Стефан Геймс - Книга царя Давида
Иоав жалобно спросил:
– Тебя послал Ванея, чтобы мучить меня? Он совсем скорчился и захныкал, как больной ребенок.
– Я Ефан, сын Гошайи, – ответил я, – писатель и историк; пришел сам по себе, чтобы задать несколько вопросов насчет дел, которые мне не вполне ясны.
– Почем мне знать, что ты не подослан Ванеей с целью обернуть потом мои слова против меня же самого, чтобы насадить мою голову на кол, а тело прибить к стене Иерусалима, который я взял штурмом и отдал Давиду?
– Ведь ты сам был когда-то власть предержащим, – сказал я, – одним из тех, кто решает, умереть человеку насильственной смертью или мирно дожить свои дни, Я же решаю, каким будет человек после смерти, в глазах потомков, предстанет он перед ними через тысячелетие слабоумным стариком, который пускает слюни и мочится в штаны, или же солдатом, который мужественно и достойно глядит в лицо судьбе.
Руки Иоава перестали дрожать. Он встал, подошел ко мне, источая вонь, и сказал:
– Я всегда был солдатом и честно выполнял приказы. Но царь Давид проклял меня на смертном ложе и велел Соломону: "Поступи с Иоавом по мудрости твоей, чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю". Представляешь, он проклял меня за убийство его сына Авессалома, и Авенира, сына Нира, и за другие убийства, которые я совершал по его приказу. О, сам он не поднимал руку на человека, ни капли крови не пролилось на пояс вкруг его чресел и на обувь его. Он предпочитал убивать чужими руками.
– Значит, это Давид велел убить царя Саула, а также Ионафана, с которым он заключил СОЮЗ?
Иоав почесал грязную бороду.
– Суди сам. Говорю лишь то, что видел и слышал. На третий день по возвращении Давида в Секелаг туда прибыл и тот амаликитянин. Одежда разодрана, голова посыпана пеплом, вопит: "Войско Израиля побежало со сражения, и множество народа пало и умерло, и умерли и Саул и сын его Ионафан". Давид, окруженный свитой, спрашивает амаликитянина, видел ли тот собственными глазами, что Саул и Ионафан мертвы. Он отвечает: "Господин мой знает, что я верный слуга его и всем ему обязан, а потому скажу чистую правду. Я случайно пришел на гору Гелвуйскую и увидел, как Саул стоит там, опершись на копье, а вражеские колесницы и всадники уже совсем близко. Тут Саул оглянулся назад и, увидев меня, позвал меня. Он сказал мне: "Кто ты?" И я сказал ему: "Я – амаликитянин". Тогда он говорит: "Подойди ко мне и убей меня, ибо силы покидают меня, но жизнь еще есть во мне". И я подошел к нему и убил его, ибо знал, что он не останется жив, и взял я венец, бывший на голове его, и запястье, бывшее на руке его, и принес их сюда, чтобы господин мой наградил меня за службу".
– И что же сделал Давид? – спросил я.
– Взял венец и запястье, посокрушался о Сауле и Ионафане, а потом повернулся к амаликитянину и говорит: "Как не побоялся ты поднять руку, чтобы убить помазанника Господня?" Амаликитянин побледнел, бормочет что-то, Давид же продолжает: "Кровь их на голове твоей, ибо уста твои свидетельствовали на тебя". Он приказал охране убить амаликитянина.
Меня зазнобило, я понял, что аэндорская ведьма сказала мне правду об убийстве Саула и о причастности Давида к этому убийству, поэтому я спросил Иоава:
– Похоже, Давид и впрямь повинен в смерти Саула, а?
Не успел Иоав ответить, как послышались голоса и тяжелые шаги. Иоав съежился, руки его затряслись, изо рта потекли слюни. Ванея вошел и рявкнул:
– Опять за свое, Иоав, не угомонился еще?
Потом он повернулся ко мне: – Про амаликитянина рассказывал?
Иоав бросился наземь, принялся целовать ноги Ваней. Тот дал ему такого пинка, что Иоав отлетел в угол.
– Гляди, – проговорил Ванея, – вот эта развалина некогда держала в кулаке целое царство. Так что же ты, хитроумный и двуличный Ефан, хотел выведать у него?
Я поклонился, но промолчал.
– Не упрямься, – сказал Ванея. – Или ты хочешь, чтобы я выбил ответ из Иоава?
– Вопрос касался кончины царя Саула, а также Ионафана, с которым Давид заключил союз.
– Иоав, – позвал Ванея. – Поди сюда.
Иоав пододвинулся ближе.
– Расскажи-ка, кто убил царя Саула и Ионафана! – приказал Ванея.
– Ионафана, и Аминадава, и Мальхиуса, сыновей Саула, убили филистимляне, – устало проговорил Иоав. – И битва против Саула сделалась жестокая, и стрелки из луков поражали его, и он очень изранен был стрелками. И сказал Саул оруженосцу своему: "Обнажи твой меч, и заколи меня им, чтобы не пришли эти необрезанные, и не убили меня, и не издевались надо мною". Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч, и умер с ним.
