Балтийский ястреб (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Что скажете, господа? — поинтересовался у толпившихся за моей спиной ученых.
— У меня нет слов, Константин Николаевич, — восторженно воскликнул Зинин. — Все ваши выкладки подтвердились самым блестящим образом. Новая взрывчатка действительно обладает феноменальной мощностью, а предложенный способ атаки мало того, что действенен, но и вполне безопасен для производящих его.
Зинину сорок лет. Сравнительно молодой, но уже известный ученый поначалу встретил мои предложения по пропитке кизельгура нитроглицерином весьма настороженно. Конечно, спорить с великим князем ему и в голову не пришло, но и скепсиса скрыть не смог. И даже когда все получилось, нет-нет, да и поглядывает на меня с чувством явного недоумения. Ну вот как царский сын мог догадаться, что шеста в четыре сажени вполне достаточно, чтобы уберечь атакующих от последствий взрыва?
Его помощник, совсем ещё молодой артиллерийский поручик Петрушевский, напротив, после первых же успехов безоговорочно поверил в мой химический гений и теперь норовит советоваться по всякому поводу. Мне же приходится отговариваться занятостью или делать умное лицо. Ну что поделаешь, не знаю я ни лучшего состава, ни оптимальной влажности для новой взрывчатки! Все это ещё предстоит выяснить в результате проб и ошибок. Но главное сделано…
— Следует все же проверить и действие погружных мин, — вставил свои пять копеек присутствующий здесь же Якоби.
— Обязательно испробуем, Борис Семенович, — засмеялся я. — Вот завтра же выведем в море еще одну баржу и взорвем её к чертям собачьим! А теперь прошу всех в кают-компанию, выпить за успех нашего безнадежного дела!
— Отчего же безнадежного! — возмутились ученые. — Кажется, все идет более чем хорошо.
— Прошу прощения, дурацкая присказка. Можете считать это чем-то вроде суеверия.
Мы все сейчас находились на борту маленького колесного парохода «Грета», неведомо как оказавшегося в Либаве и выкупленного две недели назад у немецкого владельца. Дело в том, что «Усердный», как, впрочем, и большинство кораблей Балтийского флота, зимовал, вмерзнув в лед в Кронштадте. Поскольку я был уверен, что весной к нам прибудет флот союзников и заразил этим всех своих единомышленников, ждать таяния льда мы не стали и отправились в единственный незамерзающий русский порт.
А чтобы не искать опытных специалистов, просто распорядился возглавить эту экспедицию командиру «Усердного» Кострицыну, взяв с собой из его экипажа корабля всех, кого он сочтет нужным. После чего решил, что мне самому тоже не помешает немного развеяться… и отправился вместе с ними, свалив всю административную текучку на Головнина, а техническую на Путилова, оставшегося чиновником для особых поручений, но теперь не в кораблестроительном департаменте, как раньше, а моим личным.
Как я уже говорил, «Грета» — пароход небольшой и кают в нем всего четыре. В первой поместился я, вторая, как командиру, досталась лейтенанту Кострицину, в третьей разместились старший офицер со стармехом, а в самой просторной — четвертой — наши ученые. Посредине между каютами находится помещение, носящее гордое имя — кают-кампании, где мы и собирались для приема пищи, совещаний, и просто, чтобы поговорить. Все это, разумеется, лютейшее нарушение традиций и субординации. Но мне нравится, а остальным, даже если те не согласны, приходится терпеть.
Через несколько минут все, кроме оставшегося на мостике командира, собрались в кают-компании.
— Господа! — торжественно провозгласил я. — Сегодняшний успех просто необходимо отметить. Но поскольку шампанского на борту нет, предлагаю всем как русским и истинно верующим причаститься водкой.
— А что делать лютеранам? — засмеялся Якоби.
— Присоединиться, конечно же! Что же касается господина мичмана, так ему во избежание простуды употребить прямо приказываю, невзирая на конфессиональную принадлежность.
— Мы — Вальронды давно уже православные! — с достоинством возразил успевший переодеться в сухое Пётр. — Но дело в том, что я не пью…
— Господи, какие все же ужасные времена настали… непьющий моряк… никогда не думал, что доживу до такого оксюморона! — сокрушенно вздохнул я под всеобщий смех.
