На афганской границе (СИ) - Март Артём

— В очередь встань. Не мешай другим, — приказал я холодным тоном.

Семен неприятно искривил губы, но послушался, вернулся в очередь.

Признаюсь, после нескольких суток в поезде, горячая вода и суровое мыло стали настоящей отдушиной. Я с большим удовольствием смыл с себя всю дорожную грязь. Приятно было намылить голову, шею, освежиться. И даже упрямо лезшая в глаза и щиплющая их пена, не могла испортить всех этих ощущений.

Тех кто искупался, потный сержант, стоявший у входа, гнал сразу на выход. Закончив, я сразу направился в раздевалку. Вещей наших там, ожидаемо уже не было. На лавках аккуратно сложенное, лежало ХБ. На нем свернутые дерматиновые ремни и зимние шапки. Парадные кителя повесели на крючки, над повседневной формой.

Прапор Умурзаков стоял у входа. Молодые бойцы с кислыми рожами подносили ему все новые стопки кирзачей.

Ожидая чего-то, большинство призывников столпились у выхода из бани. Я сразу, не ожидая ничьего приказания, пошел к месту, где лежали мои вещи, и стал переодеваться. Стал надевать нательную рубаху и кальсоны.

Потом был черед галифе и кителя. Как оказалось, нам досталась «стекляшка». Это была форма из хлопка, обработанного химией, чтоб дольше носился и не выцветал.

Не нравилось мне такое ХБ. В прошлой жизни ни один месяц я в нем провел в учебке, а потом и в бою. Потом плюнул и достал себе простое, которое принято было называть «деревяшкой».

Стекляшка пусть и выглядела понаряднее, но в полях в ней было тяжело. Материал не дышал, и на любом марш-броске мы просто обливались потом, проклиная все на свете. Стоит ли говорить, что в этом отношении «деревяшка» была гораздо практичнее. Это не говоря уже об афганке, которую привезли нам в середине восемьдесят четвертого. Ее я носил, уже будучи лейтенантом.

По моему примеру следом пошли и Уткин с Димой Ткаченом и Мамаевым. Следом стали подтягиваться и переодеваться остальные призывники.

Наблюдавший за всем этим делом сержант хмыкнул. Невысокий, едва не метр с кепкой, он выглядел нахальным и самоуверенным. Короткую черную челку он лихо зачесывал наверх.

Подпоясанный кожаным, с блестящей бляхой, поясом китель сержант носил расстегнутым на груди. Козырял всем так своей неустанной тельняшкой.

Мне этот сержант сразу не понравился. Походил он на какого-то фазана. Такой же разукрашенный, и, судя по морде лица, такой же тупоголовый. Видать, «мазаный».

Не успел я продумать эту мысль, как почувствовал на себе его взгляд. Он с интересом таращился, но не на меня, а на мои часы, что я снял с руки, чтобы протереть от капелек воды.

Часов, к слову, я в бане не снимал. Нахватало, чтоб еще кто стащил их. Амфибия с честью выдержала первое легкое испытание водой. Даже стекло не вспотело от банного пара.

Сержантик буквально поглощал их глазами. Видимо, понравились. Ну точно станет приставать. Ну или попробует отобрать. Ну пусть попробует.

Надев китель, я застегнул его на все пять металлических пуговиц со звездочками. Поспешил спрятать часы под манжету рукава. Потом, собрав складки кителя сзади, подпоясался новым дерматиновым ремнем, бляха на котором, к слову, оказалась видавшей виды.

Видно было, что ее пытались привести в божеский вид, но «бушность» выдавали глубокие царапины на металле. Правда, несказать, что я сильно расстроился.

— Э, боец, — услышал я.

М-да. Не ошибся. Сержант подвалил даже быстрее, чем я ожидал. Нетерпеливый.

— Чего надо? — Спросил я, зная в общем-то, ответ.

Васек Уткин напрягся. Дима глянул на сержанта с подозрением. Мамаев мялся на месте, явно не зная, как ему отреагировать.

— Ты, друг, как кирзачи получишь, — начал сержант, глядя на меня с нахальным призрением в глазах, — далеко не уходи. Дело у меня одно к тебе есть. Важное.

Глава 10

— Что, часы понравились? — вешая шапку на крючок, спросил я.

— Догадливый, — хмыкнул сержант. — А ну, сними-ка. Дай-ка посмотреть, пока прапор занят.

