Андрей Валентинов - Око силы. Четвертая трилогия (СИ)
— Я быстро. На проходную — и назад.
Первый сталинский помощник, флегматично пожав плечами, вновь углубился в чтение передовицы. Иван Павлович суеты не признавал. Дела, по его твердому убеждению, должны идти законным порядком, пусть даже за окнами плещет Всемирный Потоп. За что и был уважаем весьма придирчивым шефом.
Семен Тулак канцелярской волокиты чурался, но это утро ему пришлось провести именно в кабинете у двух черных телефонов. На парад поручик не попал, вместо этого пришлось принимать целую лавину звонков, как по делу, так и совершенно пустых. Нелепая сплетня об арестах высшего авиационного командования не рассеялась даже после появления над Главной Площадью сверкающих новеньким дюралем аэропланов, недавно закупленных в дружественной Германии. Хватало и прочих нелепиц. Сообщали о взрыве на пороховом заводе в Казани, диверсии в сухом доке Кронштадта и даже про мятеж Тамбовского гарнизона. Все это после проверки оказывалось форменной ерундой, но само обилие слухов заставляло задуматься. Кто-то явно не прочь крепко потрепать нервы наркому. Едва ли на это способны парижские эмигранты. Иное дело, сторонники покойного Льва Революции, занимавшие видные посты в военных округах и контролирующие связь.
Известие о смерти Зиновьева никого, как успел заметить Семен, особо не взволновало. Курившие на роскошных мраморных лестницах «краскомы» поминали убиенного «Гришку» без всякого пиетета — Ромовую Бабу не любили ни троцкисты, ни люди Сталина. Караулы в здании усилили, усадили наиболее писучих за сочинение статьи о воинских подвигах «Красного Галифе»[49] для завтрашней «Красной Звезды», всем же прочим было велено соблюдать спокойствие. Ни в Петрограде, ни в Столице военного положения вводить не стали, более того, войскам после парада приказали немедленно возвращаться в казармы.
Караул у входа откровенно бездельничал. При виде помощника наркома служивые подтянулись, но без особого рвения. Поручик, невольно скривившись при виде подобного безобразия, толкнул плечом тяжелую дверь. Выскочил на улицу, оглянулся.
— Здравствуйте, товарищ Тулак!
Шпион и диверсант Ахилло был неузнаваем. Вместо строгой формы — полосатый, слегка приталенный костюм, мешковатые широкие брюки, рубашка с мягким воротничком, галстук в крапинку, а в довершение всего — элегантная белая шляпа. Не хватало только розана в петлице.
— Вас и не узнать! — констатировал поручик. — Добрый день, Микаэль Александрович!
По смуглому лицу тенью промелькнула улыбка:
— Работа у меня такая — чтобы не узнавали. Давайте без отчества, и лучше просто «Михаил»…
Ответа ждать не стал, поглядел серьезно:
— Отойдем!..
Ушли недалеко, на противоположную сторону улицы, к киоску с мороженным, украшенному большой яркой вывеской «Коопмолтрест от Моссельпрома». Ахилло, быстро осмотревшись, покачал головой:
— Нет, не узнаю! Бывал здесь в детстве, и времени прошло всего ничего, четырнадцать лет. А все чужое, непривычное. Не мое… Это лирика, товарищ Тулак, а сейчас будет сугубая проза. Вчера я был в Большом доме, по-здешнему — на Лубянке.
— И… И что?
Поручик вдруг представил, что он сам очутился в ином городе — в Столице года от Рождества Христова 1910-го, четырнадцать лет назад. Все еще живы — родители, друзья, учителя, соседи. И Россия, его Россия — жива…
— Что? — Микаэль-Михаил задумался. — К моему крайнему удивлению, ничего страшного. Чуть ли не как героя встретили, товарищ Бокий чаем поил, расспрашивал… Я ведь и там, у себя, был с ним знаком. Странно, конечно… Но я о другом. Мне предложили вернуться на службу, причем по моей прежней специальности…
Капитан сделала паузу, ожидая вопроса, но Семен предпочел промолчать.
— …Я попросил время подумать. Товарищ Бокий согласился, но предложил помочь в ином. У меня, так сказать, свежий взгляд. Если что замечу, что-нибудь важное…
Не договорив, кивнул в сторону входа в наркомат, где скучали караульные.
— Например, это. Товарищ Тулак, здание охраняется совершенно безобразно. Я берусь проникнуть туда без всякого пропуска, причем с оружием. Сейчас в стране очень опасный момент. Зачем было убивать Зиновьева?
