Том Маккарти - Тинтин и тайна литературы
«Никто не знал, откуда взялась семья де Ланти, что послужило источником ее огромного, оцениваемого в несколько миллионов состояния – торговля ли, грабеж или пиратство, или богатое наследство», – пишет Бальзак. Разгадка, естественно, в том, что семья родом из Италии, а предыстория ее богатств – повесть об обольщении, изготовлении копии и убийстве: то есть богатство они получили от Замбинеллы, накопившей капитал в бытность оперной «певицей», и пришли к ним эти богатства косвенно, «по боковой линии», поскольку Замбинелла не может иметь прямых наследников. Если бы даже эти факты были преданы огласке, то вряд ли бы дискредитировали семью де Ланти в Париже, где, как острит бальзаковский повествователь, «золотые монеты, даже испачканные кровью и грязью, ни в чем не уличают и все собою представляют». Деньги ди Горгонзолы тоже испачканы кровью и грязью: они нажиты на торговле рабами. Но если гости его плавучего «Парижа-на-Красном-море» и гадают, откуда у Горгонзолы деньги, они не очень-то стремятся докопаться до истины, покуда их угощают шампанским, купленным на эти деньги. Узнать истину стремится Тинтин, пьющий вместо шампанского морскую воду, и действительно докапывается: герой срывает криминальный бизнес ди Горгонзолы и изобличает в нем обманщика, личину Растапопулоса.
Копирование, имитация, попытки «выдать одно за другое»: эти мотивы, волнующие Эрже не меньше, чем Бальзака, выстраиваются в стройную концепцию происхождения больших денег. У обоих авторов происхождение денег – то, что связано с прерванными или утаенными семейными связями. У Эрже эта концепция складывается постепенно, на протяжении нескольких книг. В России – фальшивые заводы и государство, припрятывающее богатства (граммофонные «призраки» охраняют тайный бункер, набитый сокровищами, которые Ленин, Троцкий и Сталин украли у народа), в Америке – фальшивые полицейские, муляжи дворцов, банки, возникающие в одночасье, когда богатства хлещут прямо из земли и текут в закрома большого бизнеса (а именно – на счета нефтяных компаний, которые прогоняют индейское племя блэкфут с его земель, чтобы завладеть месторождениями). В «Отколотом ухе» фальсификация приносит вору и тем, кто ограбил вора, мнимое богатство, а брату вора – богатство подлинное. В следующем томе – «Черном острове» (первоначально Эрже хотел назвать его «Les Faux-Monnayeurs», «Фальшивомонетчики») – уже сами деньги ненастоящие, их незаконно печатают на тайном типографском станке в Шотландии. В следующем томе, «Скипетре короля Оттокара», фигурирует фальшивый брат – он присвоил имя и социальное положение своего брата-близнеца Гектора Алембика, чтобы прервать (уже прерванную, как извещает нас буклет турбюро) линию наследования престола Сильдавии. Затем, в «Крабе с золотыми клешнями», Тинтин идет по следу фальшивых денег и знакомится с Хэддоком, у которого не история рода, а просто «темный лес»; вскоре, кое-как отделавшись от бесчисленных самозваных потомков Красного Ракхама, которые стучатся к капитану, размахивая подложными родословными, Тинтин и Хэддок отправляются разыскивать награбленные деньги и в процессе поиска вновь обретают потерянное наследство.
Давайте повнимательнее присмотримся к этим деньгам, а также к деньгам – и к фальшивым деньгам – как таковым. Философ Жак Деррида в своей книге «Презентация времени: 1. Фальшивые деньги» (1991) обращается к этимологии слова «экономика» и выявляет, что оно состоит из двух семантических единиц: «ойкос» (греч. «дом») и «номос» (греч. «закон»). Второй элемент, «номос», обозначает не только «закон вообще», но и «закон распределения («немейн»), закон дележа, закон как дележ («мойра», причем слово «мойра» также означает «удел», «судьба»). Итак, «экономика» содержит значения «закон», «дом», «распределение», «дележ». И еще кое-что – «идею обмена, оборота или возвращения», пишет Деррида. Товары и продукция обмениваются и обращаются, как и сами деньги, и люди, рискуя своими деньгами, надеются, что к ним вернется та же сумма, если не большая. Эти факты наталкивают Деррида на догадку, что «закон экономики есть возвращение – кружным путем – в пункт отправления, в исток, а также домой». Увлекшись рассуждениями о мифологии, автор заявляет, что экономика имеет «одиссеевский» характер: «ойкономея всегда будет следовать путем Улисса» (Одиссей и Улисс – два имени гомеровского героя, чья судьба – мойра – обрекла его на двадцать лет приключений, завершившиеся возвращением в его собственный дворец).
