Андрей Валентинов - Несущий Свет
– Мне двадцать два года. Закончил заводскую школу – четыре класса. Потом слесарил… В партию вступил в сентябре 17-го…
В какую именно – Степан пояснять не стал. Белая кость и сама догадается…
– На фронт ушел в ноябре, после юнкерского бунта. Командир роты, потом – батальона. С осени 19-го – на подпольной работе в Сибири…
Его слушали внимательно. Краем глаза Косухин заметил, как щелками сузились глаза Богораза. Во взгляде Наташи, напротив, был заметен явный интерес, словно Степан прибыл не из РСФСР, а с планеты Марс. Барятинский смотрел на живого большевика даже одобрительно, как будто борьба за дело мирового пролетариата была редким, изысканным видом спорта. Лицо хозяина дома оставалось приветливым, но темные глаза говорили о привычном выработанном долгими годами внимании. Для такого человека не существовало мелочей, и даже биография красного командира Косухина была ему необходима для дела, которым он руководил.
Степа хотел было упомянуть о товарище Чудове, но внезапно вспомнил то, что рассказывал Ростислав.
– В начале января этого года капитан Арцеулов получил приказ от Колчака прибыть в Иркутск и найти генерала Ирмана. Он должен был передать ему пароль…
Косухин и сам удивлялся, откуда взялась у него странная, без всякой «чердынь-калуги», интеллигентская манера изъясняться. Может, он наслушался людей, с которыми пришлось разговаривать в последние месяцы, а может, помогло то, что он много раз пересказывал сам себе эту историю, готовясь к неизбежному отчету в красной Столице.
Степа не скрывал ничего. Он спокойно, будто находился среди товарищей по партии, поведал, как брал Семена Богораза, как осаждал дом на Трегубовской, как пузырился липким жарким пламенем огненный гриб, плавя затвердевший январский наст. И так же спокойно он говорил о том, что слыхал от других: об упавшем возле умолкшего пулемета Казим-беке, о подземном ходе, ведущем в старую часовню, и о пустой холодной тайге, по которой уходили беглецы.
Только одно оставалось под запретом – Венцлав и все связанное с командиром 305-го. Это не его тайна. О Венцлаве он расскажет лишь в Столице…
С остальным оказалось проще. Он коротко рассказал, как погиб Семирадский, а дальше уже почти нечего было скрывать. Степа заговорил о полете на «Муромце», о том, как менялись за штурвалом Николай, Наташа и хныкающий студент Богораз, и заметил, что девушка смотрит на него изумленно, а в глазах генерала блеснула затаенная гордость.
Те, кто были здесь главными, слушали невозмутимо. Лишь однажды лицо Александра Михайловича дрогнуло – когда Косухин упомянул о красном флаге над Челкелем и о том, как бросил на стол свое удостоверение, принимая комиссарство над полигоном…
Кое о чем Степа все же умолчал, не став говорить о прилете того, кто пытался предъявить фальшивый приказ Адмирала. С этим следовало разобраться самому. Как и с тем, что рассказал перед отлетом Богораз.
– В полдень, двадцатого, «Мономах» взлетел… – Косухин помолчал, словно вновь увидев желтую степь и медленно уходящую в небо ракету. – Полигон был взорван… Ну, вот и все…
Это, конечно не было «все». Но о том, что случилось после, Степан говорить не собирался.
В комнате воцарилось молчание. Никто не спешил задавать вопросы или высказываться: похоже, у присутствующих было о чем поразмышлять.
– Благодарю вас, Степан Иванович, – хозяин дома говорил медленно, словно продолжая раздумывать. – Насколько я понимаю это все, что вы имеете право нам рассказать.
– Да, – спокойно подтвердил Степа. – Это – все…
– Значит, потом вы добрались до Индии, – то ли спросил, то ли просто констатировал Богораз. – По дороге познакомились с господином Валюженичем…
Степа пожал плечами. Рассказывать о Тэде значило начать разговор о Шекар-Гомпе.
– Да, – вновь кивнул Александр Михайлович. – Степан Иванович, насколько я могу догадываться, ваши действия будут иметь для вас определенные последствия, если вы вернетесь к большевикам.
– Что вы имеете в виду, Александр Михайлович? – прервала его Берг.
– Да то, что господина Косухина поставят к стенке, – усмехнулся Богораз.
– Однако, – это было первое, что произнес Барятинский. – Боюсь, эти сапожники никогда не станут джентльменами…
Косухин хранил молчание, хотя был вынужден признать, что Богораз-старший близок к истине. Ведь кроме Челкеля за ним еще числился Шекар-Гомп…
– Господа, прошу внимания, – короткая фраза хозяина дома мгновенно восстановила тишину. – К этому мы, возможно, вернемся. А сейчас, может, господину Косухину будет угодно ответить на вопросы? У меня они уже есть, причем целых два.
