Владимир Свержин - Личный враг императора
Я смотрю, не убирая с губ снисходительную усмешку. Встреча однополчан в тягостной обстановке нелепого бегства из покоренной Москвы – немалая отдушина для ветеранов, прошедших всю Европу под знаменами вице-короля Италии. Что там сейчас думает милейший Гастоне? До сего дня не было случаев усомниться в его преданности и отваге. А сейчас, сейчас хватит ли душевных сил позабыть былое приятельство и, если придется, выпалить в голову вот этому самому драгуну, дружески хлопающему его по плечу, искренне радующемуся, что тот жив и как для солдата отступающей армии вполне неплохо выглядит?
– Но, Гастоне, чертовым хвостом тебя по темечку, как же ты выжил?!
Вот теперь момент самому появляться на сцене – чем больше слов будет сказано при встрече однополчан, тем больше вопросов будет задано потом на бивуаке. Это ни к чему, совершенно ни к чему.
– Маркетти, – сурово хмурясь, объявляю я, – потрудись нас представить своим друзьям.
Похоже, только сейчас драгуны вспоминают обо всем остальном отряде, напоминающем французскую армию в миниатюре: саксонцы, баварцы, италийцы…
– Прошу извинить, мой лейтенант. – Гастоне вытягивается во фрунт, как и подобает вышколенному бойцу подразделения, солдаты которого в будущем сами легко могут стать офицерами.
Взгляд драгуна скользит по моему офицерскому мундиру. Он вскидывает руку к драгунской каске, соображая, что если обмен паролями можно считать условно состоявшимся, то именно он должен первым представиться старшему по чину.
– Сержант Феличиано, 2-й эскадрон полка драгун королевы.
– Лейтенант Зигмунд Пшимановский, – представляюсь я, – из корпуса Понятовского. – Впрочем, будучи Пшимановским, сложно выдать себя за француза или, скажем, баварца, тут хочешь не хочешь – дорога одна, в ряды воинства истинных патриотов великой Польши под знамена маршала Жозефа Понятовского. Или, вернее сказать, Юзефа, но для французской империи это не суть важно. Куда важнее другое: в бою с московитами французы, да и вот итальянцы сражаются за величие империи или же, если отбросить высокопарный стиль, за удушение британской экономики континентальной блокадой. И только мы, поляки, сражаемся за свободу и независимость.
А значит, смотреть на сержанта необходимо с плохо скрытым превосходством, но все же не просто как на младшего по чину (если верить Бонапарту, то, хорошо порывшись, в солдатском ранце можно отыскать маршальский жезл), а как на союзника. Да, да, это не мы, поляки, союзники армии Наполеона, а, по случаю, они наши.
Феличиано вбитым за годы походов чувством субординации ощущает мой невысказанный посыл и докладывает:
– Колонна маршала Понятовского шла перед нами. Мы только вчера отстали от нее. Отряд Милорадовича пытался рассечь наш строй, однако мы славно потрепали его. Наш славный принц Богарне, наш рыцарь без страха и упрека, едва не захватил русскую артиллерию. Русские бежали так, будто сам дьявол тыкал их в задницу своими вилами.
Я знаю, что сержант говорит правду. И будь солдаты 4-го корпуса не столь голодны, будь их кони менее заморены, славному генерал-полковнику конных егерей и впрямь могло бы удасться поймать атакующего храбреца Милорадовича в западню. Но не удалось. В военном деле с «если бы» все плохо – слабое утешение для горьких воспоминаний. Русским все же удалось пробить брешь в непрерывной колонне французских войск, прервать сообщение, вклиниться меж и без того растянутыми, точно дождевые черви, корпусами. А потому я лишь равнодушно киваю, давая понять, что не помчусь вот прямо сейчас к землякам, чтоб вот как Маркетти обниматься с ними, радуясь встрече.
– Благодарю, мне это известно. Сейчас меня больше интересует, здесь ли генерал Богарне.
Сержант вновь глядит на меня с нескрываемым подозрением, затем переводит взгляд на улыбающегося Гастоне, на разномастное воинство, на единственную нашу пушку. Одно дело, когда посреди военной бури встречаешь старого приятеля, совсем другое – когда неведомо кто в офицерском мундире интересуется местоположением одного из ближайших родичей самого императора. Пусть даже не кровных родичей, но все же. Наполеон прилюдно когда-то признал отпрыска казненного генерала Александра Богарне своим приемным сыном и принцем империи. А принц не такая птица, чтобы всякие чужестранные лейтенанты с ним вот так вот запросто встречи искали. Но я к этому готов. Из-под моей бекеши появляется пакет с разлапистыми пятнами сургучных печатей.
– У меня секретная информация для его высочества.
