Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности
– Я бы так и сделал, – мрачно бросил Кирсанов, не отрывавший от глаз окуляров двенадцатикратного бинокля. – Подошел, расстрелял и снова ушел. Пусть потом премьеры и императоры между собой разбираются, кто и зачем…
– Позволю не согласиться, Павел Васильевич, – возразил Давыдов, неожиданно проявивший стратегический подход к вопросу. – Подобная акция, эффектная сама по себе, может вызвать совершенно неожиданные последствия в мировом масштабе. Едва ли не худшие, чем начало Мировой войны…
До причала, к которому собиралась швартоваться «Царица», было еще не меньше получаса самым малым ходом, и времени на абстрактные разговоры хватало. Когда дойдет до дела, Кирсанов праздной болтовни своим паладинам не позволит.
– И в чем же вы такие последствия видите? – спрошено было с оттенком любопытства, но и с намеком, что любой ответ будет воспринят как праздные умствования именно что строевого штабс-капитана, никак не серьезнее.
– Да вы же представьте, Павел Васильевич! Ну, расстреляет «Валгалла» с дальних дистанций весь английский флот. О стратегической пользе подобной акции спорить не буду, но вот в политическом плане! Это немедленно станет известно всему миру, подводные телеграфные кабели работают нормально. Это будет… Это будет… Ну, как падение на Землю большого метеорита…
– И что? – по-прежнему спокойно осведомился Кирсанов. Он умел себя вести и держать сообразно обстановке где угодно и с кем угодно. Всегда оставаясь самим собой. – Британский флот уничтожен неизвестно кем. Общество в ужасе, панике и ярости. На что эти чувства обратятся?
– Точнее – на кого, – вставил до того невозмутимый Эльснер.
– Это я и имею в виду, – кивнул Кирсанов. – На собственное правительство, допустившее подобное. Реального врага нет. Любая из держав от подобного обвинения легко отмажется. И будет крайне убедительна, потому что так оно и есть…
– Но если обозначится непонятная никому и угрожающая всем сила…
– Это будет лучшим из вариантов, – холодно скривился Кирсанов. – Станут не возможными никакие альянсы, поскольку никто никому отныне доверять не сможет, начнется гонка вооружений, опять же индивидуальная, прикрываемая тезисом о наличии неведомого врага, которого на самом деле все станут подозревать друг в друге. Позорно проигравшую Британию все не только перестанут уважать, все кинутся делить ее наследство… Дело в том, что подобным образом вопрос пока не стоит, а если даже и да, то не перед нами. Короче, господа, я эту тему закрываю, отвлекаться на нее можете только перед сном, если посторонние обстоятельства не помешают… – В голосе Кирсанова прозвучал оттенок, похожий на вибрацию длинной стальной полосы.
– А через двадцать минут мы пришвартуемся к берегу, и начнутся у нас совсем другие заморочки, – продолжил он «предполетный инструктаж». – Я вас прошу, Никита, уберите со своего лица печать излишней образованности и склонности к умственным упражнениям. Это не соответствует вашей легенде. Ваша ведущая черта характера – авантюризм и страсть к наживе. Вы ехали сюда, понятия не имея ни о какой войне и надеясь прилично устроиться поблизости от алмазного бизнеса. Отнюдь не копаться в шахтах, разумеется, а наняться кем-то вроде управляющего, посредника или в этом роде. Естественно, это свидетельствует о вашей наивности, но сами вы об этом не подозреваете… Считаете, что знание языка и опыт коммивояжера вам откроют все двери.
– А вам не кажется, что, узнав о войне, мы должны бы сообразить, что все предварительные планы рухнули и нам тут нечего делать, Павел Васильевич? – старательно невинным голосом спросил Эльснер. – Исходя из обычной логики – какой может быть бизнес в таких условиях?
– Так не мировая же война началась, – возразил Кирсанов. – Так себе, колониальная заварушка. В которой ты, Павел, хитрый немец, сможешь извлечь намного больше личной пользы, чем в спокойные, устоявшиеся времена. Не у нас ли сказано: «Кому война, а кому мать родна»?
– А сами-то вы, Павел Васильевич, как настроены? – спросил Эльснер. Здесь, в виду вражеской твердыни, затея представлялась ему не такой простой и однозначной, как в процессе ее подготовки.
– Соберись, барон. Смотрю на тебя и удивляюсь. Когда в Крыму высаживались, ты так не мандражил… – У жандарма начали одно за одним выскакивать слова, которых он нахватался от «старших товарищей». Что, как показалось Эльснеру, намекает на его собственное нервное напряжение, которое он старательно скрывает от подчиненных.