Одиссеев круг, путь Улисса – не что иное, как путь Хэддока, описываемая капитаном эллиптическая траектория, его судьба. Он появился на свет спустя несколько поколений после раздела имущества и выделения долей-судеб (каждому из сыновей – свой кораблик), а также «спустя несколько-плюс-одно» поколение, когда были распределены другие, страшные доли-судьбы: правда, в конечном счете жестокий удел приумножил имущество его предка до количества «замок, одна штука». Хэддок отправляется вокруг света, чтобы вернуться в пункт отправления, а именно – домой. Дом, в который он возвращается, – не тот, который он оставил, а дом, оставленный Франсуа (сначала оставленный Франсуа в наследство, а затем оставленный самим Франсуа): круг замыкается спустя несколько поколений. И именно деньги, именно сокровище направляют Хэддока на путь, ведущий назад к дому (кстати, к тому самому дому, где дворецкий носит имя из гомеровской «Одиссеи» – Нестор).
Перед Деррида экономика ставит другой вопрос – вопрос о даре. Дар – еще один феномен, предполагающий обмен и оборот. Дар привязан к экономическим системам, но противоречит им: дарение – противоположность купли-продажи, дар – нечто даровое. Кроме того, язык дара – средоточие наших философских и общих представлений, мы принимаем его как должное и едва замечаем. Когда мы хотим сказать по-немецки, что некий объект существует, мы употребляем выражение «Es gibt», дословно «оно дает»: Es gibt ein Mann («есть человек»), или, цитируя великого философа Мартина Хайдеггера, Es gibt Sein («есть Бытие). По-английски мы говорим, что кто-то или что-то «присутствует» – present («дар, презент»), а рамки, в которых существуют эти люди или вещи, мы называем the present (англ. «настоящее время»). Таким образом, заключает Деррида, структура дарения – воистину основа категорий, в которых мы мыслим и существуем, и мы даже не вправе утверждать, что один человек или субъект делает подарок другому субъекту; на деле «субъект и объект – приостановленные эффекты дара, приостановки дара» – так сказать, стоп-кадры, выдернутые из фундаментального движения дара, из «нулевой или бесконечной скорости круга».
Что дарует дар? Время. Деррида обращается к трудам антрополога Марселя Мосса, который написал книгу «Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» (1950), основываясь на собственных исследованиях культур меланезийцев и полинезийцев. Деррида заостряет внимание на наблюдении Мосса: «в социумах всех возможных разновидностей дар имеет свойство налагать обязательный лимит или срок». Дар, пишет Мосс, налагает обязательства, и, поскольку обязательство невозможно снять или выполнить тотчас (иначе дар был бы не дар, а лишь элемент нормального экономического обмена), устанавливается отсрочка, период, когда одаренный будет в долгу перед дарителем. Существует обязанность отблагодарить, и забывать об этом «долге благодарности» не следует: долг следует вернуть в ближайшее время. Таким образом, вокруг настоящего времени – the present дара-презента – распахиваются просторы прошлых и будущих грамматических времен.
С дара начинается время Хэддока – это и дар Людовика XIV д’Адоку (замок Муленсар), и дар Тинтина капитану (модель корабля, указывающая Хэддоку его жизненный путь): дар двоякий, дар с подвохом, дар, спрятанный внутри другого дара. Из подарка Тинтина распускается, как цветок, целая давняя эпоха, а ближайшее будущее уходит на попытки вернуться назад кружным путем и попытки догнать прошлое и раскопать его в настоящем времени. В Карибском море Хэддок качается на волнах обобщенного времени: времени ХХ века, отсчитывающем меридианы от Гринвича, и времени XVII века, отсчитывающем меридианы от Парижа: полдень и два часа пополудни встречаются, пусть даже Хэддок и его компания ищут полдень в два часа дня, как говаривал Бодлер.
Однако, по мнению Деррида, дары Хэддока и Мосса – ненастоящие. Как пишет Деррида, подлинный дар должен быть воистину «даровым» и не ставить никаких условий, не налагать долговых обязательств. Но чтобы функционировать таким образом, дар не должен опознаваться как дар. Иначе говоря, он должен сам себя аннулировать или отменить, подвергнуться «полному забвению». Тут требуется не просто невнимательность, а полное стирание, исторжение за пределы времени вообще. Иначе дар окажется ущербным и больше отнимет, чем даст, ибо свяжет одаренного обязательствами, насильно сделает его должником. Нормальные подарки, утверждает Деррида, – «дурные», нездоровые. Как отмечает сам Мосс, на латыни дар – dosis, транскрибированное древнегреческое «досис», «доза яда». А по-немецки «яд» – нарочно не придумаешь! – Gift. Подобные этимологические и межъязыковые связи вдохновили Деррида на фразу «отравленный дар, из которого делаются наследства».