Я вздохнул так, словно мне докучала приставучая муха. Заглянул сержанту в карие глаза. Тот уже протянул руку, ожидая, когда же в нее попадут мои новые часы.

— Извиняйте, товарищ сержант. Мне щас не до того, чтобы часами своими хвастаться. Видите, занят.

— Вот значит как, — сержант нахмурился, — не успел даже плаца нашего потоптать, как обурел, да?

— Слушай, сержант. Если думаешь их получить, знай — не отдам. Если надумаешь отнять, ну что ж, попробуй.

С этими словами я беззаботно пожал плечами. Сержант ничего не ответил. Глаза его наполнились гневом. Моя уверенность явно его разозлила.

— Ты, друг, наверное, еще не понимаешь, куда попал, и как тут себя вести надо, — злобно прошипел сержант.

— Это ты, «друг», не понимаешь, к кому лезешь. Не создавай проблем ни себе, ни мне.

Не успел медленный мозг сержанта сообразить, что ответить на такую дерзость, как его окликнул прапор:

— Бодрых! Гришка! Давай сюда-ка!

Сержант обернулся. Рядом с прапорщиком Умурзаковым стоял модник, переодевшийся в ХБ. Он держал свернутые джинсы, а куртку накинул на плечи. Ждал, когда ж займутся его вещами.

— Ты че там трешься? — подогнал прапор сержанта. — Иди проводи человека к дежурному по складу. Вещи сдать хочет.

Сержант бросил на меня последний злой взгляд и отправился к Умурзакову. Потом повел модника вон из бани.

— Любишь ты, Саша, приключения себе находить, — сказал Дима, надевая на стопу лямку галифе, — не успел приехать, а уже с сержантом поцапался.

— Это армия, — пожал я плечами. — Все бывает. И надо быть ко всему готовым.

— Сержантик, видать, разозлился, — рассматривая кокарду на шапке, сказал Вася Уткин. — Теперь сто процентов дедов своих позовет с тобой разбираться.

— Обязательно позовет, — беззаботно ответил я.

— И останешься ты один, против непойми, скольких стариков, — пробурчал Дима. — Ссыкотно как-то получается.

— Ниче. Разберемся, — бросил я и направился к прапору, который уже выдавал солдатам кирзачи и прочую необходимую атрибуцию.

Дима был прав. Сержант Бодрых попытается на меня надавить. Только сначала не сильно. Так, чутка прессануть. Если не выйдет, а у него не выйдет, там уже подмогу позовет.

Правда, знал я, что в строгих погранвойсках, да еще в считай, в боевой обстановке, деды серьезной драки не допустят. Самим им этого не надо. Значит, будут психологически долбить. Драться полезут в самом крайнем случае. Ну этим уж меня не проймешь. Могли, конечно, схитрить, закусить, подловить. Но тут я тоже калач тертый. Как бы сами не подловились.

Когда подошла моя очередь брать сапоги, прапор спросил размер.

— Сорок четвертый, — ответил я.

Он торопливо просмотрел несколько пар.

— На вот, — сунул мне сапоги, почему-то сорок пятого.

— Не мой, — покачал я головой, — болтаться будет.

— Главное, что не натрет! — Рассмеялся прапор. — Пару портянок намотаешь на ногу и будет тебе счастье! Если, конечно, добудешь их хе-хе. Ну давай там, отходи. Следующий кто?

— Так не пойдет. Мне мои ноги дороги. Товарищ прапорщик, поищите повнимательнее.

— Так, на тебе вот это, — он протянул мне погоны, подворотничок и петлицы стопочкой, — и иди давай. Не задерживай очередь.

— Очередь задерживаете вы, — пожал я плечами.

— Тфу! Упертый какой попался, — сухо сплюнул прапор. — Ладно, давай сюда кирзачи.

Я вернул ему обувь, и тот порылся подольше. Осмотрел новые, только что принесенные солдатами сапоги. Там он достал сорокчетверку. Сунул мне.

— Довольный?

— Вполне! — Улыбнулся я прапорщику и вышел из очереди.

Новая пара сапог приятно отвешивала руку своей тяжестью. Кирзачи я всегда уважал. Даже в старости ходил в них по лесам ранней осенью или весной. Удобно, долговечно, дешево и ноги сухие. Помню, своим старым, когда пятка у них пошла гармошкой, я по солдатской памяти, вшил под пятку головку от ложки, что б не натирали. И снова, считай, как новые.