Никита Сомов - Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)
— Право же, Николай, нет ничего проще! Дмитрий Николаевич постоянно собирает у себя литераторов. Все произведения перед выходом в печать непременно проходят через него и, — заговорщически добавил граф, наклонившись чуть вперед, — граф будет просто счастлив видеть вас своим гостем. (Прим. автора — Д. Н. Блудов действительно был одним из основателей и активных членов литературного кружка «Арзамас»).
«Да, наш пострел везде поспел, — подумал я, имея в виду Главноуправляющего моей Канцелярией. — И где только силы в себе на все находит этот тщедушный старичок?»
— У меня будут к вам еще две просьбы, Сергей Григорьевич. Первая — не говорите Блудову, зачем я хочу посетить его литературный вечер, — граф только молча склонил голову в согласии. — И вторая, будьте любезны, передайте всем желающим поговорить со мной, что есть соответствующие министерства. А делами моей коронации отныне заведует моя Maman. «Надо будет ее об этом предупредить», — подумал я про себя.
— Да, ваше величество!
— Не смею вас больше задерживать, граф, можете быть свободны.
Граф развернулся и уже было подошел к двери, как вдруг остановился и спросил:
— Да, чуть не забыл, не желаете ли посетить театр? Сегодня в большом Каменном театре дают итальянскую оперу Верди «La forza del destino». Замечательная вещь, скажу я вам!
— Нет, уж увольте, граф. Опера не по мне. Честно признаться, я просто терпеть ее не могу, — сказал я и тут же прикусил язык, видя, как вытянулось лицо графа. — Ну не то что бы совсем не могу, но после болезни громкие звуки раздражают меня, — отчаянно выкручивался я.
Граф мне поверил или сделал вид, что поверил, что в моем положении практически одно и то же. А я остался один в своей комнате, возмущаясь про себя. Ну, как можно променять кинотеатры на театры, а вместо телевизора смотреть балет?
Спустя месяц я пожалел, что так явно выразил свою нелюбовь к зрелищам девятнадцатого века. Других развлечений, кроме театра, оперы и органически не перевариваемого мной балета, тогда не водилось! Но что я мог знать об этом, когда отвечал графу…
Глава 7
Маленькие хитрости
После памятного первого заседания министров прошло уже больше недели. Признаться, после совещания меня не оставляло острое желание пообщаться с отдельными его участниками. Особенно с Николаем Карловичем, благодаря поддержке которого мне все-таки удалось продавить сквозь Кабинет Манифест в почти первозданном виде. Да, да, несмотря на противодействие министров, мне все-таки удалось заставить шестеренки государственного механизма крутиться. Я надеялся, что уже к Рождеству законченный вариант документа ляжет мне на стол.
Однако, к моему сожалению, сразу же после заседания адмирал сказался больным и встречу пришлось отложить до его выздоровления. Впрочем, я об этом особо не жалел — дел у меня и так было невпроворот.
Наконец-то начали прибывать адресаты моих писем. Вчера из Канцелярии сообщили, что в списке ожидающих приема значатся граф Николай Павлович Игнатьев и члены правления Московско-Троицкой железной дороги. Одним из первых указов я наградил ряд государственных мужей, могущих быть в будущем мне полезными, орденами и почетными званиями. Как мне казалось, подобные знаки внимания должны были расположить ко мне этих вельмож еще до личного знакомства. Игнатьев был одним из первых награжденных.
Подтвердив секретариату свое желание назначить встречи на сегодняшний день, я все утро провел в нетерпеливом ожидании. Еще только составляя письма, намечал планы своих преобразований. Теперь же, после нескольких декад напряженной работы, у меня появилась возможность заложить «краеугольные камни» фундамента будущего Российской империи. Будущего такого, каким я его вижу.
В предвкушении встречи я сидел в своем кабинете на втором этаже Зимнего дворца, нервно поглядывая на циферблат больших золотых часов в виде расправившего крылья орла, стоящих на камине. Время, назначенное первому из посетителей, близилось, и я не мог сдержать возбуждение. Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Просочившийся в приоткрытую дверь лакей доложил о том, что в приемной ожидает глава Азиатского департамента Министерства иностранных дел Николай Павлович Игнатьев.
Подтвердив, что очень и очень его жду, я распорядился пригласить Игнатьева в кабинет. Лакей выскользнул так же тихо, как и появился. Через пару мгновений в зал, чеканя шаг и держа выправку, вошел граф. Стукнув каблуками об пол, он поклонился и застыл в ожидании.