– У меня их сто, – решительно заявила Наташа. – Косухин, мне вас заранее жалко…
Степа отвечал больше двух часов. Вернее, пытался отвечать – больше всего всех интересовали мудреные технические подробности. Тут уж было не до гладкости речи. Косухин заикался на каждом слове, сбивался, а кое-что пытался показать на пальцах. Но это никого не смущало. Берг что-то строчила в блокноте, Барятинский одобрительно кивал и время от времени подсказывал – причем всегда удачно. Степа и сам удивлялся, как многое успел запомнить. Впрочем, кое-что его ставило в тупик. Например, вопросы о погоде на эфирном полигоне, о том, какая температура в кабине «Мономаха» и какого цвета скафандр брата. Наташу особо интересовало, что делала она сама. К сожалению, Степы не было в рубке, и он мог лишь посоветовать найти и расспросить Арцеулова. И тут же прикусил язык: недобитый беляк помнил не только это…
– Хватит, господа! – слова Александра Михайловича вновь водворили тишину, – Степан Иванович, мы вам очень благодарны. Если не возражаете, то я резервирую еще одну встречу с вами. А пока сделаем перерыв. Прошу всех в гостиную – отобедаем…
…Обедали, естественно, на белой скатерти, со служанкой в накрахмаленной наколке и с полным буржуйским набором блюд. Спиртного, правда, не было. Косухин понял: люди собирались работать.
После обеда Александр Михайлович отозвал его в сторону.
– Господин Косухин, сейчас у нас будет разговор о Берге. Мне бы хотелось, чтоб вы присутствовали, но в этом случае вам придется дать слово. От вашего молчания может зависеть жизнь здесь присутствующих…
Степа хотел уйти, но вспомнил о брате.
– Я понял, – кивнул он. – Я буду молчать.
«Честное слово» не было произнесено, но Александр Михайлович спокойно кивнул, показывая что вопрос решен. Вначале Степа подумал об интеллигентском легковерии, но потом понял, что дело в ином. Его собеседник за свою жизнь успел изучить людей. Большевик Степа не представлял для него загадки. И вновь странное сходство – неведомо с кем – поразило Косухина. Это сходство вдруг показалось ему тревожным, даже страшным…
На этот раз докладывал Богораз. Впрочем, обо всем сказанном Косухину уже было известно. Его лишь попросили кое-что добавить по поводу ночного происшествия.
– Я уже говорила! – Наташа, не дослушав Степу до конца, нервно развела руками. – Это какая-то ерунда! Бриарей – простая игрушка! Дядя мне подробно объяснял устройство – он немногим сложнее музыкальной шкатулки…
– А вы сами разглядывали его, так сказать, потроха? – поинтересовался Богораз.
– Нет… Но я верю дяде! Это просто образец средневековой механики…
– «Артефакт», – вспомнил Степа словечко Тэда. Ничего себе, музыкальная шкатулка!
– Все это не важно, – Александр Михайлович поднял руку, прекращая разговор о странном поведении заводной игрушки. – Важно другое…
– Да, – поддержал Барятинский. – Главное, что Берг – предатель…
– Князь! – Наташа протестующе вздернула подбородок. – Я… я просила бы…
– Извините, сударыня, – в легкомысленном голосе Барятинского вдруг прорезался холодный металл. – Он скрыл от всех правду о «Мономахе». Он пытался ликвидировать господина Косухина – единственного свидетеля, уничтожил лабораторию… Не решусь утверждать, но ваша болезнь, Наталья Федоровна, тоже может быть вызвана не только нервным срывом…
– Нет, – Наташин голос оборвался, она заговорила почти шепотом. – Дядя занимался «Мономахом» больше двадцати лет! Он отдал проекту все, вы же знаете… Это какое-то недоразумение, его обманули…
Никто не возразил, но было ясно, что остальные смотрят на поведение Карла Берга иначе.
Степе хотелось как-то поддержать девушку, но он знал, что должен выяснить правду.
– Наталья Федоровна… Наташа… – девушка подняла голову. – У вашего дяди есть перстень… серебряный…
Берг удивилась:
– Конечно. Очень красивый перстень. Дядя купил его незадолго до моего возвращения. Вы думаете, что это имеет какое-нибудь значение?
– Ну… это… – слова вновь не выговаривались. – Какой он?
– Большой, массивный, из серебра с примесью какого-то иного, более тяжелого, металла. На печатке два маленьких алмаза и изображение головы Горгоны…
