Артем Рыбаков - Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера
— Командир, осмотрели три деревни. Одна, та, что к нам поближе — Пережиры называется, забита немцами. Мы туда не лазали, но в оптику все внимательно рассмотрели. Около роты там тусуется, самое малое — два взвода. А вот две другие деревни вообще пустые. Ни одного человека! Мы в эту, как ее… — Саня, видимо, разглядывал карту, — Ляскувку зашли тишком, так там даже собак нет. И пара домов сожжена. Как понял?
— Понял тебе хорошо. Как мост увидите — выйди на связь! Хотя чует мое сердце, и он тоже под охраной.
Пока шли все эти разговоры, колонна доползла до моста. Мотоциклы остановились перед небольшой будочкой, а из кабины головного грузовика вылез какой-то тип в фуражке. Я поднес к глазам бинокль.
«Что за черт?!» На мужике был камуфляж! Быстро поменяв увеличение на восьмикратное, я стал пристально вглядываться в происходящее.
Вот он подходит к посту и в ответ на козыряние часового вскидывает руку в нацистском салюте. Потом протягивает караульному какие-то бумаги. Тот быстро просматривает их и вытягивается по стойке «смирно», а «камуфляжный» с важным видом уходит к машине. Минута — и колонна въезжает на мост. Что интересно, два мотоцикла так и остались около него. Возможно, они просто сопровождали грузовики до места.
«Итак, что мы имеем? „Камок“, если мне память не изменяет, у немцев в начале войны носили только эсэсовцы. Они же, кстати, почти никогда не использовали традиционное воинское приветствие, заменяя его партийным… То есть только что в охраняемую зону проехало, если судить по размеру грузовиков, не меньше двух взводов эсэсманов. Херовенько, особенно если вспомнить сообщение Люка о пустых деревнях. А не рано? Вроде партизан в округе еще нет, если только нас не учитывать».
Я нажал тангенту:
— Фермер, ответь Арту!
— В канале.
— Командир, здесь эсэсовцы, проехали на четырех грузовиках. Машины тентованные — точно людей сосчитать не удалось, но никак не меньше полусотни.
— Как определил?
— Грузовики трехосные, скорее всего — пятитонки. Прикинь, сколько в каждую солдат влезет.
— Так, ждем доклада от Сани.
— Понял. Отбой!
Пока мы лежали, глядя на реку и пустую дорогу, я вспомнил забавную историю, приключившуюся с неделю назад.
…Это случилось еще до того, как мы нашли бомбардировщик. Как-то утром, когда я хромал по направлению к ручью, меня окликнул Тотен.
— Тох, постой! Дело есть. На миллион рублей!
— Ну?
Алик захромал рядом.
— Бритву одолжи. А то скоро на моджахеда буду похож, — буркнул мой друг. — Я в зеркало сегодня глянул — чуть от страха не обоссался.
И действительно — лицо нашего жгучего брюнета украшала неопрятная клочковатая бородка.
— А ты что, с собой не взял?
— Да я никогда не беру. У меня до пяти дней щетина нормально выглядит, и борода у меня плохо растет.
— Я вижу…
— Ну, а мы же всего на три дня ехали… Кто ж знал, что оно так выйдет… — и голос Алика дрогнул.
Я задумался.
— Понимаешь, у меня только один станок остался… Я, считай, с «батарейной поляны» немецкой опаской бреюсь. А станок берегу на всякий случай. Ну, там если быстро побриться надо будет…
— «Опаской»? А откуда умеешь?
— Отец научил в свое время. Да и ножом я тоже бриться умею — сам знаешь.
— Точно, я даже потом дома попробовал. Тем шведским ножом, что у тебя тогда купил.
— «Мурой»?
— Ага. Только она вроде «Мора»… — сказал Тотен с некоторым сомнением.
— Это написано так, а читается, как «у».
— А… Но бритва складная, как ее держать?
Я вытащил из набедренного кармана бритвенный прибор, взятый среди трофеев еще на мосту у Боублей, и достал из него золингеновскую «опаску».
— Вот так держи! — сказал я, открыв бритву.
— Ага, понятно… А попробовать сейчас можно будет?
— Конечно, пока я умываться буду — брейся себе на здоровье.
— …есте, моста нет! — оторвал меня от воспоминаний голос Люка, раздавшийся в наушнике.
— Люк, не понял тебя! — откликнулся Фермер.
— Повторяю. Мы на месте — в ста метрах от точки. Моста нет — разрушен. Подходы заминированы.
«Ни хрена себе! Куда же это мы вляпались? Похоже, что немцы заблокировали этот район…»
— Про мины с чего решил? — спросил командир.
— С этой стороны плакаты стоят, а подходы к мосту и броду все в ямках. Я метров с пятидесяти разглядывал в оптику — усики «лягушек» засек.
