Кондитер Ивана Грозного 2 (СИ) - Смолин Павел
Вот она, реальная жизнь — в Европе-то единоверцы и вообще жизнь побогаче, а здесь Иоганну чужбина с дурным климатом. Покуда там перспектив было меньше, чем здесь, сидел и не отсвечивал, а как только почувствовал шанс круто подняться там, на Западе, сразу пошел «росою подышать».
Очень надеюсь, что поймают его. С другой стороны — велик мир, лесами, болотами да горами покрыт, и покуда разлетится по Руси слух о розыске немца Иоганна, много воды утечет. Со стороны третьей — как-то же лиходеев ловят? Те же леса, болота да горы помогают — попробуй-ка в одиночку недельку по бурелому попутешествовать, даже если не заблудишься, легко можно наткнуться на медведя, волка или хотя бы рысь. Или других «лесных людей».
По дорогам предателю перемещаться придется, либо рядом с оными. Опытные у меня дружинники, все не по одному году татар да татей лесных щемили. Те-то одинокому, просвещенному предателю-иноземцу не чета: умеют выживать, заметать следы да продумывать пути отхода. Работа такая — грабить и убегать с чужим добром да полоном.
Не только «секрет огненный» в потери можно предварительно записывать, но и репутационный удар. От нормального хозяина людишки-то поди не сбегают. Да, «басурманин» и католик, от такого добра в любом случае ждать не приходится, но это уже второй так сказать слой этого «кейса», до которого дадут себе труд добраться не все и не сразу.
Прости-Господи, но хорошо, что скоро лиходеев казнить будем — этот инфоповод неплохо «перебьет» бегство немца. Может на это Иоганн и рассчитывал? Пока допросы, пока сборы, пока зачитывание приговора и выступление батюшки Силуана… Фора и без всего этого значительная, часа в четыре получилась, а если бы я был классическим, медленным жителем этих времен, немец «выиграл» бы добрые полсуток.
— Чего делать-то будем, Гелий Далматович? — подавленно прервал алхимик затянувшееся молчание.
Что ж, в любом случае главное сейчас держать лицо и пытаться делать вид, что я — не наивный лох, у которого можно спереть прорывную технологию, а продуманный донельзя деятель, который даже нос чешет не просто так, а с умыслом. Хорошо, что это — не полноценный напалм, а примитивный коктейль Молотова.
— Как «чего»? — изобразил я удивление. — Зерна от плевел благодаря бомбе зажигательной отделили, Иуда от алчности раньше времени своё нутро гнилое явил, стало быть более Иуд у нас нет. Можно за настоящий Греческий огонь нам с тобою браться.
Озарившееся смесью облегчения, энтузиазма — не основной секрет утёк, а специальный, для проверки предназначенный! — и злорадством (вот же тупой немчура, раньше времени спалился!) лицо Ивана меня порадовало и успокоила: простенькое вранье сработало на одного из умнейших людей в округе, а значит сработает и на других.
Местом казни было выбрано дерево на перекрестке трех дорог: в посад/монастырь, идущий до Москвы и к Югу тракт и «побочная» дорожка до нашего поместья. Почти все гости в наши края прибывают с этого направления, и лучшего места для назидательного висения трупов не найти. Ну и ветки у покрытого яркими почками могучего дуба подходящей толщины.
Повешение бывает разным. Самый, прости-Господи, гуманный вариант — это падение висельника с высоты. Веревка ломает шею, и смерть приходит быстро. Второй, не гуманный вариант — это медленное удушение петлей. Агония в пару минут обеспечена. Третий вариант, так сказать промежуточный — на ноги висельника запрыгивает человек, который своим весом ускоряет удушение. Нам сегодня понадобятся первый и второй варианты.
Под одной ветвью дуба стоит табуретка, под второй возвели достаточный для двоих человек помост. Ласковое солнышко и безоблачное небо создавали жестокий контраст с тем, что скоро случится, но чувствовал его один лишь я: собравшийся народ, соблюдая положенную такой ситуации торжественно-мрачную тишину, активно шептался между собой, подставлял лица теплому солнышку, жевал принесенные с собой «пайки» и вообще готовился к зрелищу.
