Игра не для всех II. «Вторая Отечественная» (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич
Утро и вечер быстро крепнущего и рано возмужавшего юноши начиналось с фехтования — вот только не на деревянных мечах, а на кавказских шашках, турецких и курдских саблях или ятаганах. И лишь к сбору и испытанию самодельных бомб отец не допускал сыновей, считая бомбы оружием не воинов и защитников своей земли, а оружием террористов…
Что, впрочем, не касалось испытания простых динамитных шашек — сейчас, спустя уже довольно много лет после обучения в Тебризе, Дживан был уверен: отец ни сколько недолюбливал ручные бомбы, сколько считал их кустарное изготовление и применение неоправданно опасным.
Что же, по-своему отец был прав — несчастные случаев у бомбистов были действительно не редкостью…
Вернувшийся в Адан юноша чувствовал себя настоящий воином — но отец еще два года не давал сыну испытать себя в бою, позволив подростку окрепнуть душой и телом. Наконец, четырнадцатилетний дашнак начал принимать участие в акциях «возмездия» по отношению к переселяемым с Балкан в Киликию мухаджиров — мусульманских беженцев с захваченных болгарами, греками и сербами земель. Обозленные мухаджиры грабили и убивали армян — причем иногда преступления совершались по отношению к конкретной семье с целью захвата одного дома, иногда армян вырезали целыми деревнями… Тут-то Дживану в полной мере пригодились приобретенные в лагере под Тебризом навыки точной стрельбы — по ночам они с отцом или старшим братом скрытно занимали удобную, хорошо спрятанную от вражьих глаз позицию в трехстах шагах от захваченных мусульманами деревень. Ну, или же у дорог, ведущих к ним — после чего на рассвете, при появление мужчин-мусульман начиналась охота… Несколько точных выстрелов — и несколько отнятых у мухаджиров жизней! После чего отец или Арутюн уводили горячего, быстро увлекающегося боем юношу по заранее подготовленному пути отхода. А затем оставленные с кем-то одним из троицы дашнаков быстроногие лошади несли своих седоков от турецкой погони…
Мужчинам из рода Тадевосян везло: только дважды мухаджиры практически настигли троицу храбрых армян. И оба раза последние спешивались, занимая позиции у расщелин в холмах или за деревьями так, чтобы их защищали естественные укрытия — после чего в ход шли скорострельные магазинные винчестеры, весьма эффективные на ближней дистанции, а следом и шестизарядные Смит-Вессоны да динамитные шашки! Кроме того, отец и старший брат старались во время боя перемещаться от укрытия к укрытию, создавая у врага ощущение ложной многочисленности дашнаков, с пугающей скоростью выпуская по преследователям до шестидесяти патронов!
Вкус риска и частые успехи на «охотах», азарт погонь и засад, пролитая в бою кровь врага — все это кружило голову Дживана, делая подростка неосторожным и трудно управляемым. И потому несколько месяцев спустя отец решил отказаться от «возмездий», боясь, что заигравшийся в мстителей младший сын подставит в бою не только себя, но и оставшихся членов семьи…
Впрочем, была и другая причина прекращения их борьбы.
Еще когда Дживану было восемь лет, лидеры движения «Дашнакцутюн» неожиданно нашли союзника в борьбе с султаном Абдул-Хамидом в лице турецких либералов, создавших в эмиграции общество «Иттихад». Они не сразу смогли договориться о взаимодействие, потребовалось долгих пять лет переговоров — хотя либералам была очень нужна помощь опытных, безжалостных и рисковых боевиков, конспираторов, их связи и организаторские способности, их деньги и оружие. «Младотурки» вознамерились свергнуть султана, по воли и с благословения которого началась резня армян в Киликии и вытеснение их мухаджирами, формирование курдских банд-«Хамидие»… А все же решившись действовать сообща с младотурками, дашнаки, польстившиеся на обещания широкой автономии, восстановления конституции и созыва парламента, оттолкнули от себя армянских революционеров из «Гнчак»…
И вот, в 1908 году, в том числе и благодаря помощи дашнаков, младотурки захватили власть в Стамбуле, сильно ограничив власть султана.