Фермер сочно выматерился. Я его понимал — мы сами загнали себя в ловушку.
— Так, Саня, оставь бойцов наблюдать, а сам сюда вали. Ты, Тоха, — тоже. Через сорок минут жду обоих у машин.
Проинструктировав бойцов, я взял ноги в руки и был у машин уже через четверть часа, а вот Саню пришлось ждать не сорок минут, а все девяносто.
…Глядя на серое, какое-то осунувшееся лицо товарища, мы слушали его рассказ:
— Блядь, я перед уходом решил эту деревеньку проверить… Как ее? Козаки… Пустая она, так я получше хотел разобраться. В общем, все они там… Все… Я, как ближе подошел, так запах учуял… Только не сразу понял, откуда он мне знаком… Два дома и сарай большой… Все вокруг утоптано… Барахло какое-то валяется… — казалось, что слова с огромным трудом проходят через Санино горло, что он прилагает огромные усилия, чтобы заставить себя говорить. И тут я понял, что суровый Люк, побывавший в свое время «за речкой» да и в девяностые не на печи лежавший, с трудом сдерживает слезы!
Я сидел, не понимая, о чем он говорит. «Кто такие эти „все“? И чего это он так расчувствовался?»
— Я… — Люк мотнул головой, словно отгонял докучливую муху, — я… человек шестьдесят там… Из них детей… двадцать… Я не считал… Не смог… Я запаха не выдержал… — и он шмыгнул носом.
От внезапного понимания того, о чем рассказывал Саша, по моей спине будто жидкий азот потек! Холодная волна прошла вдоль позвоночника, голова стала легкой, а грудь сдавил металлический обруч. Лицо и плечи свело судорогой… «Нет, как так? Что? Какие каратели? Партизан же еще нет!» — словно рой безумных пчел вился у меня в голове.
Да, я видел фильмы про войну и читал книги, но все это было где-то там, далеко. Осознание же того, что вот здесь, рядом, в какой-то паре километров от меня лежат обугленные тела десятков людей, убитых просто так, оттого, что лень было возиться с переселением, заставляло кулаки сжиматься до хруста в суставах.
— Саш, отпусти, я их ночью…
— Нет, — перебил меня командир, — нам «язык» нужен. Я сам пойду. Сколько, говоришь, у моста?
— Около трех десятков насчитали.
— И эсэсовцев около роты… — задумчиво произнес Саша. Потом подумал несколько секунд и продолжил: — Вы двое и Ваня сейчас собирайтесь, пойдем мины снимать. На этом пятачке нас выщемить — как два пальца об асфальт… А ночью я с «молодыми» погулять схожу.
Лицо его было бесстрастно, но я с командиром уже восемь лет, потому и заметил, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри у него кипят те же ярость и ненависть, что переполняли сейчас меня.
— Товарищ майор, можно я с вами пойду? — подал голос Трошин.
— Нет, нельзя. Останешься за старшего. Шомпола приготовьте.
— Командир, надо Алика с собой взять, вдруг поймаем кого… — сказал Люк. — Там на месте и расспросим.
Да, не позавидую я тому немцу, которого Люк сегодня «поймает», а тем более расспрашивать начнет!
…На все сборы мы потратили минут десять, не больше. Про уничтоженную деревню решили пока никому не говорить, чтобы не нагнетать обстановку.
До оставленных в дозоре бойцов мы дошли сравнительно быстро, благо идти было недалеко. Я посмотрел на часы. 18.33 — это значит, что у нас есть почти три часа до того момента, когда стемнеет так, что работать с минами будет невозможно.
— Тоха, ты — со мной, а Ваня — с Шурой, — распорядился командир. — Тотен, ты с бойцами в дозоре.
Мы все, кроме окруженцев и Фермера, были одеты в немецкую форму, так что маскировка была обеспечена.
— Какие здесь мины? — спросил командир у Люка.
— «Тридцать пятые». «Лягушки».[23]
— Блин, только на картинках видел. Кто-нибудь с ними сталкивался?
— Я. На «копе». Инструкции по разминированию читал. Но не разряжал ни разу. Мы их сразу подрывали, — ответил Люк.
— Мне бы на взрыватель посмотреть… — сказал Казачина. — А там разберусь…
Люк почесал затылок, пытаясь вспомнить, потом его лицо посветлело:
— Так, если три усика торчат — это нажимной, «Зет 35», а если струна в стороны — это «ЗетЗет 35».
— Бечевка на обрыв или на вытяжку? — спросил Фермер.
— На вытяжку. Могла и «терка»[24] на ранних стоять. Потом стали аналог нашего МУВа[25] ставить.
— «Терка» — это хорошо! Водичкой полить можно, да и бечевку перерезать проще, чем струну, — обрадовался Казачина.
