! Я — на часах.
Однако разведчики не отправились, как следовало ожидать, в шатер, а предпочли остаться на месте, переглядываясь друг с другом.
— Брат головной, — решительно произнес Кашка, более старший по возрасту. — Прости, коль что не так молвлю, но ты доложил, что мы, ведя поиск, себя не обнаружили. Тогда, позволь спросить, откуда у тебя эти три кинжала?
Михась вынул из-за пояса упомянутые кинжалы, протянул Кашке:
— Возьми, потом, когда время будет, рассмотрим их внимательно. В том лесу, перед вражеским станом, я встретил трех людей, но не ордынцев, а наших, русских. Я им представился, и они в свою очередь назвались разведчиками большого полка. Но потом вдруг на меня с кинжалами и набросились. Пришлось их валить. Тела там, в лесу, и остались. Кто они на самом деле — я, естественно, не знаю, но полагаю, что к нашему заданию сей эпизод отношения не имеет. Потому и доложил, что мы себя перед ордынцами никак не раскрыли. Даже если те утром найдут в лесу, в который они и ходить-то боятся, вдалеке от своего ночлега, убитых русских, ну и что ж с того? Согласны?
— Все ясно, брат головной, спасибо за разъяснения! Только уж пусть твои трофеи и остаются у тебя.
— Хорошо, — согласно кивнул Михась и засунул трофейные кинжалы в чересседельную сумку. Я бы вам и раньше все рассказал, да во время скачки во весь опор беседовать-то весьма несподручно. А сейчас отдыхайте, пока возможность есть.
Бойцы ушли в шатер, а Михась, привычно поправив висящий на плече мушкет, принялся вышагивать по периметру бивуака, охраняя сон своих товарищей.
Тем временем Разик достиг разрядного шатра, за десяток саженей до него перешел с бега на шаг, успокоил дыхание и, обойдя шатер, очутился перед дежурившим у входа стрельцом. Поприветствовав дежурного, леший попросил передать войсковому дьяку, что прибывший из разведки полусотник поморской дружины готов предстать перед ним для доклада. Спокойный вид и тон полусотника и сама форма обращения, в котором отсутствовали слова «срочно!» и «немедленно!», позволили дежурному прийти к выводу, что ничего чрезвычайного донесение разведки не содержит. Зайдя в шатер, он так и сообщил об этом начальству. Вскоре из шатра к Разику вышел подьячий и, зевая и почесываясь, заявил, что дьяк занят важным делом, а посему пусть помор сообщит свои сведения ему, подьячему, прямо здесь.
— Что ты, сударь! — непререкаемым тоном тупого, но исполнительного служаки ответствовал Разик. — Разве ж можно такой доклад в чистом поле делать? Не ровен час, послушает кто!
— Ну, тогда жди, покуда дьяк освободится! — пожал плечами достойный представитель той части военного сословия, которая на всех языках мира заслужила малопочетное наименование «штабные крысы», и хотел было удалиться в шатер.
— Постой, сударь! — Разик наморщил лоб, изображая напряженный мыслительный процесс. — Чтобы вас с дьяком более от важных дел не отвлекать, вынеси-ка мне нагрудную писчую дощечку с пером да чернилами, и я прям тут донесение свое на бумаге-то и накропаю, да через часового вам и передам.
— Неужто ты грамоту знаешь, полусотник? — изумился подьячий.
— Да вот, сподобил Бог, в монастырской школе целых полгода сию премудрость постигал, — скромно объяснил Разик.
— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул подьячий и, словно осененный какой-то увлекательной идеей, встрепенулся и поспешно ушел в шатер.
Наверняка он, как и рассчитывал Разик, загорелся желанием вывести хвастуна на чистую воду, чтобы потом, в кругу своих «просвещенных» коллег, вволю посмеяться над его каракулями, позабавиться над полусотником поморской дружины, утверждавшим, что умеет писать, тогда как даже не все воеводы в государстве Российском, да и в иных странах, владели грамотой.