Надо сказать, Вальронд оказался в нашей компании достаточно случайно. Офицер, которого собирался взять с собой Кострицын, заболел, а тут и подвернулся молоденький и еще безусый мичман, лишь в прошлом году произведенный в первый офицерский чин. Принадлежал он к старинному морскому роду, ведущемуся от Яна Валронта, поступившего на службу еще к моему знаменитому пращуру Петру Великому. Дед у него генерал-майор по адмиралтейству, отец, правда, в отставке, но оба дяди командуют кораблями и даже георгиевские кавалеры. Впрочем, по большей части не за военные заслуги, а «беспорочную службу в течение двадцати пяти лет».
В общем, семейка боевая и заслуженная, но я взял его… из-за того, что любил одного героя Пикуля.
— Настоятельно рекомендую прислушаться к совету Константина Николаевича, — посоветовал молодому человеку Якоби. — Он дурного рекомендовать не станет.
В общем, бедному мичману ничего не оставалось делать, как опрокинуть серебряную чарку с хлебным вином.
— Как вы служить собираетесь, — покачал я головой, глядя, как тот зажмурился, после чего с удовольствием выпил сам.
В этом момент раздался гудок, машина утробно рыкнула, и плицы колес начали мерно шлепать по волнам. В порту нас ждет отдых, а затем, если погода не испортится, очередное испытание.
Сфероконических мин, которые в этой реальности так и не получат имени Герца, а останутся «Константиновскими», у нас с собой две. В разобранном состоянии, естественно. Конструкция полностью отработана и вовсю производится, но на разных предприятиях. Даже если вражеские шпионы что-то разнюхают, полной картины не увидят. По крайней мере, лично я для этого сделал все!
Что поделаешь, о секретности мои теперешние современники имеют самое смутное представление, приводящее меня порой в ступор. Поэтому приходится не только постоянно объяснять участникам самые элементарные вещи, но и тут же проверять, а убедившись, что не выполняют, наказывать. Беспощадно!
И одним из главных требований для всех стало не посвящать в суть экспериментов посторонних. К примеру, стоило мне намекнуть Зинину и Петрушевскому на то, что я знаю, каким образом можно флегматизировать нитроглицерин, на следующую встречу они явились втроем. А на вопрос, кто этот любознательный белобрысый юноша, ваш покорный слуга получил бесхитростный ответ.
— Меня зовут Альфред Нобель, ваше императорское высочество, и я очень интересуюсь химическими опытами…
Пришлось спешно включать заднюю и битых полтора часа нести чушь, про перспективы новой взрывчатки, состава которой, разумеется, пока никто не знает, но в самом скором времени…
Боже, как я потом орал на ученых, когда разочарованный донельзя швед нас покинул.
— Милостивые государи! Что все это, мать вашу через коромысло, значит⁈ Бушприт вам в глотку и сто фалов на причинное место! Я что вам давеча, позвольте спросить, говорил о секретности? Ну ладно Николай Николаевич, ему как стрюцкому еще простительно! Но ты, господин подпоручик, каким местом думали? Уж явно не тем, на котором сейчас фуражка вместо кивера!
— Вне строя разрешается, — попробовал возразить растерявшийся Петрушевский, но, ей богу, лучше бы он этого не делал!
— Да хоть чухонский колпак себе одень или еврейскую ермолку! Главное, делайте то, что вам обоим сказано. А именно — никаких посторонних!
— Но господин Нобель имеет русское подданство, — насупился Зинин, — после чего нерешительно добавил, — вроде бы.
— Вот именно, что вроде бы!
— Но если ваше высочество беспокоится о том, что он и его семья воспользуются секретом производства нового взрывчатого вещества, то достаточно его просто запатентовать.
— Святые угодники, вы что, меня доконать решили? Я кому рассказывал, что нас ожидает война с Англией и Францией? Вы что не понимаете, что как только мы обнародуем состав динамита, им сразу же воспользуются наши заклятые друзья в Европе⁈ А химическая промышленность у них развита не в пример нашей. Не думаю, что полученные за использование патента деньги станут достаточным утешением для нас!
