Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 4 (СИ)
Пройдясь вдоль поезда, они вернулись к себе. Вагон показался даже жарким и душным.
— Ну, как там? — встретила их Мать.
— Сыплет и тает, — ответил Герман, снимая шинель. — Молодец, что не пошла.
— А это чего? — спросил Михаил, заметив на столе свёрток в промасленной бумаге.
— В обед увидишь, — строго ответила Мать.
Михаил так обиженно надул губы, пролезая к окну, что Эркин, сразу вспомнив Андрея, улыбнулся. Рассмеялся и Герман.
Пока усаживались, поезд тронулся. Замелькали дома, голые деревья, бурые, чуть присыпанные снегом поля, редкий, просвечивающий лес.
— У нас, в Печере, леса-а, — вздохнул Герман, — не сравнить. Это ж разве лес, — продолжил он, заметив заинтересованный взгляд Эркина. — Щётка зубная старая.
— А в Алабаме тогда что? — спросил Эркин, уже догадываясь об ответе, но чтобы поддержать разговор.
— Прутики натыканы, — охотно ответил Герман. — Промеж стволов на грузовике проехать можно.
Михаил рассмеялся.
— Да ну тебя, Герка, повихнутый ты на лесе.
Улыбнулся и Эркин, вспомнив виденное на выпасе и перегоне. Да, в Загорье лес куда гуще. Интересно, а почему так? Ведь в Алабаме теплее, там всё лучше расти должно. Надо будет, когда вернётся, у Агнессы Семёновны или Аристарха Владимировича спросить.
Ровный перестук колёс под полом, ровный шум разговоров, ощущение спокойствия и безопасности. Герман рассказывал о печерских лесах с таким вкусом, что Эркин не смог удержаться на простом поддакивании.
— Так ведь можно этим, как его, да, лесником работать.
— Можно, — вздохнул Герман. — Я бы с радостью, да видишь, как меня осколком приласкало. То всё хорошо, то в словах путаюсь, то голова закружится и вырубаюсь. В городе ничего, ну, за пьяного посчитают, это ладно, а в лесу если… — покосился на мать и замолчал.
— Вот, — кивнул Михаил, — и едем в Царьград, в Центральный госпиталь. А ты? По делу или столицу посмотреть?
— По делу, — кивнул Эркин. — В Комитет.
— Что за комитет?
Эркин свёл брови, вспоминая полное официальное название.
— Комитет защиты бывших узников и жертв Империи.
— А! — кивнул Герман. — Бурлаковский. Слышали. Говорят, они ссуды дают.
— Офигенные, — вмешался Михаил. — За год не пропьёшь.
Эркин усмехнулся.
— Пропить да проесть любую ссуду можно.
— Это уж точно, — вздохнула Мать.
— За ней и едешь?
— Нет, — мотнул головой Эркин. — Мне… с одним человеком поговорить надо, а он там.
— В Комитете?
Ну да. А ссуда… её сразу дают, ну, как на место приедешь, осядешь, с работой и жильём определишься.
— Ага.
— Понятно.
Михаил и Герман одновременно кивнули.
— А едешь, куда хочешь? — спросил Герман.
— Нет, — улыбнулся Эркин. — Месяц визу ждёшь, и тебя проверяют, ну, нет ли чего за тобой такого-всякого, — снова понимающие кивки. — Потом проходишь врачей, психологов, и уже когда они разрешат, то в отдел занятости, ну, говоришь, чего бы хотел, а они смотрят, есть ли на такое заявки. Вот по заявке и едешь. Если сошлось всё, то тогда уже оформляешься. И едешь не сам по себе, а по маршрутке, ну, в лагере же тебе всё распишут, как ехать, где пайки получать, где пересадки какие.
— Ты смотри, — удивился Михаил. — Как в армии.
— А такие, что сами по себе поехали, есть? — спросил Герман.
— Есть, — кивнул Эркин. — Бывают, но редко. Таким ссуды не дают и места не готовят.
— Месяц проверяют, — задумчиво повторил Герман. — А что, бывает, что заворачивают?
— Бывают, — Эркин сразу и нахмурился, и улыбнулся воспоминаниям. — Ну, за драку, выпивку или на руку нечист, за это сразу визу отбирали и из лагеря выгоняли, а с проверками… Одного, я помню, у меня на глазах комендант с особистом, ну, это…
— Особый отдел, — кивнул Михаил. — Это мы знаем. Ну…
— Ну, пришли за ним в барак, велели вещи взять и всё. Увели и больше и не слышали о нём и не видели. И ещё слышал. И о таких, и, если полиция местная запросила.
— Выдавали ей?
— Без звука.
— И правильно, — сказала Мать, внимательно слушавшая его рассказ. — Шпаны и совей хватает.
За разговором время шло незаметно, но неумолимо. По вагону снова забегали со стаканами и кружками, зашуршали обёртками, со скрежетом и звяканьем вскрывались консервные банки… Время-то обеденное уже. Мать стала накрывать. Эркин встал, достал из портфеля и выложил на стол остаток пирожков и сэндвичей, сгрёб кружки.