Поручик едва успел укусить себя за язык, чтобы не выдать первое, пришедшее на ум. Ахилло, впрочем, понял:
— Личность, конечно, однозначная. В моем мире его судили и расстреляли, никто даже слезы не уронил. Но вы 1918-й вспомните. В Питере убивают Урицкого, товарищ Дзержинский с лучшими оперативниками мчится туда, а в Столице тем временем стреляют в Вождя. Простейший ход, но беспроигрышный.
Тулак поглядел в сторону, чтобы не встречаться взглядом с весьма проницательным чекистом. Судьба большевистских бонз его не слишком волновала. Пристрелят парочку «товагищей», что за беда? Иное дело Сталин. Но что можно сделать?
— Что можно сделать? — проговорил вслух. — За каждым членом Политбюро закреплен порученец, у входа в кабинет — караул, надежный, курсантский…
Капитан невесело рассмеялся.
— Мне вчера товарищ Бокий о том же говорил. Небитые еще вы здесь… Менять систему охраны долго, да и кадров у вас нет. Я бы посоветовал полностью очистить то крыло, где работает товарищ Сталин. Если невозможно — этаж. Выгнать всех — невзирая на чины и должности, поставить караул из лиц командного состава, пароль менять каждый час и ни в коем случае не пользоваться парадным входом. Это на сегодня, потом можно будет подумать основательно.
Семен быстро кивнул, запоминая. Первым делом следует поговорить с товарищем Товстухой. Сталинский помощник сам недавно жаловался на слабость здешней охраны. «Культ Личности» тоже хорош — ходит по городу с одним порученцем, а на все советы быть осторожнее только брови хмурит.
— Сейчас и займусь. Спасибо, Михаил! — Тулак протянул ладонь левой, улыбнулся. — А скажите, как вам наш мир? Первое впечатление иногда самое верное.
Капитан крепко пожал руку, задумался на миг.
— Я не судья, всего лишь гость. Но если о первом впечатлении… Перестал бояться. Здесь могут убить, но убивать будут за конкретные грехи, а не как статистическую единицу. И еще… Рискну повториться: небитые вы здесь. Это и хорошо, и плохо.
— Погодите! — заспешил Семен. — Я знаю, что в вашем мире не все ладно. Культ личности, репрессии, выселение целых народов, страх, наконец. Ваш Сталин — кровавый тиран. Но ведь это плата за Державу, за великую страну! Россия наконец-то воскресла, пусть и под красным флагом. Разве не так?
Беглец поглядел прямо в глаза, покачал головой.
— И да, и нет. Мы построили бронепоезд — огромный и страшный. А вот о рельсах забыли — и о карте маршрута не позаботились. Мчим вперед, дороги не разбирая, а заодно ищем виновных. Но если даже расстрелять всех, от машиниста до стрелочника, крушения все равно не избежать. Я вроде как на ходу спрыгнул, и теперь мне перед всеми — и живыми, и мертвыми — стыдно!
Поручик хотел возразить, но капитан Микаэль Ахилло резко повернулся и зашагал прочь.
5
Открылась дверь, и вошла Мурка.
Вначале были шаги, легкие, еле различимые, затем из-за двери донесся недовольный голос караульного, удар приклада об пол, в ответ — резкий окрик. Ольга, голос узнав, встала с топчана. Неужто пустят? Маруся, подруга лучшая, при товарище Киме человек не последний, но ведь она, Зотова, теперь государственная преступница, вроде княжны Таракановой!
Пустили. Для этого товарищу Климовой еще дважды пришлось голос повысить. Заскрипел засов, дверь приоткрылась:
— Олька! Олька!..
Вбежала, на шее повисла, холодными губами скользнула по щеке.
— Какие они сволочи, Олька! Меня даже пускать к тебе не хотели. Гады, хуже легашей, всех бы на перо насадила! Суки!..
Отошла на шаг, обожгла взглядом:
— А все-таки ты, Ольга — царевна. Даже если в цепи тебя закуют, даже если…
Не договорила, на топчан села, всхлипнула. Зотова пристроилась рядом, погладила по плечу.
— Плохи дела, да?
Климова внезапно хмыкнула:
— Это как у кого. Ким Петрович дожал таки товарища Каменева. В Столицу входят части Стратегического резерва. Слыхала? Они только Центральному Комитету подчиняются, вроде гвардии прежней.
Бывший замкомэск понимающе кивнула. И слышала, и видела. Серые шинели, черные петлицы, карабины кавалерийские, штык-ножи от японской «Арисаки» на поясах. И вправду, гвардия.
— Их еще в Питер их вводят, и вокруг Горок заслоном ставят. Войска округа по казармам разогнали, велели тихо сидеть. Ким Петрович уговаривает Каменева и Куйбышева вскрыть «тревожный пакет». Там, в пакете, постановление об изменение порядка этого… Как его? Судопро… судопроизвола…
— Судопроизводства, — подсказала Зотова.