Поначалу могло показаться, что члены движения «Иттихад», ставшей политической партией, собираются сдержать свои обещания. Так, армянам было разрешено приобретение личного оружия — и в родном Адане сверстники Дживана, его товарищи по играм в «крестоносцев», также начали искать возможность вооружиться. Кроме того, младотурки действительно собрали парламент, дав армянам четырнадцать мест в нижней палате… Но в тоже время, получив власть, младотурки решили назвать всех подданных «османами» в не зависимости от национальности и вероисповедания — а переселение мухаджиров с Балкан в Киликию никто не остановил.
Скорее наоборот, этот процесс стал набирать обороты…
Сейчас, пять лет спустя Дживан осознавал, что активное вооружение армян и весьма радикальные призывы тех же дашнаков о прямой мести за истребление армян в Сусане и последующую Хамидийскую резню — а ведь и отец, и брат, и сам Дживан их горячо поддерживали — не могли не испугать и озлобить проживающих в Адане мусульман и местную турецкую администрацию. В ответ на вооружение армян начали вооружаться и турки, а местные чиновники установили связь с курдами. Наконец, османская армия выступала на стороне исключительно мусульман… И когда в столице полыхнул мятеж сторонников султана и старых порядков, когда о нем стало известно в Адане — в городе тут же начались столкновения между армянами и османами. Поначалу, впрочем, в них выигрывали дашнаки и примкнувшие к ним горожане-христиане — но на следующий день в городе появились курды из «Хамидие», и баланс сил резко изменился в сторону врага. Тем более, что большинство армян, только что получивших оружие, не умели им толком пользоваться, не говоря уже об отсутствие боевого опыта, имеющегося лишь у боевиков-дашнаков…
А последних становилось все меньше с каждым столкновением.
…Отец погиб во время перестрелки, а пытающихся прикрыть бегство мирных жителей брата зарубили озверевшие курды. Дживан к тому моменту разрядил и револьвер, и магазинную американскую винтовку по османам, пытаясь помочь Артюну, а вступить в ближний бой с врагом не успел только потому, что его оттеснил поток охваченных ужасом, спасающихся бегством женщин и детей… Мать и сестры сгинули в пожаре, охватившем город — в дыму и огне Дживан не смог найти дорогу к дому. Заблудившись между некогда знакомых улиц и домов, и чуть ли не задохнувшись от дыма, он чудом уцелел — после чего бежал, бежал из Адана, полностью поседев в свои пятнадцать лет…
Видимо, только это его и спасло — потому как когда в город вошли части турецкой армии, они присоединились к погромщикам, и добили уцелевших армян.
«Киликийская резня» охватила всю провинцию — погромы и истребления армян (а заодно и греков, и ассирийцев, и халдеев) прокатились и в Тарсусе, и Александретте, Мерсине, добравшись до Мараша и Кессаба. Турками было истреблено практически двадцать тысяч армян и еще около полутора тысяч прочих христиан… А на страшных фотоснимках тех лет были запечатлены трупы женщин и детей, и еще более жуткие снимки выживших жертв, коих резали и пытали огнем, не щадя даже младенцев…
С тех пор горячий и порывистый Дживан стал немногословен, сдержан в общение, холоден при планировании акций «возмездий». После гибели семьи он чаще всего мстил в одиночку — в том числе и потому, что все знакомые ему дашнаки погибли во время резни. И лишь в бою выдержка изменяла Дживану — но то была уже не горячка схватки, а дикая, выжегшая душу ненависть к врагу, лишившего его любимых и самого дома…
Больше не было грез о возрождение «Великой Армении». А единственный взгляд на Ванскую скалу, с упрямо тянущейся к небу цитадели царей Урарту (через Ван лежал путь Дживану в Россию), вызвал в сердце юноши лишь тупую боль. Впрочем, после он не раз сравнивал себя с остатками этой крепости — так, словно и сам остался единственным памятником былой славы своего рода…
Месть не могла утихомирить боль в сердце юного, но так много пережившего дашнака. Но жажда ее не давала ему умереть, она заставляла его упорно выживать — и вновь, и вновь кидаться в бой с османами и курдами! Так что когда пошла молва о скорой войне между Портой и Россией, Дживан отправился на север, как и многие другие уцелевшие «турецкие» дашнаки — лучшей возможности для мести османам он и представить себе не мог.
