Самый лучший коммунист 2 (СИ) - Смолин Павел

Баня — это не только приятный и полезный способ очищения организма, но и способ аппаратной борьбы — наш народ и его руководители поняли это очень давно, и кто я такой, чтобы менять вросший в менталитет с корнями обычай?

Ковш зачерпнул воды из тазика с запаренным пихтовым веником и выплеснул на раскаленные камни. Наполненный ароматом хвои, обжигающий пар принялся заполнять парилку, и я вернулся на верхний полок, к Ивану Араратовичу — ну и что, что попрощались? Разве нельзя переиграть? — и Леониду Николаевичу, абхазскому негру и кандидату в Секретари. Только посмотрите на нас — армянин, русский и негр делают одно большое дело, какая трогательная демонстрация дружбы народов!

А вот у сидящего в гордом одиночестве на полке нижнем товарища Лазарева, прелюбодея и действующего Секретаря, символизм другой — глубины личного нравственного падения.

— Все основано на физике, — когда первый жар спал, продолжил я вербовку. — Рычаг! — поправил банную «буденовку» на голове. — Вот вы, товарищ Лазарев, при помощи, так сказать, своего рычага, вручили мне в руки рычаг метафорический — воздействия на вас.

Соседи по полку хохотнули, товарищ Лазарев грустно вздохнул — зря, потому что раскаленный воздух обжег легкие и заставил прелюбодея закашляться.

— Несознательные товарищи обвиняют Партию в том, что она «лезет гражданину в постель». Разумеется она лезет! Неразборчивый в половых связях гражданин, особенно если он на подразумевающей доступ к государственной тайне должности, рискует дать злоумышленнику рычаг воздействия — то есть становится опасен для общества. В вашем случае, Константин Петрович, компромат угодил в хорошие руки — в силу слабости вашего характера нам всем будет лучше, если за глотку держать вас буду я, а не, например, агенты ЦРУ.

— Очень повезло, — смиренно признал Лазарев.

— Леонид Николаевич, простим единичную слабость, которую Константин Петрович искупит ударным трудом на благо отечества? — повернулся я к негру.

Научился у деда Паши спрашивать мнение сначала у младших по званию. Партийная дисциплина у кандидата в секретари имелась, но и рассадка в парилке не осталась без внимания:

— Если товарищ Лазарев поклянется впредь не ронять морального облика Советского комсомольца, я за прощение — за одного битого двух небитых дают.

— А вы как считаете, Иван Араратович?

Товарищ Варданян не подвел:

— В конце концов, товарищ… Как у товарища Веры фамилия?

— Иванова, — подсказал прямо на глазах обретающий душевный покой Лазарев.

— В конце концов, товарищ Иванова — проверенный временем и надежный товарищ… Сколько она в канцелярии трудится?

— Третий год, — откликнулся Лазарев.

— Третий год в Канцелярии, а значит — не проболтается, — закончил Варданян. — Что конечно же не дает товарищу Лазареву прав на дальнейшие поползновения. Считаю, Константин Петрович заслуживает прощения — мы с ним больше пяти лет коллегами числимся, и я даже готов взять его на поруки.

— Перебирайтесь наверх, Константин Петрович, — подвинулся я.

«Переродившийся» в нормального человека — потому что деваться некуда — Лазарев перебрался к нам.

— Комсомол, товарищи, за последние пару лет проделал большую работу, превратившись из мешающей предаваться радостям жизни организации как минимум в хорошего работодателя — через сеть строительных отрядов многие наши товарищи обзавелись кооперативами и машинами, заложив тем самым основу дальнейшего личного благополучия. Это хорошо и правильно, но решительно недостаточно.

Товарищу Варданяну хватило силы духа спросить:

— Разве наши товарищи из рабочих, крестьян и пролетариев умственного труда считают Комсомол бесполезным и даже мешающим жить органом?

А в Канцелярии-то и не знали — вон какое лицо удивленное.

