Станислав Сергеев - И снова война.
Немцы, высыпавшие на край деревни пристрелить русского, убившего их оберлейтенанта, потеряв восемь человек, в том числе и пулеметный расчет, попрятались, вяло постреливая в сторону леса. А когда я двумя последними патронами завалил еще одного особо неосторожного любителя стендовой стрельбы по пришельцам из будущего, то вообще прекратили прицельно стрелять и дали мне возможность, подхватить лежащий невдалеке автомат и убежать в лес, скрывшись среди деревьев. Углубившись метров на сто, остановился, глубоко дыша, почувствовал как навалилась тошнота, закружилась голова и подгибается раненная нога. Прислонившись к дереву спиной, стал сползать, не чувствуя в себе сил подняться. Так и сидел, отрешенно наблюдая, как ко мне приближаются бойцы, среди которых был старый знакомый еще по переправе, капитан Тарторов.
Присев возле меня, он озабоченно разглядывал мое залитое кровью лицо, и как-то уважительно заговорил.
- Товарищ майор, что с вами? Как вы? Где рана?
Я через силу улыбнулся, и на моем лице это выглядело как оскал.
- Нет, все в порядке. Это не моя кровь. А вы как тут?
- После вашего ухода, прилетал самолет и сбросил двух парашютистов. Из-за ветра их начало сносить в сторону немецких позиций, и противник открыл огонь. Одного расстреляли в воздухе, другой умудрился срезать стропы и спрыгнуть в воду. С трудом добрался до берега, но и его зацепило. Только и успел вызвать любого сотрудника особого отдела. Ну в общем, они искали вас…
Я слушал его как во сне и с трудом переваривал информацию.
- Что им было нужно?
- Найти вас и переправить в Москву. Перед тем как потерять сознание, парашютист приказал мне найти вас и любыми средствами вывести к нашим и сделать все, чтобы переправить в Москву. Я взял десять человек и пошел вас искать.
- Вы уверены, что они те за кого себя выдают?
- Да.
- Хорошо…
И опять на меня навалилась такая слабость, что не мог вообще говорить, точнее не было вообще никакого желания.
- Ты как, майор, идти сам сможешь?
- Помоги встать.
Капитан схватил меня за руку, еще один боец, стоящий рядом помог ему, рывок и я уже стою на ногах. Шли долго, пока на очередном привале я не решил расспросить капитана.
- Как меня смогли найти и где мой напарник?
- Случайно наткнулись на группу, с которой вы шли, там был и раненный артиллерист, он и рассказал, как вы ночью пошли за продуктами и попали в засаду. Пошли разведать, услышали стрельбу, а тут вы бежите и отстреливаетесь.
- Понятно, спасибо капитан, не забуду, вовремя вы…
- Да не за что, одно дело делаем.
Поддерживаемый бойцом, я ковылял как мог и через час мы уже вернулись в лагерь, который я оставил ночью. Люди смотрели на меня с небольшим интересом, но увидев, что я с пустыми руками, опускали головы и отворачивались. Уже после обеда наш отряд двинулся на восток в сторону близкой канонады.
Мы так шли до вечера и, остановившись на отдых, Тарторов послал четверых бойцов вперед на разведку.
Никто со мной не говорил, в большинстве своем бойцы находились на расстоянии, видимо выполняя какой-то приказ о максимальном ограничении общения. Это не могло не радовать, значит те, кто прилетал по мою душу, были явно проинформированы, ну на крайний случай получили строгие инструкции. Когда немного оклемался, с трудом поднявшись, пошел к солдату-артиллеристу, который лежал на охапке лапника и время от времени скрипел зубами. Я сел возле него и тихо спросил.
Время шло, после полуночи разведка вернулась, и жилистый старшина с весьма примечательным лицом, о чем-то тихо докладывал Тарторову. Тот, раскрыв планшет, подсвечивая немецким трофейным фонариком, водил пальцем по карте что-то тихо уточнял у вернувшихся разведчиков. Все на привале с надеждой смотрели на него, но капитан не сказал ни слова, подсел ко мне и тихо заговорил.
- Товарищ майор, есть возможность перейти к нашим, но только вам.
- Нет капитан. Есть мой напарник, он секретоноситель высокого уровня. Его тоже ждут в Москве.
Он был готов к моему ответу, поэтому тихо продолжил.
- Хорошо. Это я и так понял, поэтому вашего напарника вытащим.
- А остальные?
Тарторов опустил голову и отвернулся.
- Мы не сможем всей толпой пройти через линию фронта.
- И что капитан? Бросить всех, даже маленькую девочку? Я конечно понимаю, что уровень задания предполагает любые решения, даже самые жестокие, но мы с тобой люди. Обычные люди, но при этом мы носим форму и наша задача - защищать советских людей. Государство нас учило, кормило, давало жилье, и теперь мы обязаны позаботиться об этих людях. Это наша профессия - защищать, хотя защитники из нас хреновые. Знаешь откуда у меня все лицо в крови? Я всю ночь прятался в сарае, в сене, под телом изнасилованной немцами девушки, которой потом просто перерезали горло. И чтоб все это скрыть, они просто сожгли деревню со всеми жителями. И что? Кто мы такие?