– Ты же из нас в самом выгодном положении. Не русский, даже не подданный Российской империи. Знакомы мы случайно, общих интересов и целей не имеем. Если и будем поддерживать какие-то связи, так только потому, что других знакомых у нас нет… Не дергайся, одним словом. Если контрразведка к нам прицепится, сдавай всех. Хитренько так, подловато. Мол, вон тот господин во Владивостоке на причале с военными моряками очень тепло прощался, так не русский ли он шпион? Про меня вообще можешь сказать, что подозреваешь в связях с шанхайским опиумным картелем. Болтай много и избыточно правдоподобно…
– Павел Васильевич, – встревоженно сказал Давыдов. – Что-то у нас предварительные наметки начинают расходиться с тем, что вы сейчас говорите…
– Знаешь, Никита, – задушевным тоном, приобняв его за плечо, ответил Кирсанов, – ты что думаешь, я совершенно железный, непробиваемый человек? Я вот тоже посмотрел картину в реальности, ваши слова послушал, и показалось мне, что игра вполне может пойти отнюдь не по нашему сценарию. Оно, конечно, век девятнадцатый – не двадцатый, и шансов у нас поболее, и запасные тузы в рукаве, а все ж может и так и так повернуться. Вот я и ввожу в схему дополнительную степень свободы…
– О чем это вы, господа, тут секретничаете? – неожиданно раздался за спиной сочный баритон всегда довольного собой человека. – Насчет поиграть в покер? Готов составить компанию. Но вы же собрались на берег здесь сойти? Или передумали?
Это подобрался к ним, бесшумно ступая мягкими туфлями, статский советник Ермолаев, Евгений Лаврентьевич, милейший человек, выслуживший на Дальнем Востоке пенсию по судебному ведомству и теперь возвращающийся в Петербург, чтобы доживать оставшиеся годы в покое и довольстве. И пенсион сам по себе неплох, и сбережения кое-какие имеются, а в случае нужды можно будет присяжным поверенным устроиться. Все ходы-выходы он знает, красноречием бог не обидел (что офицеры заметили с первых же часов знакомства), так что будущее сомнений не вызывало.
Этими и многими другими сведениями Евгений Лаврентьевич щедро делился с новыми знакомыми, за отсутствием на пароходе других достойных собеседников.
Вот и сейчас, возникнув из-за тамбура носового сходного люка, Ермолаев включился в разговор, обрывки которого уловил, приближаясь. Или подслушивал аккуратно с самого начала. Кирсанов этого не исключал.
– Да вот действительно соображаем, как нам теперь быть, в силу вновь открывшихся обстоятельств. Сходить ли на берег или продолжить путь до мест более спокойных… – ответил Павел Васильевич, не выходя из образа. – А покер так, к слову пришлось. Может, вместо серьезного дела как раз им зарабатывать придется.
– Тоже неплохое дело, если действительно туз в рукаве и шандалом по лицу получить не боитесь, – тоном знатока ответил Ермолаев. – А что вас в остальном так уж волнует? – легко переключился на следующую тему судейский. – Что вам до их войны? Призыву вы не подлежите, а до всего остального… Был бы я помоложе да не обременен семейством, ей-богу, составил бы вам компанию.
Победят англичане, присоединят к себе здоровенный кусок Африки – для налаживания единообразной власти и экономического устройства много опытных людей потребуется. Когда еще из метрополии и иных государств они сюда доберутся. А вы уже здесь. Изволили читать Салтыкова-Щедрина «Господа ташкентцы»? На новообретенных землях всегда великолепные возможности открываются. Если не зевать, конечно. Я вот тоже… Рискнул в свое время к берегам тихоокеанским отправиться, в дичь да глушь. Очень меня доброжелатели отговаривали – куда, мол, из столицы, с хорошей должности, да в дебри Уссурийского края. А в итоге я прав оказался, а не они. И выслуга шла год за три, и чины, и жалованье, и безгрешные доходы, само собой, – при этих словах он хитро усмехнулся и подмигнул. – Одним словом, не сомневайтесь, господа. Когда и ставить последний рубль ребром, как не в ваши годы?
От близкого берега, пыхтя машиной и густо дымя из высокой медной трубы, к борту направился катер с лоцманом и еще какими-то людьми на борту. «Царица» заходила в Кейптаун регулярно, шесть раз в год, и ее, как и капитана, хорошо здесь знали.
Челноков всегда швартовался без помощи лоцмана. Он дал короткий приветственный гудок, приподнял над головой фуражку и жестом показал, что в помощи не нуждается. Пароход уже двигался по инерции, которой как раз хватало, чтобы четко притереться бортом напротив пакгауза, в который предстояло сдать груз из самого Владивостока и попутных портов и принять новый, если таковой окажется. Рыжебородый офицер в синем кителе с серебряными нашивками на рукавах через рупор швартовку разрешил, но приказал до прихода специального комиссара никого на пирс не спускать.
