Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик части 1-11
- Вы кто,.. братцы?.. - Хриплым голосом задает вопрос самый смелый, видно, вожак.
- Свои мы, свои. - Чтобы окончательно прояснить обстановку, представляюсь. - Штабс-капитан Гуров.
Вожак пытается встать по стойке "Смирно", но его ведет в сторону, подхватываю за рукав, чтобы не упал.
- ... Вашбродь... Унтер-офицер... Фесь... - Непослушные дрожащие губы не дают ему говорить. - Феськин... Спаси вас Господь, люди...
- Погоди, потом будем разговоры разговаривать! - Оборачиваюсь к стоящим сзади бойцам. - Свистните наших! Всех отсюда - в тепло, к печке. Быстро!
Изба рядом с вокзалом оказалась чем-то вроде конторы. Большое, хорошо протопленное помещение, три стола завалены какими-то бумагами, чугунная буржуйка раскалилась чуть ли не докрасна. Возле стены стоит, высоко подняв руки, какой-то немецкий чинуша, рядом, сидя на стуле, держит его под прицелом боец-конвоир. Завидев меня, вскакивает, от его резкого движения ганс встает аж на цыпочки, стараясь достать своими грабками до потолка.
- Ты откуда его выкопал? - Спрашиваю у бойца, пока народ помогает нашим пленным расположиться поближе к печке.
- В чулане прятался. Накрылся мешками, да в угол забился. Я как туда зашел, шевелить все начал, он и дернулся. Я с испугу ему с ноги и врезал. - Парень, широко улыбаясь, излагает свою версию произошедшего. Ага, так я и знал, что моих орлов в темном чулане можно испугать до смерти. Того, кто пугать надумал. Этот еще легко отделался, только под глазом фонарик светиться скоро будет...
Делаем ужасное выражение лица кровожадного русского варвара и начинаем разговор:
- Wer derart? (Кто такой) Daß ihr da machen? (Что вы здесь делаете) Antworten! (Отвечать)
- Intendanturrat Mogl! - Штафирка отклячивает филейную часть, пытаясь вытянуться во-фрунт с задранными лапками. Ага, интендант - это есть зер гут! Эта публика очень многое знает. Что, кому, куда и сколько. Но это - потом, а сейчас...
- Продукты, чтобы накормить пленных сюда! Бегом!
Складской крысеныш моментально уносится в чулан, понимая, что его самочувствие напрямую зависит от проворности. Киваю бойцу, чтобы присмотрел за ним.
Появляется Михалыч с докладом, что прибыл Дольский с остальными, посты расставлены, инвентаризация идет полным ходом. Затем вопросительно смотрит на меня и еле заметно кивает на отогревающихся. Так, сейчас мы вам, ребята, небольшой допинг устроим. Достаю свою карманную емкость для антишокового, протягиваю унтеру-вожаку.
- Давай, служивый, прими немного для сугрева.
Митяев тоже пускает свою фляжку по кругу, освобожденные пленники начинают оттаивать в прямом и переносном смысле, жмутся поближе к буржуйке, растирают руки, кто-то еле слышно стонет. Прискакавший обратно немец вываливает на один из столов консервные банки и пачки галет, взгромождает на печку большой чайник и преданными глазами дворняжки смотрит на меня. Показываю ему жестом, мол, открывай свои деликатесы. С большой опаской глядя на конвоира, ганс берет в руки консервный нож, напоминающий помесь двузубой вилки и миниатюрного серпа на деревянной ручке, и начинает накрывать на стол. А я слушаю унтера Феськина, который заплетающимся от водки и отходняка языком рассказывает о том, как они здесь очутились.
- ... В плен попал под Вильной, германцы нас окружили, стали с пулеметов палить. Когда патроны у нас скончились, ротный и говорит, мол, сдавайтеся в плен, ребята, все одно лучше, чем за так погибать. А потым ушел за деревья и застрелился из револьверта... Кхе-хр... Гнали нас недалёко, тамочки же под Вильной, тока с другой стороны, лагерь был... Да, и какой там лагерь, - название одно. Столбы колючками своими обтянули, да часовые ихние ходить начали. Всучили одну железную миску на двоих и сказали, штоб мы ими землянки себе рыли. Жрать давали - совсем ничего. Две брюквины, чаще подгнивших, хлеб из опилков, да мучной болтушки немного, как скоту какому, и все. Спали на земле, тока кады снег лег, бараки из жердей построили. А погодя малость отобрали, значицца, самых сильных, да здоровых, и сюда загнали, дорогу ентую строить... Скока тут народу-то полегло, почитай, промеж пяти шпалов один расейский мужик лежит. Всё лопатами, да носилками делали. Поднимали нас с самой зарею и - до темна. Ежели норму за день не сделаешь, жрать не дадут, да ешо палками, аль плетками отходят, да так, што назавтрева и не подняться... Кха... Хргм...