— Пока — первые ростки, — не стушевался я. — Однако тенденция складывается самая негативная. Большая часть комсомольского актива, несмотря на негласное, рассчитанное на понимание правило стараться не двигать по карьерной лестнице тех, кто не имеет реального опыта работы «на местах» — имею ввиду производство или сельское хозяйство — продолжают отрываться от земли. Немалая часть комсомольского актива выросла и построила карьеру в теплых условиях Комсомольской, скажем так, экосистемы. Вот вы, Леонид Николаевич, — повернулся к абхазу. — Токарь. Много ли в Канцелярии таких же, обладающих опытом работы на производствах, людей?

Подумав, негр ответил:

— Четверть, если на выпуклый глаз.

Товарищ Лазарев начал давать слабину — задышал чаще, помутнел взглядом, как-то странно и заторможенно принялся водить головой.

— В бассейн! — скомандовал я, дабы купировать тепловой удар.

Покинув парилку, мы окунулись в бассейн, завернулись в полотенца и разместились за столом, пить чай с бутербродами. Пивка бы, но не подавать же товарищам дурной пример! Отхлебнув из чашки и зажевав сервелата, товарищ Тяпкин вытер салфеткой свои губищи и продолжил:

— Так-то оно правильно — негативные тенденции налицо. Что в училище, что в институте…

— А вы на кого в институте учились? — спросил я.

— Вторая профессия — специалист по гидрометаллургическому производству тяжелых цветных металлов, практику в Норильске проходил.

Представив, как Полярной ночью, сквозь метель, с комбината домой бредет усталый абхазский негр с двумя образованиями, я почему-то испытал прилив умиления. До чего же я люблю нашу такую беспокойную, но такую интересную Родину!

— Так вот, что в училище, что в институте отношение к Комсомольскому активу было, прямо скажу, не очень, — продолжил он. — Активист, мол, тепленькое место себе выслуживает, а остальным что взносы, что мероприятия только мешают. А как без мероприятий?

— Никак без мероприятий, — согласился я. — И без взносов никак — если человеку просто так что-то дают, он это ценит меньше. А так — взносы символические платит, и комсомольский билет терять жалко.

— Его не из-за взносов терять жалко, — заметил Варданян.

— Любая такая штука подкрепляется комплексом причин, — согласился я. — Именно этому и учат наши средства массовой информации последние годы — искать причины и следствия, не упираясь как пресловутый баран в выдернутое из контекста явление.

— Любой вопрос должен стать политическим, — расписался в знании первоисточников Лазарев.

— От любой дорожной ямы можно провести цепочку до правящей надстройки, — кивнул я. — От этого мы наш народ постепенно отучаем. Монголо-татарское Иго принесло Руси как выгоду в виде стремления избавиться от тяжкого наследия феодальной раздробленности в пользу централизованного государства, так и минусы, главным из которых, при всем сочувствии к потерявшим в набегах близких, имущество и даже саму жизнь предков, является гиперцентрализованная правящая модель. Раньше все упиралось в личную заинтересованность царя в благополучии вверенной ему державы. Сейчас ответственность лежит на Политбюро во главе с Юрием Владимировичем.

Мужики поежились — параллель так себе.

— Нам нужно долго и последовательно работать с населением. Сейчас, когда провинциальные кланы мафиозного толка либо благополучно прокручены через силовой аппарат, либо вынуждены от страха «залечь на дно» и прятать свои грязные делишки поглубже, сигналы с мест начали отрабатываться гораздо эффективнее. За дорожную яму отчитывается тот, кому положено, а не Москва. Это же верно и для других сфер жизни — местные власти начали работать лучше и эффективнее, потому что им не мешают высокопоставленные взяточники, любители замалчивать проблемы и родственнички важных людей, которые негласно управляют кусочком Союза чуть ли не с самого его основания.

Сигналы «неприкасаемых нет» наконец-то укоренились в мозгах, и коррупция с прочими нарушениями изрядно снизились. Не искоренены — просто ряд деятелей включил осторожность, а матерые коррупционеры заняты усложнением «схем». Ничего, повальная цифровизация решит и эту проблему — попробуй откатик через прозрачную для ОБЭП и КГБ компьютерную сеть оформить, посмотрим, как у тебя это получится.