– Откуда знаешь, что все именно так и было? – спросил Ванея.
– Начальник отряда филистимских стрелков, которого я позднее взял в плен и допросил, поклялся мне всеми богами, что видел это сам; кроме того, он видел какого-то парня, который выскочил из кустов, забрал у мертвого царя венец с запястьем и скрылся, пока филистимские стрелки добрались до царя.
– Получается, – заключил Ванея, – что ни в крови царя Саула, ни в крови Ионафана Давид не повинен. – Да уж, совсем не повинен, – не удержался Иоав.
Ванея размахнулся и изо всех сил ударил Иоава в лицо, тот рухнул наземь, изо рта у него брызнула кровь. Поклонившись, я. поблагодарил Ванею за щедрую помощь в поисках истины о кончине царя Саула, а также Ионафана, с которым Давид заключил завет. Банея уставился на меня своим свинцовым взглядом; я молил Бога, чтобы беду пронесло. Видно, Господь услышал мою молитву, ибо Ванея неожиданно ухмыльнулся, ткнул меня локтем в бок так, что у меня аж дух перехватило, и сказал:
– Если ты, Ефан, и впрямь знаешь столько, сколько, по-моему, знаешь, то знаешь ты, по-моему, слишком много.
Благословенно будь имя Господа Бога нашего, который милостив к ищущим и порою даже слепой курице подбрасывает зернышко.
На шестой день работы в царской конюшне, где находился архив, раздались радостные вопли двух помогавших мне рабов, которые, как уже говорилось выше, были сведущими в грамоте и умели разбирать различные письмена. Поспешив к ним, я увидел глиняный сосуд, уже разбитый, вокруг множество черепков и табличек; последние были отчасти повреждены. Большинство надписей были исполнены в манере иудейских писцов той поры, когда Давид царствовал в Хевроне; однако почерки на черепках и табличках оказались разными, в одном случае я узнал почерк писцов колена Ефремова, в другом – колена Вениаминова.
Вначале я не поверил, что передо мной архив Сераии, который семь лет был писцом Давида, когда тот царствовал в Хевроне, а потом еще двадцать три года, когда Давид царствовал в Иерусалиме. Кликнув Елихорефа и Ахию, я спросил их, откуда здесь взялся этот глиняный сосуд.
Елихореф поднял с пола черепок и недоуменно уставился на него, а Ахия сказал, что такого сосуда не видывал отродясь, откуда он взялся – неизвестно; пожалуй, тут не обошлось без нечистой силы. При этих словах Елихореф вздрогнул, выронил черепок, будто тот обжег ему руки, и рявкнул:
– Пусть Бог то и то со мною сделает, если этот сосуд со всем его содержимым останется здесь на ночь.
Дело происходило накануне субботы, поэтому мы поспешно сложили черепки и таблички в несколько мешков, которые были перенесены обоими рабами в дом No54 по переулку Царицы Савской, куда мы вошли как раз тогда, когда солнце уже садилось за западную стену города.
Есфирь благословила свет, и светильник, и дом, где стоял светильник, и всех, кто жил в этом доме; она показалась мне молодой и красивой, ибо глядел я на нее с любовью; однако сердце мое полнилось не только любовью, но и нетерпением – хотелось, чтобы суббота поскорее миновала, тогда можно будет вскрыть мешки и заняться находкой,
Я, Ефан, сын Гошайи, отобрал из архива Сераии несколько документов, наиболее важных, по-моему, с исторической точки зрения, а также интересных для понимания того, что за человек был Давид. Там, где черепок или табличка оказались повреждены, и текст, несмотря на все мои старания, не удалось восстановить, оставлен пропуск. Все пояснения, примечания, пометки и т. п. сделаны мною.
Найденные документы относятся к периоду от восшествия Давида на престол в Хевроне, где он стал царем Иуды, до его сговора с Авениром, сыном Нира, против царствовавшего в Израиле и имевшего престол в Ма-ханаиме Иевосфея, единственного из еще живых на ту пору сыновей Саула. Несомненно, более поздние события запечатлевались Сераией с не меньшей тщательностью, сохранялась и вся переписка, однако эти документы либо попали в иное место, где ждут своего часа, либо, не дай Бог, уничтожены.
РАЗГОВОР ДАВИДА С СЕРАИЕЙ
Давид, сын Иессея, сказал мне:
– Сам видишь, сколько людей приезжаете Секелаг под разными предлогами, они бродят по улицам, высматривают, не вострит ли кто копий, не кует ли мечей. Это лазутчики гефского царя Анхуса, моего сюзерена, или какого-нибудь из филистомских князей, которые не доверяют мне. Основание на то у них есть, ибо положение у детей Израиля неопределенное, а потому чревато любыми неожиданностями. С одной стороны, они видят Авенира, который бежал от горы Гелувейской с остатками войска; он собрал эти остатки в Маханаиме, восточнее реки Иордан в долине Газовой, и поставил на царство Иевосфея, единственного живого ныне сына Саула.
