Олег Северюхин - Кольцо приключений. Книга 3. Кольцо России
Получается, что и в параллельном мире история развивается так же, как и у нас. Теэмпэшник какой-то получается. Мы готовим документ в формате *.doc, а компьютер сохраняет дубликат этого документа в формате *.tmp. И файл *.tmp мы можем изменить и сохранить в нужном нам формате. Впрочем, как и файл *.doc. Одно главное условие – если вы не автор документа, то у вас нет доступа для изменения его. Ч. Т. Д. Что и требовалось доказать. И никакие хакерские уловки здесь не помогут.
Можно сказать, что моя миссия закончена. Начало получаться с премьером Столыпиным, который поверил в то, что я знаю будущее, но Столыпин, даже будучи премьером, не делает историю. Он попал в историю, но не как творец ее, а как орудие в руках царя.
Можно говорить что угодно, но если орудие не подчинится хозяину, то хозяин меняет орудие на то, которое удобнее держать в руках и которое выполняет работу так, как это нравится хозяину.
Распутинская Россия как была, так и останется Распутинской Россией. Эх, яблочко, куда котишься, в ГубЧеКа попадешь, не воротишься.
После процесса лечения наследника я буду находиться в самой большей опасности, чем если бы я даже не приближался к царской семье. На какое время я исчезну, не известно никому, даже мне. Вернуться в точно тоже время я не смогу по чисто техническим причинам. Кольцо – это не сложное электронное устройство с точной калибровкой. Никто не знает механизм действия кольца. И я кручу его по наитию, отмечая начальную точку по татуировке на внутренней стороне безымянного пальца.
Пока меня не будет, начнется паника. Причем панику поднимет сам Распутин, потому что он как бы поручился за меня, а я исчез. Несмотря на то, что Распутин, как утверждают некоторые люди, обладает даром предвидения, он совершенно не знает, что происходит. Если бы у него был этот дар предвидения, то он бы относился к моим действиям спокойно. А через час после моего исчезновения, он запаникует первым. Либо бросится в бега сам, либо будет возглавлять мои поиски. Экстрасенс хренов. Что-то гипнотическое в нем есть, но не больше. А мне нужно готовить пути отхода, потому что никакой Столыпин мне не сможет помочь. И еще неизвестно, как придется уходить, потому что по мне могут стрелять без предупреждения, как только я выпущу из своих рук наследника.
Глава 26
Процедуру лечения назначили на вторник. Я написал Катерине письмо и передал его мною вылеченной горничной.
– Если что-то случится, – попросил я ее, – передай письмо по назначению.
Письмо было коротким: «Прощай, моя дорогая женщина! Я свалился на тебя из ниоткуда и ухожу в никуда. Нас соединило твое доброе сердце и вряд ли кто сможет разорвать эту нить. Возможно, я когда-нибудь еще появлюсь в твоей жизни, но не стану тебе мешать или тревожить. В шкатулке купчая на квартиру на твое имя и деньги на то, чтобы ты могла нормально жить. Только заклинаю тебя – не помогай ими революционерам, лучше отдай нищим, они хоть о тебе слово доброе скажут. Прощай».
Карманный компьютер спрятал в дымоход. Когда его найдут, вряд ли кто сможет разобраться в этом черном слежавшемся куске сажи. Когда до него дойдет очередь, то все скажут, что это недавний тайник и даже если им удастся считать информацию, записанную на чип, то ничего нового они для себя не найдут. Документы в кармане. Вперед, Павел Петрович или отец Петр? А не все ли равно, как меня будут называть. День сегодня особенный. Четверг.
С Григорием мы встретились в парке. Он катил коляску, сзади шли няньки, а еще поодаль виднелось оцепление агентов охраны.
– Здорово, отец Петр, – поприветствовал меня Григорий.
– Здорово, отец Григорий, – поприветствовал и я его. – Начнем, что ли, помолясь. Ты вот садись тут на скамеечку, а мамки пусть подалее отойдут и не орут в случае чего, понял? И ты панику не поднимай, мне не с руки что-то плохое ребятенку делать, а ты поучишься, что сам должен делать.
Григорий согласно кивнул головой и рукой показал, чтобы мамки-няньки отошли в сторону.
Я взял ребенка на руки и повернул кольцо примерно лет на шестьдесят. В довоенные годы в Царском Селе поп с ребенком на руках вызвал бы удивление не меньшее, чем явление Христа народу. Чуть подале крутни, попадешь в 1941—1944 годы. Немецкий офицер с удивлением скажет: «О-о-о, майн Готт, пастор мит кляйне кнабе, хэнде хох!» А год 1964 год – это как раз перепутье между окончанием оттепели и приходом неосталинцев, межвременье, тогда и появиться там безопасно. Воинствующих атеистов нет, даже армейские чины и то крестятся перед важными делами.