Сержант Феличиано после недолгого раздумья кивает. В конце концов, принимать решение – не его дело, для этого есть караульные начальники, адъютанты и прочие штабные чины. Его дело выполнять приказ. А тот гласил недвусмысленно: подозрительных задерживать и доставлять в ставку вице-короля.
Опечатанный пакет и впрямь предназначался его императорскому высочеству. Но, правда, было это две недели тому назад: идущий впереди родич последнего короля Польши сообщал пасынку императора о примерной численности казаков атамана Платова, поджидающих его на старой Смоленской дороге. В свое время информация могла считаться весьма ценной. Однако же адъютант, посланный доставить ее, доехал лишь до засады чуевских гусар. Но все же ведь это не значит, что пакет не должен быть доставлен по адресу!
Сержант с уважением поглядел на меня, на пакет и, вновь запоздало козырнув, отрапортовал:
– Я провожу вас, господин лейтенант.
– Штаб далеко?
– Никак нет, здесь поблизости. Там на холме, – он махнул рукой в сторону довольно высокого пригорка. – Деревня Заселье. – Вернее, он выговорил на итальянский манер «Заселли», но этого мне было достаточно, чтобы напрячься. Как же Заселье, если должно быть Засижье? Вроде бы ничего серьезного, не одна деревушка, так другая. Но все же. Порою с едва заметных мелочей начинаются глобальные расхождения. Как в старом детском стишке: «Не было гвоздя, подкова пропала. Не было подковы, лошадь захромала. Лошадь захромала, командир убит. Конница разбита, армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузне не было гвоздя».
А тут не кузня, тут целая деревня. Впрочем, не может такого быть, чтобы в кузне не было гвоздя, их там и производят. И сохраняя вид устало-безразличный, я все же в душе продолжаю волноваться аж до самой деревеньки. Вроде та самая, вот и каменная церковь Покрова, вернее, то, что от нее осталось.
Колонна Понятовского как-то миновала этот населенный пункт, не сбавляя шагу, зато вот лихая кавалерия Мюрата решила устроить себе здесь достойный отдых с огнями и фейерверком. Чего ж не устроить, если барское имение тут считается одним из самых красивых в Смоленской губернии? Вот как раз до момента, пока Мюрат из этого Заселье-Засижья не ушел, и считалось. Теперь тут самое время снимать фильм о каких-нибудь призраках, вурдалаках и других неупокоенных мертвецах. Ан нет, и о съемках фильма тут не подозревают, даже капитану Люмьеру и его сыну ничего подобного на ум не приходит. И съемочная площадка не готова к приезду актеров, нынче в барском доме с выбитыми окнами, выкорчеванными дверями и сожженным в печах драгоценным паркетом гостит персонаж куда более крупной исторической драмы. А раз так, значит, надо быть ему под стать.
Темные провалы окон господской усадьбы были затянуты от ветра конскими попонами. Правда, лишь там, где расположился непосредственно вице-король Италии. Хотя ни в доме, похожем на замок, ни в примыкавших к нему крыльях флигелей не сохранилось ни единого застекленного окна, на остальные свободных попон не хватало. Стылый ветер гулял по некогда роскошным комнатам, а на месте изысканных паркетов стояли лужи, и далеко не всегда это была вода. Ошибку с названием по дороге мне удалось разрешить. Ошибка глупая, чтоб не сказать дурацкая. Засижьем деревню назовут лишь спустя несколько десятков лет. Пока же она и вправду Заселье. А до того по имени первого хозяина она и вовсе называлась Васильевской. Ну да это все ерунда, если только не считать, что при случае гусары Чуева будут искать несуществующее Засижье. Однако до этого часа было еще далеко, а вот к возможному разговору с принцем Эженом Богарне стоило подготовиться.
Усталый, не выспавшийся адъютант штаба корпуса лейтенант Фонтана, выслушав рапорт караульного начальника, кивнул, будто отвлекшись на мгновение от сна с открытыми глазами, и недоуменно уставился на меня так, будто я соткался из воздуха, из пронизывающего ледяного ветра, воющего в коридорах усадьбы. Я протянул ему опечатанный пакет, сообщив, что он был направлен его высочеству две недели тому назад и маршал Понятовский настаивал на его сугубой важности.
– Две недели тому назад, – повторил Фонтана и закашлялся. Надетая поверх мундира богатая медвежья шуба висела на нем церковным колоколом. Должно быть, прежний хозяин был куда выше и дороднее. – Две недели тому назад это почти в другой жизни, любезный пан Зигмунд. – Он кинул на меня сочувствующий взгляд. – Вы чаю хотите? Настоящего, правда, нет, однако местные жители заваривают какие-то листья. Ничего, согревает.
