Никита Сомов - Тринадцатый Император. Часть 1
Глава 7.
Маленькие хитрости.
После памятного, первого заседания министров прошло уже больше недели. Признаться после совещания меня не оставляло острое желание пообщаться с отдельными его участниками. Особенно с Николаем Карловичем, благодаря поддержке которого мне всё-таки удалось продавить сквозь Кабинет манифест в почти первозданном виде. Да, да, несмотря на противодействие министров, мне всё-таки удалось заставить шестерёнки государственного механизма крутиться. Я надеялся, что уже к Рождеству законченный вариант документа ляжет мне на стол.
Однако, к моему сожалению, сразу же после заседания адмирал сказался больным и встречу пришлось отложить до его выздоровления. Впрочем, я об этом особо не жалел – дел у меня итак было невпроворот.
Наконец-то начали прибывать адресаты моих писем. Вчера из канцелярии сообщили, что в списке ожидающих приёма значатся граф Николай Павлович Игнатьев и члены правления Московско-Троицкой железной дороги. Графский титул достался Николаю Павловичу совсем не давно. Одним из первых указов я наградил ряд государственных мужей, могущих быть в будущем мне полезными, орденами и почётными званиями. Как мне казалось подобные знаки внимания должны были расположить ко мне этих вельмож ещё до личного знакомства. Игнатьев был одним из первых награждённых.
Подтвердив секретариату своё желание назначить встречи на сегодняшний день, я всё утро провёл в нетерпеливом ожидании. Ещё только составляя письма, я намечал планы своих преобразований. Теперь же, после нескольких декад напряжённой работы, у меня появилась возможность заложить 'краеугольные камни' фундамента будущего Российской Империи. Будущего такого, каким я его вижу.
В предвкушении встречи я сидел в своём кабинете на втором этаже Зимнего Дворца, нервно поглядывая на циферблат больших золотых часов в виде расправившего крылья орла, стоящих на камине. Время, назначенное первому из посетителей, близилось и я не мог сдержать возбуждение. Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Просочившийся в приоткрытую дверь лакей доложил о том, что в приёмной ожидает глава Азиатского департамента министерства иностранных дел, Николай Павлович Игнатьев.
Подтвердив, что очень и очень его жду, я распорядился пригласить Игнатьева в кабинет. Лакей выскользнул так же тихо, как и появился. Через пару мгновений в зал чеканя шаг и, держа выправку, вошёл граф. Стукнув каблуками об пол, он поклонился и застыл в ожидании.
Поприветствовав графа и предложив ему присесть на гостевое кресло, я сразу взял быка за рога:
– Николай Павлович я, как уже указывалось в письме, хотел бы предложить вам новое место работы. К сожалению деталей, из соображений секретности, сообщить на бумаге я не мог. Но думаю, вы сами догадываетесь о предлагаемой вам должности. Я выбрал Вас, Николай Павлович, исходя из нескольких причин. Первое – вы офицер, выпускник Академии Генерального Штаба. Второе – ваш успешный опыт дипломатической службы. Третье, – тут я помедлил, – мне нужен человек с опытом секретной работы. Вы же ещё с 56 года хорошо себя зарекомендовали[11]. Исходя из вышесказанного, – продолжил я, подходя к столу, – каким Вы сами видите своё назначение?
Николай Павлович немного задумался, подняв взгляд к потолку. В этот момент он напомнил мне шахматиста-гроссмейстера, размышляющего над очередным важным ходом. Я многое знал о том, каким был Игнатьев в нашей истории, но мне интересно было понаблюдать за ним в бытовой обстановке. Высокий, статный, но уже начавший лысеть и обзаведшийся небольшим животиком, внешне он не производил внушительного впечатления. Однако достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять – этот человек далеко пойдёт. Серые, с матовым блеском булата, его глаза буравили насквозь, пронзая как лезвие клинка. В них была видна жёсткость, недюжинный ум и решительность. Идеальное сочетание холодного ума офицера Генерального Штаба и манер искусного дипломата. 'Волчья пасть и лисий хвост', – кажется так называли Игнатьева современники. Это прозвище ему отлично подходило.
Пока я размышлял, граф пришёл к видимо определённому выводу и тихонько кашлянул:
– Я думаю, мне предстоит работа в рамках Третьего Отделения? – спросил Игнатьев, выжидательно глядя на меня.
– Браво! – я пару раз хлопнул в ладоши, поаплодировав сообразительности своего протеже. – Почти в яблочко. Ваши аналитические способности делаю вам честь. Однако я хотел бы поручить вам не подчинённую, а руководящую должность.