Я побыл там минут пять, а больше и не надо, и снова вернулся в 1906 год. Григорий сидел на скамейке с трясущимися руками, весь бледный и, я бы даже сказал, в каком-то ступоре. Увидев меня, бросился ко мне, потрогал за рукав, за руку, заглянул в сверток с ребенком, увидел спящего младенца и сказал:
– Ой, Петруха, я уж думал смертушка моя пришла. Как Емельку Пугачева принародно казнить будут. А ну, тихо там, шалавы, раскудахтались. Пошли прочь отсюда, – закричал он нянек. – Да, наделал ты шороху. Давай ребятенка сюда.
– Подожди, Григорий, процедуру нужно повторить раза три-четыре, чтобы эффект был, так что не дергайся и жди меня здесь.
Распутин посомневался было, а потом махнул рукой, – давай, жги, хуже не будет.
Еще четыре раза я исчезал и появлялся, и все четыре раза в парке стояла паника. Я представляю состояние этих людей. Если бы они знали, что происходит, то все было бы тихо, а тут есть наследник, и нет наследника. Для них это волшебство, чародейство или колдовство. Честно говоря, и для меня тоже, потому что я совершенно не понимал, и сейчас не понимаю, принципа действия кольца.
Скажу по секрету, что в последний раз я колечко крутанул лет на сто пятьдесят. Вы пальмы в Царском Селе видели? А я видел. А автомобили без колес и без гула двигателя? А я видел. Возможно, что они и летать могут, но точно не знаю, потому что не видел, а вот как они катятся, нет, плывут, как они без колес могут катиться, я видел. Рядом со мной остановилась такая и дверь открылась. Я посмотрел, рядом никого. Значит для меня, и в машине никого, и руля нет. Голос механический, но как человеческий, приятный – добрый день, мы предназначены для перевозки детей, вставьте карточку и укажите конечную точку маршрута. Я аж от машины отпрыгнул. На что я, человек современный, а таких диковин не видал. В кино разве что. Вернулся обратно в начало двадцатого века. Григорий взял у меня ребенка, положил в коляску и пошел к виднеющимся вдали нянькам, большая часть которых находилась в обмороке.
– Все, нахрен, сегодня напьюсь как сапожник, с диаволом связался, сам диаволом стану, ой лихо мне, ой лихо…, – бубнил он, уходя от меня.
И все. Будь здоров. Мавр сделал свое дело и до свидания. Дадут ли уйти?
Я повернулся и пошел по тропинке к моему флигелю. Вряд ли в меня будут стрелять в Царском Селе недалеко от резиденции императора. Хотя, кто его знает. Рядом императорский стрелковый батальон, куда отбирают самых лучших стрелков из армии, а офицеры сплошь снайперы, им даже запрещено принимать вызовы и вызывать самому на дуэль с применением огнестрельного оружия. Сабли, шпаги, пожалуйста, а вот пистолеты – увольте.
Я пришел во флигель, зашел в комнату и в коридоре сразу послышались стук кованых сапог, офицерские команды, стук приклада возле моей двери. И тишина. Никак с пулеметом залегли. Посмотрел в окна. Никого. Нет, ошибся. Часовой по периметру ходит. Штык, как положено по уставу, примкнут. На погонах буквы СБ (снайперский батальон или служба безопасности?) и вензель императора Николая Второго. Снайпер. Выглянул в коридор. Часовой у дверей. Увидев меня, крикнул: «Разводящий, на выход!». Разводящий прапорщик. Силен караул, всегда разводящими только унтера были.
– Прапорщик Зелинский Третий, слушаю Вас, – представился он.
– Извините, господин прапорщик, а в туалет мне тоже под конвоем идти? – поинтересовался я.
– Что Вы, господин иеросхимонах, Вам позволительно передвигаться совершенно свободно, только в сопровождении охраны, – четко произнес офицер.
Надо же, и мое духовное звание полностью знают. И формулировка какая бюрократически безукоризненная – позволительно передвигаться совершенно свободно в сопровождении охраны. Перлы российской бюрократии достойны занесения в скрижали бюрократического искусства. Слышал где-то, что от лишних бумаг нужно избавляться путем их регулярного уничтожения, сохраняя копию каждой уничтоженной страницы. Только непонятно, зачем уничтожать оригиналы, оставляя копии?
Под здравым смыслом всякий разумеет только свой собственный смысл. Кажется, это от Салтыкова-Щедрина. И задачу им ставили также: начинали за здравие, а заканчивали за упокой. При нарушении позволенной свободы могли и меры принять, чтобы свободу не нарушал.