Толпа огромна: все жители поместья, кроме убывших на поиски предателя дружинников, почти вся монастырская братия (молятся) во главе с «большой тройкой» — игумен, келарь, благочинный — посадские и те деревенские из округи, которые захотели проехать или пройти пяток разделяющих нас верст. Реализовать право на последнее покаяние смертникам поможет батюшка Силуан. Командовать процедурой будет Клим, но оглашать вердикт и толкать сопутствующие назидательные речи придется мне. Не хочется до дрожи в коленках и потеющей спины, но выбора нет — «Акелла» не может себе позволить промахнуться.
А вот и главные действующие лица — сидят в телеге, связаны по рукам и ногам, одеты в драные, грязные рубища, и, если приглядеться, сквозь дыры можно увидеть следы следственных действий. Не буду приглядываться, а вот народу интересно.
Самый рослый из тройки, Григорий по кличке «Горлан» демонстрировал разбойничью удаль, глядя на нас с наглой ухмылкой. Второй, поменьше, по имени Прохор, закрыл глаза, и, судя по шевелению губ, молился. Третий, самый молодой и худой в тройке, Анисим, напуган донельзя — озирается, дрожит, плачет, и этим вызывает у народа презрительные взгляды: когда грабить да убивать шел-то поди не плакал.
Ну что, начинаем. Сидя в седле своей лошадки, я обратился к людям:
— Видите этих тварей? Они пришли к нам грабить и убивать. Даже вот этот, который слезами да соплями заливается. Пусть не смущают вас слезы его: к такому только повернись спиной, сразу в нее нож получишь.
Народ ответил согласным гулом — никто иллюзий не питает. Никто, кроме меня — молодой пацан-то совсем, девятнадцать лет всего, классическая иллюстрация фразы «связался с плохой компанией». Его бы в кандалы да на работы каторжные, авось и покаялся бы, и исправился лет за десять-пятнадцать, спас бы душу свою крылья расправить не успевшую. Что уж теперь.
— Двоих соседей наших, Матвея и Федора живота лишили чужаки сии, и за кровь пролитую своею кровью заплатят, ибо сказано князем Александром Невским, предком Государя нашего: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!».
Кто такой Александр Невский (а он вообще в эти времена «Невский» или это прозвище попозже приклеилось?) здесь знало подавляющее меньшинство, но «предком Государя» придало цитате значимости и желания ее запомнить. Хоть какой-то от разбойников толк, послужили шкурами своими погаными делу обогащения русского языка.
— Расскажи, Клим Игнатьевич, люду честному как дело было, — передал слово «следователю»-ключнику.
Так же, с коня, Клим по памяти рассказал о сговоре пятка мелких уголовников, решивших срубить куш. Рассказал и о личностях смертничков — кто, откуда и как дошли до жизни такой. Эту часть монолога я старательно пропускал мимо ушей и заставлял себя думать о другом: не хочу глубоко в голову и душу вот этих упырей пускать, потому что и так сочувствия многовато. Пусть они для меня останутся почти неодушевленными биороботами без прошлого, настоящего и будущего — так легче.
Когда Клим закончил, я вынес вердикт:
— Голова разбойничий, Григорий, за злодеяния свои приговаривается к смерти через медленное повешение. Прохор и Анисим приговариваются к повешению быстрому. Батюшка Силуан, — передал эстафету.
Силуан подошел к телеге и протянул крест Григорию. Тот, надменно вздернув подбородок, отвернулся:
— Охолони, поп! Богу моя душа не нужна, черту и подавно!
Батюшка не стал спорить, осенил «Горлана» крестным знамением и прошептал каноничное: «Господи, прости его, ибо не ведает…». Дальше он протянул крест Прохору. Доселе пребывавший в апатичной молитве разбойник открыл глаза, неуверенно, словно сомневаясь в том, что достоин этого, коснулся креста губами. По грязной щеке прокатилась слеза. Тоже не все человеческое умерло, либо притворяется. Какая уж теперь разница.
— Батюшка!.. — не смог дождаться конца направленного в Прохора «не ведает» Анисим, взмолившись дрожащим, захлебывающимся от слез и страха голосом. — Страшно… отпустится ли?..
