XVII. Наваррец (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович
Гасконец слушал, открыв рот от изумления, как дети слушают сказки, которые родители читают им перед сном. Он то подпрыгивал от возмущения, то всплескивал руками, то широко распахивал глаза, в которых плескалась ярость и азарт.
— Никогда не слышал ничего более захватывающего, шевалье. Жаль, что меня вчера не было рядом с вами.
— И мне тоже искренне жаль этого, друг мой.
— Но каковы подлецы! — воскликнул гасконец, имея в виду Пикару и остальных. — Напасть втроем на одного! Бесчестно! Мы этого так не оставим, не правда ли?
— Не оставим, — тяжело вздохнул я, — я их найду и убью! Один уже мертв, осталось двое.
— Мы их найдем и убьем! — поправил меня д'Артаньян. — Уж в этой малости вы мне не откажете?
— Не откажу. Но отложим это на потом, у нас с вами есть дело, которое мы взялись выполнить, и пока мы с ним не покончим, все остальные планы побоку.
— Но мы должны отправиться в путь лишь послезавтра! — закинул удочку д'Артаньян. — Может быть, завтра, в прекрасный воскресный день мы с вами прогуляемся по городу и поищем, где квартирует негодяй Пикара?..
— К сожалению, у меня большие планы на завтрашний день, — отказался я. — Разберемся с Пикарой после нашей поездки.
Дожить бы еще до этой поездки. Планы на воскресенье были слишком уж масштабными. Как-никак мне предстояло предотвратить покушение на великого кардинала, причем, сначала устроить это покушение собственными руками, а потом ими же и предотвратить. Сложная ситуация, и не факт, что я переживу этот день.
Помимо прочего, у меня завтра с утра имелись и личные дела, откладывать которые я не собирался. Говорят, раньше люди жили медленнее, размеренней, спокойней. Я же, наоборот, не успевал присесть ни на минуту, чтобы перевести дух.
— У вас была гостья, любезный де Ла Русс? — внезапно спросил д'Артаньян, принюхиваясь.
В комнате все еще витали цветочные ароматы духов, которыми пользовалась герцогиня. Мари умела оставить свой неизгладимый след, как в сердцах, так и в окружающем пространстве.
— Меня посетила с коротким визитом наша общая знакомая, — признался я.
— Мари Мишон? Она в Париже?
Д'Артаньян даже раскраснелся от волнения. Судя по всему, он питал некие чувства к герцогине, но знал ли он, кто она такая на самом деле?
— Сегодня прибыла.
— Знаете ли вы, как ее отыскать?
— К сожалению, она не оставила свой адрес, но, полагаю, мы еще будем иметь удовольствие ее видеть. Она обязательно придет сюда еще раз, будьте уверены.
Мне очень не хотелось становиться соперником д'Артаньяну, поэтому я не стал распространяться о моих отношениях с де Шеврез. Тем более что я полагал, скоро она опять исчезнет из Парижа, и надолго, может, навсегда.
— Д'Артаньян, если вы хотите мой совет, не ищите ее. Она принесет вам беду!
— Что вы такое говорите, де Ла Русс? Вы знаете о чем-то?
— Давайте лучше пить, д'Артаньян! — мрачно сказал я. — Запомните мои слова. Все беды от женщин. И чем красивее женщина, тем больше от нее бед. Держитесь от них подальше, таков мой совет.
Гасконец молча вышел из комнаты и вернулся пятью минутами позже, принеся с собой пару бутылок вина.
Более он не расспрашивал меня о де Шеврез, хотя я видел, что между нами осталось много недосказанного. Что же связывает его с герцогине? Хотел бы я знать. Но если бы я начал задавать вопросы, то пришлось бы и самому давать ответы, а к этому я пока был не готов.
Поэтому мы молча нажирались вином. Алкоголизм? Нет. Суровая необходимость!
На меня напала хандра, и гасконец, тонко чувствовавший людей, понял это. Он вообще был чертовски умен и сообразителен, несмотря на свой сравнительно юный возраст. И если когда-то он все же станет маршалом Франции, как это случилось в моей реальности, я буду этому только рад.