Вскоре подьячий вернулся, неся необходимые письменные принадлежности. Давясь от смеха, он протянул их Разику, после чего не пошел в шатер, хотя только что ссылался на неотложные дела, а остался стоять у входа, наблюдая за дружинником и вовсю веселясь в душе. Разик нацепил на грудь дощечку, расправил на ней лист бумаги, взял в руки перо, обмакнул его в чернильницу, установленную в специально выдолбленном углублении, отвернулся от дьяка и быстро написал донесение о важнейших результатах произведенной его отрядом разведки. Полусотник затеял весь этот спектакль по той простой причине, что был уверен: дьяк разрядного шатра, уже однажды не поверивший его докладу о боевых действиях, произошедших на Засечной черте, и не пожелавший записать сведения о численности неприятеля, точно так же проигнорирует и этот устный доклад. А вот при виде любой бумаги дьякон и его помощники испытывали трепет и почтение «Что написано пером, не вырубишь и топором» старинный русский аналог еще более древней латинской поговорки «verba volant, scripta manent» («слова летучи, а письмена живучи»). «Теперь-то вы уж никак не отмахнетесь, дадите донесению ход!» — торжествующе усмехнулся про себя Разик, вручая подьячему письменный документ.
Подьячий, продолжая хихикать, проворно схватил бумагу, заглянул в нее. Несколько секунд он, не веря своим глазам, вглядывался в ровные строчки аккуратно выписанных букв, затем вчитался в текст, и выражение его лица резко изменилось, челюсть отвисла. Закончив чтение, он со страхом уставился на Разика, пробормотал нечто нечленораздельное и со всех ног кинулся в шатер, едва не сбив по дороге стоявшего перед входом часового. Вскоре тонкие полотняные стены заколыхались, словно потревоженные ветром, и послышались дикие вопли, производимые, несомненно, начальственным голосом, принадлежавшим самому разрядному дьяку:
— Так ты что ж до сих пор молчал, курицын сын? Почему сразу не доложил о прибытии разведки?! А ну, мчись немедля к большому воеводе, передай, что я прошу срочно принять меня с важной вестью! И этого чертового полусотника сей же час ко мне!!!
Подьячий пулей вылетел из шатра, прохрипел Разику: «Дьяк зовет!» — и, неуклюже подбрасывая колени, кинулся к возвышавшемуся в сорока шагах красивому шелковому походному дворцу большого воеводы. Разик поправил обмундирование и строевым шагом вошел наконец в разрядный шатер.
Дьяк соизволил даже приподняться из-за стола навстречу простому полусотнику, впрочем, тут же снова плюхнулся на стул и принялся перечитывать донесение. Разик молча стоял и ждал вопросов. Дьяк оторвал глаза от бумаги, пристально взглянул на дружинника:
— Все точно написал? Действительно к самой линии костров подползали?
— Все точно, подобрались вплотную к обоим вражеским станам, и к ложному, и к настоящему.
— А что ж вы языка-то не взяли? — огорченно пристукнул ладонью по столешнице начальник разрядного шатра.
— Не удалось, — честно ответил Разик.
— Жаль, жаль! Без языка князь Иван может нам с тобой и не поверить. Хотя... — Дьяк загадочно усмехнулся и бережно вложил донесение в сафьяновое портфолио, то есть вместилище для ношения листов, подаренное Разрядному приказу кем-то из иностранных дипломатов и именуемое по-русски портфелем. — Пойдем, полусотник, к воеводе, представим ему сию бумагу.
Он поднялся из-за стола и в сопровождении Разика поспешно направился в ставку большого воеводы, князя Ивана Бельского. Часовые, патрулировавшие на расстоянии огромную шелковую палатку князя, беспрепятственно пропустили дьяка и следовавшего вместе с ним дружинника. Воевода, предупрежденный подьячим, уже ждал их, стоя посреди палатки. Впрочем, стоял он не по причине слишком уж большого почтения к дьяку, а потому, что при помощи своего постельничего и двух слуг облачался в доспехи.