— Пойду, чаю принесу.
— Дело, — согласился Герман и тоже встал. — Я с тобой. Мать, сахар брать?
— Два возьми, — озабоченно ответила она, разворачивая свёрток с большой копчёной курицей. — Миша, нож дай.
— Давай, мам, я сам разделаю, — отобрал у неё курицу Михаил.
— Ровнее дели, — бросил через плечо, выходя из отсека, Герман.
— Не учи, — огрызнулся им вслед Михаил.
На этот раз Эркин взял сахару и печенья: пирожков-то всего ничего осталось. Герман взял только сахар.
Когда они вернулись, стол уже был накрыт и если не ломился от еды, то выглядел весьма обильно.
— Во! — восхитился Герман. — Ну, мать, молодец. Мишка, много сожрал, пока делил?
— Вот и лопай что осталось, — ответил Михаил, отбирая у Германа свою кружку и сахар.
Эркин улыбнулся, усаживаясь на своё место к окну. Он сразу заметил, что его сэндвичи и пирожки аккуратно и очень ловко разрезали на четыре части каждый и включили в общий стол.
За окном сыпал снег вперемежку с дождём, по стеклу текли струйки, а в вагоне тепло, светло, и еды много, и чай горячий, и разговор уже совсем свойский и приятный, так что… жизнь прекрасна! И даже о том, зачем он едет в Царьград и какой непростой разговор ему предстоит, Эркин и думать забыл.
ТЕТРАДЬ СТО ОДИННАДЦАТАЯ
Урок шауни прошёл для Андрея вполне благополучно. Об Эркине его, во всяком случае, не спрашивали, а остальное… остальное у него всегда в порядке. Всё выучено, что надо — записано, что надо — нарисовано. Говорит он, правда, хуже, чем пишет, сам слышит, что у него не так звучит. У Эркина куда лучше получается. Ну, так это, как там в книге, да, память крови, нет, генетическая память, у Джека Лондона повесть об этом занятная, надо будет пока не сдавать книгу, перечитать.
Эти и всякие другие мысли и соображения не мешали Андрею читать, писать, отвечать на вопросы и спрашивать самому. Всё как всегда и как обычно.
Когда урок закончился и Андрей, едва не опередив Тима, сбежал вниз, Алиса уже ожидала его чинно сидя на банкетке у гардероба в расстёгнутой, чтобы не вспотеть, шубке. Придраться, по её мнению, было не к чему.
Оглядев её, Андрей удовлетворённо кивнул.
— Молодцом, племяшка.
— Ну да, — выжидательно согласилась Алиса.
— Будет за мной, — пообещал Андрей, забирая у гардеробщицы свою куртку, шапку и сумку с Алисиными вещами.
— А чего будет? — решила уточнить Алиса и лицемерно вздохнула: — Мороженого зимой нельзя.
Андрей с интересом посмотрел на неё.
— А берёзовой каши всегда можно, — пообещал он. — Давай, застегнуть тебя?
— Я сама, — с достоинством ответила Алиса, игнорируя его слова о берёзовой каше: первое слово важнее, а что Андрюха ерепенится, то это он так просто дразнится, и с этим она справится.
На улице шёл крупный редкий снег. Алиса шла, держась за руку Андрея и разглядывая кружащиеся в воздухе хлопья. Как всегда во время снегопада было очень тихо. Андрей сверху вниз посмотрел на Алису и улыбнулся.
— Сейчас зайдём, лукума купим, — как бы невзначай сказал он. — Или пахлавы. Чего больше хочешь?
И засмеялся, увидев её просиявшую мордашку.
— А всё сразу можно? — с надеждой спросила Алиса.
— Сразу нет.
— Значит, съедим не сразу, а купим всего, Замётано! — быстро сказала Алиса.
Андрей хохотал от души. И, когда они пришли в лавку, он, как и обещал — вот жох-пацанка, своего не упустит и бесхозного прихватит — купил и пахлавы, и лукума разных сортов, и жареных в сахаре орехов, и плиток со смешным названием «козинаки», и маленьких пухлых очень сладких лепёшечек. Правда, всего понемногу, но всего, и пакет получился увесистый.
— Теперь домой, племяшка, — весело сказал Андрей, когда они вышли из сладкой духоты магазинчика на морозную свежесть улицы.
— Не на улице же есть, — солидно согласилась Алиса, снова беря Андрея за руку.
Пока они дошли до дома, потемнело и снегопад усилился. В подъезде Андрей снял и отряхнул ушанку, перчаткой оббил снег с Алисы. Стоявшим в углу общественным веником обмели ноги, чтоб не таскать снег на лестницу и по коридорам.
— Ну вот, пошли домой, племяшка.
— Ага, — согласилась Алиса и вдруг спросила: — А Эрик вернулся?
Андрей медленно покачал головой.