В свои семнадцать-восемнадцать лет он мыслил, как опытный мужчина. Все же наше время — это век инфантилизма. Будь моя воля, я бы запретил голосовать людям, младше тридцати лет. Да и вообще, демократия — весьма сомнительная материя. Люди не могут быть равными по определению, и равнять всех под одну гребенку глупо. Сначала сделай что-то полезное для своей страны, не важно, в какой области, и только потом получишь право публично высказывать собственное мнение и главное — требовать, чтобы его учитывали.
К счастью, сейчас мы находились в веке семнадцатом, и тут все обстояло совершенно иначе, проще и понятнее.
Был король — его слово не оспаривалось (до времен французской революции оставалось еще сто пятьдесят девять лет). Был кардинал — он делал все для того, чтобы подвести короля к мнению, которое не оспаривалось. Были люди, типа графа Рошфора, которые делали все возможное и невозможное, рискуя своими жизнями, и помогали кардиналу в том, чтобы подвести короля к мнению, которое не оспаривалось. Такой вот дом, который построил Джек.
И были все остальные, которые боролись за власть, привилегии, земли. А простолюдины выживали, каждый день не зная, смогут ли добыть еды на ужин детям.
Хотел бы я навсегда остаться в этом времени? Скорее, нет. Нравилось ли мне здесь? Да!
Я чувствовал это столетие, я любил его и понимал. Здесь люди жили и умирали молодыми, но за свой недолгий век успевали столь многое, что об этом помнили много веков спустя.
Вечером я отправился в кабак, угостить моего спасителя сержанта Пиверта. Д'Артаньян со мной не пошел, у него оказались какие-то дела.
Я немного опасался, что имя де Браса, которое я назвал, окажется слишком уж на слуху, и в кабаке меня будет ждать засада людей прево. Но, кажется, я слишком уж преувеличил собственную значимость. Засады не было.
Сержант и солдаты встретили мое появление одобрительным гулом, а когда я приказал трактирщику выкатить бочонок лучшего вина, то гул перерос в радостные крики.
Какой солдат не любит халяву!
Я не погнушался выпить с ними пару кружек, отмечая мое чудесное спасение, чем заслужил их полное одобрение — все же дворяне, даже самые демократичные, редко удостаивали вниманием простых солдат.
Много я не пил, исключительно символически, да и выпитого прежде с д'Артаньяном оказалось достаточно, зато разговорился с сержантом и узнал много нового о тяжелой солдатской доле.
Все, как обычно: платят мало, требуют много! Времена иные, а ситуация знакомая.
В конце разговора Пиверт обмолвился, что уже давно мечтает оставить службу в гвардии и найти себе постоянное место при каком-нибудь состоятельном господине, и что у него есть пара крепких ребят на примете, если вдруг и для них отыщется местечко.
Сержант показался мне человеком честным и обстоятельным, и я пообещал, что мы еще поговорим на эту тему более предметно, а пока назвал ему адрес Перпонше и сказал, чтобы он поговорил с моим слугой по поводу охраны заведения, назвав тому мое имя. Пиверт с радостью согласился и в ответ сообщил мне адрес казарм, где он обитал.
Я оплатил ужин и вино и удалился, оставив довольного сержанта в компании его товарищей.
Вернувшись в комнату, гасконца я не застал, и лег спать еще до десяти вечера.
*****
Воскресное утро 14 июля 1630 года выдалось солнечным и безоблачным. Я проснулся ни свет, ни заря в состоянии абсолютного пофигизма касательно моей будущей участи. Вчерашнюю депрессию, как рукой сняло. Я снова был собой: в бой не рвался, но и плыть по течению не хотел. К тому же, у меня появился некий план, который, при удачном стечении обстоятельств, мог принести мне изрядные плоды.
Д'Артаньяна в комнате не было. Он, как ушел вчера вечером, так и не возвращался. Поди, опять потащился к вдовушкам, да там и заночевал. Впрочем, сегодня его отсутствие было мне скорее на руку.
Я подошел к окну и широко распахнул его, вдыхая свежий летний воздух, еще слегка прохладный с ночи, не успевший прогреться июльским солнцем. Окно выходило на улицу, а не во двор, поэтому первое, что я увидел — какого-то бедолагу, привалившегося к стене дома напротив и храпевшего так, что проезжавшие мимо лошади недовольно взбрыкивали.