Поприветствовав графа и предложив ему присесть на гостевое кресло, я сразу взял быка за рога:
— Николай Павлович, я, как уже указывалось в письме, хотел бы предложить вам новое место работы. К сожалению, деталей, из соображений секретности, сообщить на бумаге я не мог. Но думаю, вы сами догадываетесь о предлагаемой вам должности. Я выбрал вас, Николай Павлович, исходя из нескольких причин. Первое — вы офицер, выпускник Академии Генерального штаба. Второе — ваш успешный опыт дипломатической службы. Третье, — тут я помедлил, — мне нужен человек с опытом секретной работы. Вы же еще с 56-го года хорошо себя зарекомендовали. (Прим. автора — Н. П. Игнатьев поступил на дипломатическую службу в 1856 году в качестве военного атташе в Лондоне. Был отозван из Англии из-за того, что при осмотре военной выставки «по рассеянности» положил в карман английский ружейный патрон новейшего образца). Исходя из вышесказанного, — продолжил я, подходя к столу, — каким вы сами видите свое назначение?
Николай Павлович немного задумался, подняв взгляд к потолку. В этот момент он напомнил мне шахматиста-гроссмейстера, размышляющего над очередным важным ходом. Я многое знал о том, каким был Игнатьев в нашей истории, но мне интересно было понаблюдать за ним в бытовой обстановке. Высокий, статный, но уже начавший лысеть и обзаведшийся небольшим животиком, внешне он не производил внушительного впечатления. Однако достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять — это необычный человек. Серые, с матовым блеском булата, его глаза буравили насквозь, пронзая как лезвие клинка. В них была видна жесткость, недюжинный ум и решительность. Идеальное сочетание холодного ума офицера Генерального штаба и манер искусного дипломата. «Волчья пасть и лисий хвост» — кажется, так называли Игнатьева современники. Это прозвище ему отлично подходило.
Пока я размышлял, граф пришел к, видимо, определенному выводу и тихонько кашлянул:
— Я думаю, мне предстоит работа в рамках Третьего отделения? — спросил Игнатьев, выжидательно глядя на меня.
— Браво! — я пару раз хлопнул в ладоши, поаплодировав сообразительности своего протеже. — Почти в яблочко. Ваши аналитические способности делают вам честь. Однако я хотел бы поручить вам не подчиненную, а руководящую должность.
— Вы предлагаете мне место Долгорукова? — спокойно уточнил Игнатьев.
— Нет, Николай Павлович, вам предстоит возглавить СОВЕРШЕННО, — я специально выделил это слово, — новую структуру, создаваемую в рамках Канцелярии. Она будет сочетать в себе функции разведки, контрразведки и управления общественным мнением.
— Простите, ваше величество, управления общественным мнением? — споткнулся на непонятном термине Игнатьев.
Отойдя от стола, я подошел к окну. Сквозь чуть мутноватое стекло было видно серое полотно облаков, укутывающее небо над Александрийским столпом. Не оборачиваясь, я продолжил:
— Николай Павлович, вам предстоит создать невиданную доселе государственную машину. Задача предстоит колоссальная, но я не могу посвящать вас в детали, не получив предварительного согласия.
Я обернулся, скрестил руки на груди и пристально посмотрел на графа.
— Дело сие первейшей важности и абсолютно секретное. Решайте, чувствуете ли вы себя достойным встать во главе структуры, которая в скором времени станет, пусть в тайном, а не явном виде, опорой нашей государственности?
К чести графа, или может тому виной его уверенность в себе, позже сослужившая ему как горькую, так и добрую службу, но не колебался он ни мгновения. Выпрямившись по струнке и стукнув каблуками об пол, он отрапортовал:
— Готов служить вашему императорскому величеству!
— Что ж, — широко улыбнулся я, — пожалуй, теперь самое время посвятить вас в детали того, чем же вам придется заниматься.
На этих словах я вновь подошел к столу, выдвинул первый ящик и достал оттуда несколько стопок прошитых бечевой бумаг. По сути, это были рукописи еще не написанных книг, а также работы известных специалистов в области СМИ, рекламы и PR-технологий. И еще адаптированные мною выдержки из кучи подобной литературы. У меня отняло уйму времени подготовить эти бумаги, да еще и приведя их в соответствие с эпохой. Конечно, очень многое удалось решить с помощью дневника — например, мне не пришлось переводить орфографию и грамматику с современного мне языка на нынешний, кроме того, как оказалось, дневник был способен работать как принтер, нанося текст прямо на вложенную в него бумагу. Однако уборка анахронизмов, когда приходилось с корнем вымарывать целые главы и разделы книг, целиком легла на мои плечи.