-Вы предлагаете мне место Долгорукова? – спокойно уточнил Игнатьев.
-Нет, Николай Павлович вам предстоит возглавить СОВЕРШЕННО, – я специально выделил это слово, – новую структуру, создаваемую в рамках Канцелярии. Она будет сочетать в себе функции разведки, контрразведки и управления общественным мнением.
– Простите, Ваше Величество, управления общественным мнением? – споткнулся на непонятном термине Игнатьев.
Отойдя от стола, я подошёл к окну. Сквозь чуть мутноватое стекло были видны серое полотно облаков, укутывающее небо над Александрийским столбом. Не оборачиваясь, я продолжил:
– Николай Павлович вам предстоит создать невиданную доселе государственную машину. Задача предстоит колоссальная, но я не могу посвящать вас в детали, не получив предварительного согласия. Я обернулся, скрестил руки на груди и пристально посмотрел на графа.
– Дело сие первейшей важности и абсолютно секретное. Решайте, чувствуете ли вы себя достойным встать во главе структуры, которая в скором времени станет, пусть в тайном, но не явном виде, опорой нашей государственности?
К чести графа, или может тому виной его уверенность в себе, позже сослужившая ему как горькую, так и добрую службу, но не колебался он ни мгновения. Выпрямившись по струнке и стукнув каблуками об пол, он отрапортовал:
– Готов служить Вашему Императорскому Величеству!
– Что ж! – широко улыбнулся я, – пожалуй теперь самое время посвятить Вас в детали, того, чем же вам придётся заниматься.
На этих словах я вновь подошёл к столу, выдвинул первый ящик и достал оттуда несколько стопок прошитых бичевой бумаг. По сути это были рукописи ещё не написанных книг, а также работы известных специалистов в области СМИ, рекламы и PR-технологий. И ещё адаптированные мною выдержки из куча подобной литературы. У меня отняло уйму времени подготовить эти бумаги, да ещё и приведя их в соответствие с эпохой. Конечно, очень многое удалось решить с помощью дневника – например, мне не пришлось переводить орфографию и грамматику с современного мне языка на нынешний, кроме того, как оказалось, дневник был способен работать как принтер, нанося текст прямо на вложенную в него бумагу. Однако уборка анахронизмов, когда приходилось с корнем вымарывать целые главы и разделы книг, целиком легла на мои плечи. Сделав знак графу присесть на гостевой стул, я протянул ему бумаги.
– Ознакомьтесь. Надеюсь из этого, – я показал на документы, – вы получите основные сведения о том, чем и какими методами вам придётся заниматься.
Игнатьев кивнул, принял бумаги и погрузился в чтение. Читал он медленно, вдумчиво и я немного заскучал. 'Я такими темпами он ещё месяц только с документами знакомиться будет', – подумалось мне – 'Надо бы ему в Зимнем помещение выделить, выпускать его с этими бумагами из здания нельзя, ещё увидит кто…'
Меня прервал приглушённый стук в дверь. Один из лакеев доложил, что в Мраморном зале меня ожидает прибывший по моему велению дирекция Московско-Троицкой железной дороги, во главе Чижовым Федором Васильевичем, на которого я возлагал большие надежды. Радостный, что можно с пользой потратить время, а после продолжить разговор с Игнатьевым, я повелел Николаю Павловичу дождаться меня, а пока продолжать изучение бумаг. После этих слов я поспешил в Мраморный зал.
Федор Васильевич произвёл на меня приятное впечатление. Во-первых, он, как я и просил его в письме, явился на встречу не один, а со своими основными компаньонами по Троицкой железной дороге. Такими как братья Шиповы, инженер и генерал-майор Дельвиг, Иван Фёдорович Мамонтов. То есть с людьми, представляющими собой самую передовую часть русского предпринимательства. Ту часть, на которую я и собирался опираться в дальнейшем.
Особого внимания, кроме самого Чижова, заслуживал один из богатейших купцов России, и основатель знаменитой на всю империю династии, Иван Федорович Мамонтов. Старообрядец по вероисповеданию, он значился среди учредителей общества по строительству железной дороги всего лишь как мещанин Калужской губернии. И это несмотря на то, что Иван Фёдорович был главным вкладчиком акционерного общества. Необходимость срочно менять законы, ограничивающие деятельность старообрядцев, просто бросалась в глаза. По сути такие же русские люди, как и все остальные, вот только отказались пару веков назад принять церковные реформы Никона, и закрутилось. Преследования, гонения, высылки в Сибирь, неподъемное налоговое бремя и прочие притеснения. Стоит ли удивляться, что Мамонтов предпочитал держаться в тени.