- Вы правы, товарищ майор. Только вы же не простой человек, и ради кого попало не будут отправлять на смерть бойцов ОСНАЗа.
- Тут согласен, но, капитан, надо попробовать. Считай, это приказ.
- Вы уверены, товарищ майор?
- Капитан, я давно воюю, кажется всю жизнь. И уж поверь, я устал принимать жесткие решения ради выполнения задачи и терять при этом людей.
Тарторов замолчал, снял фуражку, взъерошил немытые волосы и махнул рукой.
- Хорошо, товарищ майор, я попробую.
- Молодец, я в тебе не ошибся.
И в душе еще поблагодарил его, за то, что он не сказал, что снимает с себя всю ответственность, если не удастся меня и Ненашева дотащить до своих. Стереотип особиста - душителя свобод и одного из главных врагов всех военнослужащих в РККА уже давно рассматривался мной с иронией. Я видел, как они шли в атаку наравне со всеми, как гибли в окопе с пулеметом или винтовкой в руках. Да среди них были мерзавцы, которые строили карьеру на чужой крови, но в большинстве это были обычные люди, которые не чужды нормальным человеческим эмоциям. Самое интересное, что с некоторых пор я себя ассоциировал с ними и был горд этим. Нашу историю перекроили, оболгали, перевернули с ног на голову но, как сказал один ветеран, которого позвали в школу в Симферополе, кажется в 2011-м, поговорить со школьниками, и он сказал фразу, от которой замер весь зал: "Не верьте, тому, что пишут про войну, и про нас, советских солдат". Тогда он рассказывал про лишения, про смерть товарищей, про отчаянье 41-го, когда у людей, видевших крах Красной Армии, опускались руки и сломавшиеся шли служить немцам. Но ведь победили, выгнали врага, и пришли в его логово…
Отряд стал выдвигаться к линии фронта около двух часов ночи. Я, напичканный стимуляторами, чувствовал себя вполне нормально, поэтому шел впереди вместе с разведчиками, помогая своим прибором ночного видения ориентироваться в ночном лесу. Мы прошли более пяти километров, когда впереди вспыхнула перестрелка, переросшая в серьезный ночной бой с применением артиллерии и минометов. Натренированный слух четко выделял хлопки минометов, грозный грохот гаубиц и звонкие выстрелы противотанковых пушек. Глухо, с той стороны им отвечала наша артиллерия, и все это сливалось в незабываемую какофонию фронтовой канонады.
Мы ненадолго затаились в перелеске, наблюдая за ночным боем и убедившись, что путь через болото не прикрывается немецкими часовыми, двинулись вперед. Как сказал старшина, там нас должен ждать проводник, который и выведет на ту сторону, где занимает позиции один из полков стрелковой дивизии. Пришлось просидеть еще час, когда через ночник рассмотрел на болоте какое-то движение и через некоторое время смог различить человека, который осторожно пробирается к берегу по только одному ему известным приметам, неплохо при этом ориентируясь в темноте. Когда он приблизился на разумное расстояние, старшина перекрикнулся с ним, поздоровался и, махнув мне и остальным людям рукой, дал понять, что надо выдвигаться, тем более на востоке чуть-чуть, самую малость, начинало розоветь небо.
Мы шли, оставляя за собой протоптанную дорогу, которая со временем снова затягивалась тиной. Вода хлюпала под ногами, и я старался точно, с особой тщательностью держаться выбранного направления, идя след в след за Тарторовым, который так же сам шел за старшиной, а тот за проводником. Когда наш, растянувшийся на сотню метров отряд прошел большую часть пути, рассвело и, не смотря на тяжелые тучи и тусклое освещение, пространство вокруг просматривалось на несколько сотен метров. Я на мгновение остановился, оглянулся, зафиксировав эту картину и постаравшись ее запомнить: уставшие и вымотанные дорогой бойцы, в шинелях и с винтовками, несущие импровизированные носилки с раненными. Ясно было видно, что большинство из них побывали в бою, о чем говорило множество окровавленных бинтов, нарушавших своим видом форму одежды. Один из бойцов, дюжий детина, нес на одной руке замотанную все в тот же мой спальник маленькую девочку Таю, которая проснулась и с интересом наблюдала за картиной преодоления болота отрядом красноармейцев. Уже рассвело, и вся картина болота навевала тоску и безысходность. Смотря по сторонам, к моему удивлению взгляд зацепился за ближайшие деревья, которые свежими поломанными ветками и истерзанными пулями и осколками стволами белели на фоне покрытой мхом и почерневшей остальной растительности. Странно, забытое богом болото и следы боя. Насторожено оглядываясь, я сделал еще несколько шагов, но все было тихо.