- Ладно, друг любезный, иди-ка подкрепись малость, потом поговорим. - Прерываю зашедшегося в кашле унтера. - Вон, видишь, официант уже все приготовил.
Пленные, заполучив по вскрытой банке, пальцами жадно выковыривают мясо и проглатывают его, почти не жуя. Э, так дело не пойдет!
- Вы, братцы, не торопитесь, никто не заберет. А то наглотаетесь сейчас, потом все обратно полезет. Кстати... - Поворачиваюсь к немцу. - Я не понял, где чашки и ложки с вилками?
М-да, почти мировой рекорд! Метнулся, аж теплый ветерок по комнате загулял. Двадцать секунд, и все на столе, а ганс снова застывает в положении "Чего изволите?". От лицезрения этой картины меня отвлекает Анатоль.
- Денис, я с бойцами по пакгаузам прошелся. Снарядов нашли три десятка ящиков, консервы для железного пайка, ну да нам, скорее всего, ни то, ни то не пригодится. А вот немного сена для наших лошадок и патроны приказал погрузить в сани.
- Добро, если надо будет, пешком пройдемся, чай, не бояре...
Разговор прерывает появление нового персонажа. В сопровождении одного из бойцов в конторе появляется старый седой еврей в драном, таком же старом, как и он, пальто и в чем-то отдаленно напоминающем треух. Мельком глянув на жующих, он сдергивает шапку с головы, одновременно низко кланяясь, и обращается сразу к нам обоим, не сумев выделить самого большого начальника.
- Здгавствуйте, господа офицегы... Меня зовут Шмуль Нахамсон и таки я являюсь стагостой етого местечка.
- Здравствуйте, почтенный. Чем обязаны визиту? - Дольский, несмотря на некоторый комизм ситуации, полностью серьезен. - Что-то случилось?
- Господин офицег, слава Всевышнему, нет. Но мы очень опасаемся, что может случиться...
- Проходите сюда, садитесь, отдохните с дороги. - Оборачиваюсь к немцу. - Stuhl! (стул)
Тот со всей поспешностью, на какую способен, ставит поёрзанный венский стул перед удивленным до невозможности стариком. Несколько секунд на раздумье, потом осторожность старого еврея берет верх.
- Господин офицег, я очень благодаген, но лучше я постою... Таки я только хотел попгосить господ офицегов, чтобы ваши смелые солдаты не забигали у нас последнее. Эта зима была очень суговой и, несмотгя на то, что некотогые люди умегли на тяжелой габоте, еды осталось очень немного...
- Не понял, кто-то из наших пошел по домам?
- Нет, что вы, господин офицег! - Старик взволнованно выставляет перед собой сморщенные руки. - Я таки хотел пгосить, чтобы етого не случилось!
- Виноватый, Вашбродь... - Подает голос уже наевшийся Феськин. - Оне тож на узкоколейке работали. Да и германцы всех ихних баб снасильничали...
- Да, Гегманские солдаты очень плохо обходились с нашими женщинами... - Староста печально качает головой. - Нескольких даже убили за то, что они не хотели...
Ну, нифига себе в сказку попали, точнее, в жизнь вляпались!.. Анатоль с полувзгляда понимает невысказанное и одобрительно кивает.
- Вот что, почтенный... Как представитель русского командования разрешаю забрать все продовольствие, оставшееся на складе. И сено для скота - тоже, если он остался. Мы сейчас загрузим несколько саней и отвезем консервы в деревню. Надеюсь, вы сможете справедливо распределить продукты среди людей?
Старик превращается от услышанного в соляной столб, затем пытается бухнуться на колени, чего мы ему, конечно, не позволяем, и в состоянии обалдения удаляется нести радостную весть своим соплеменникам. А я, достав папиросу, пытаюсь задуматься о смысле бытия, но мое внимание снова привлекает унтер Феськин.
- Вашбродь, дозвольте обратиться!.. А чегой будет с германцами?.. Ну, которых ваши возле барака спутали?..
- Пока еще не решил... Курить хочешь? На, бери на всех. - Протягиваю ему портсигар, заметив жадный взгляд и то, как он втягивает в себя воздух.
- Благодарствуем, Вашбродь!.. - Бедолага бережно вытягивает четыре папиросины и продолжает. - Есть там фельдфебель, толстый кабан такой... Старшой у них... Отдайте эту сволочь нам, а, Вашбродь? Христом Богом молим!..
- И что вы с ним делать будете?
- А то же, што и он с нами делал! Во, гляньте! - Феськин поворачивается ко мне спиной, задирая вверх остатки гимнастерки... Ох-х! Твою ж мать!.. Ну, с-суки!.. На спине нет живого места, сплошные багрово-синие рубцы с черными струпьями запекшейся крови. И давние, почти затянувшиеся, и новые, еще вчера, наверное, кровоточившие. Михалыч, оторвавшись от окна, тоже смотрит на исполосованную кожу, затем подходит и очень тихо, чтобы никто больше не услышал, шепчет мне почти на ухо:
