Анатолий Дроздов - Денарий кесаря
Мне было не привыкать к походным условиям, наша вспомогательная когорта часто бывала на учениях, где приходилось самим заботиться о еде и отдыхе. Скоро в комнате стало тепло. Среди принесенной из харчевни посуды оказалась глиняная сковорода, я бросил в нее куски жареной свинины, поставил на угли, и жирное мясо заскворчало, пуская прозрачный сок. В глиняной чашке я подогрел воду, разбавил ею вино и с удовольствие пообедал. Затем последовал примеру отца.
Проснулись мы к первому часу ночной стражи. Я зажег светильники, помог отцу умыться и приготовил поесть. Ел отец мало, зато много пил — я только успевал подливать в его чашу неразбавленное вино. Затем он вдруг заговорил…
Ранее отец никогда не рассказывал мне о своем детстве, хотя маленьким я часто просил. Подозреваю, что и матери он ничего не поведал. Но той ночью — при тусклом свете двух фитильков, горевших в носиках глиняных ламп, отец говорил и говорил. Рассказывал будто себе самому, тихим голосом, умолкая на некоторое время, а затем продолжая ровно с того места, на каком остановился. Я воочию видел милую Пульхерию, мою бабушку, и ее мужа — сурового Марка Назона. Жизнелюбца Публия, воспитавшего отца, веселого и строгого одновременно, хлопотливую рабыню Беренику, трудолюбивого раба Амфитриона… Отец рассказывал долго, пока сон не сморил его. Я укрыл его плащом, а потом долго сидел напротив, глядя на спящего. Никогда прежде мне не было так тепло и радостно…
Наутро отец решил, что нам не обойтись без слуг. Мы отправились на невольничий рынок, где неожиданно встретили Юния.
— Вы опоздали! — улыбнулся вольноотпущенник, узнав причину нашего визита. — За хорошими рабами нужно приходить с рассветом — войны нет, подвоз плох, самых лучших расхватывают сразу. Мне нужна пара писцов в канцелярию, месяц найти не могу. Не брать же этого?! — Юний указал на высокого раба, стоявшего напротив. На нем была шапка, а ноги выбелены мелом — знак того, что раба только что привезли из-за моря и продавец в соответствии с законом за него не ручается. — Наглый и дерзкий раб! Ругается, грозит… Его даже к веслам на корабль подпускать опасно — взбунтует команду!
— Как быть? — расстроился отец.
— Я пришлю тебе государственных рабов, — успокоил его Юний, — у меня в подчинении три сотни, отсутствия двух трех-трех не заметят. Это ведь не надолго…
— Я помню свое обещание, Юний! Можем хоть сегодня подписать дарственную.
— Никаких дарственных! — замахал руками вольноотпущенник. — Что ты? Только купчая! Я покупаю у тебя дом, префект!
— Пусть будет так.
— Но не сегодня. Никто не продает дом, едва получив его! Я тридцать лет служу Риму, пользовался доверием Августа, Тиберия, сейчас Сеяна… В Риме знают, что Юний честен и не берет взяток, поэтому верят мне. Я могу купить дом у человека, который уезжает из Рима, и которому дом не нужен, — вольноотпущенник лукаво улыбнулся, — в этом нет ничего необычного. Но всему свое время.
— Мы скоро уедем?
— Да.
— Когда?
— Не знаю, префект. Но догадываюсь.
— Расскажи!
Юний склонился к уху отца и заговорил громким шепотом. К своему удивлению я заметил, что раб, о котором вольноотпущенник отозвался так пренебрежительно, внимательно прислушивается.
— Лугдунум недалеко от Рима, Элий спешил, поэтому ты прибыл первым. Ревизоры, отправившиеся в Испанию и Африку, вернутся позже. Уверен, что результат их инспекции будет таким же: фальшивые денарии не изготавливали императорские монетные дворы.
— А кто?
— Ты и узнаешь.
— Я?
— Я перехвалил тебя консулу, префект! Извини. Но в тот момент речь шла о жизни — твоей и сына… Думаю, Сеян поручит тебе расследование. Не советую отказываться! — упредил Юний недовольство отца. — Суд был благоприятен тебе, но ты не обелен. Консул подозрителен и может передумать.
Отец задумался.
— Где обнаружены денарии? — спросил, чуть погодя.
— Вот видишь! — улыбнулся Юний. — Ты уже на верном пути. К счастью, ответ на твой вопрос есть. Денарии попали в Рим из Иудеи. Они были среди подати, собранной в этой провинции.
— Иудея?
— Да, префект!
— Забытая богами земля! Там зреет заговор?
— Заговор может вызреть где угодно. Вале, префект! Радуйся! Не советую терять время, пока ты в Риме! Тебе предстоит трудная миссия. Зайди ко мне завтра…
Юний ушел. Отец задумчиво перевел взгляд на дерзкого раба с выбеленными ногами, и тот вдруг поклонился ему.
— Могу быть полезен тебе, сенатор!
— Ты?
— Я слышал об Иудее. Меня привезли оттуда.
Отец подошел ближе и стал разглядывать раба. Я присоединился к нему. Невольник был высок и хорошо сложен. Его мускулистое, поджарое тело говорило о привычке тяжелому труду, а шрамы на лице и на руках — о том, что труд этот не был мирным. Шрамы не портили раба — он был красив — той особой мужской красотой, которая нравится не только женщинам.
— Ты сражался против римлян? — строго спросил отец.
— Нет.
— Тогда почему здесь?
— Меня обманом захватили легионеры, когда я мирно шел по дороге. Наверное, им хотелось выпить.
— Не слушай его сенатор! — Маленький толстый человечек (я сразу понял, что это продавец), подбежал к нам, кланяясь. — Это дерзкий раб! Он распугал всех покупателей, а сейчас будет чернить меня! — Продавец хлестнул раба плеткой. — Падаль!
Отец жестом остановил его.
— Ты не похож на мирного путника! — сказал он рабу с усмешкой. — Думаю, руки твои держали меч, а не мотыгу.
— Ты прав, сенатор!
— Значит, ты воин?
— Начальник.
— Большим войском командовал?
Раб на мгновение задумался.
— Вы называете это когортой.
Отец заинтересованно посмотрел на раба.
— Это были пехотинцы или всадники?
— Те и другие.
— Как бы ты напал с всадниками на строй римских воинов, когда они стоят, сомкнув щиты?
— Я вооружил бы своих тяжелыми копьями, а в передние ряды поставил тех, кто в панцирях. Ваши пилумы для такой атаки не годятся, слишком легкие. Удар копьеносцев разрушит строй, следующие за ними всадники станут действовать мечами. Пехотинцы довершат дело…
Раб говорил, запинаясь, было видно, что он с трудом подыскивает слова. Его латынь была сухой, мертвой, по всему было видно, что раб учил ее по книгам.
— А если на твоих пехотинцев летят всадники?
— Тогда им следует упереть копья древками в землю, направив их в грудь коням. Копья тоже должны быть тяжелыми, пилумы сломаются. Годятся заостренные колья — те, что вы используете для ограждения своего лагеря.
— Ты действительно воевал, — согласился отец. — Но мне трудно верить, что ты не сражался с римлянами. Ты иудей?
— Нет.
— Докажи!
— Знаешь, чем иудей отличается от другого мужчины?
— Я видел иудеев, — усмехнулся отец.
Раб задрал грязную тунику и распустил узел набедренной повязки. Отец кивнул.
— Ты не из них! Почему живешь в Иудее? Ты римский гражданин?
— Нет, сенатор! Я живу далеко — в тех землях, куда еще не добрались римляне. В Иудею приехал за другом — семья его попросила найти. Друг отправился искать истину и пропал.
— Искать истину в Иудее?
— Да, сенатор!
— Не перестаю удивляться! — развел руками отец. — Только что мне сказали, что в Иудее зреет заговор, теперь ты утверждаешь, что там можно отыскать истину. В нищей провинции?
— Случается. Тебе немало лет, сенатор. Разве слышишь впервые о подобном?
Отец снова задумался. А когда вновь посмотрел на раба, губы его улыбались.
— Ты утверждаешь, что тебя захватили вероломно?
— Трое легионеров.
— Ты не смог дать отпор?
— Я был не вооружен.
— А если б был?
— Тремя солдатами у Рима стало бы меньше… Мне неожиданно приставили меч к горлу, связали руки и отвели порт, где продали этой гниде, — раб кивнул на торговца. — За сто сестерциев.
— Не слушай его, господин! — торговец поднял плеть.
Отец вновь остановил его.
— Ты можешь поручиться, что купил раба по закону? — строго спросил он торговца.
— Да, — тихо ответил он, помявшись. — Это мятежник. Он сражался против римских солдат.
— То есть, его захватили в бою. После чего квестор или префект претория вывел его на торги, где и продал тому, кто заплатил больше?
Торговец молчал.
— У тебя должна быть купчая. Я хочу взглянуть на нее!
Торговец стоял, опустив глаза.
— Нет у него купчей! — усмехнулся раб. — Потому и купил дешево. Солдаты просили двести сестерциев, но он потребовал документ, и те согласились на сто.
— Как ты можешь верить рабу, сенатор! — завопил торговец. — Я, римский гражданин…
— Документ! — потребовал отец, протягивая руку.
— Я отдам его дешево, — зашептал торговец, — вижу, ты заинтересовался… Всего пятьсот сестерциев!
