Под напором стали и огня (СИ) - Романов Герман Иванович

— Все зависит от того, что решили в Берлине. Если это перегруппировка для нанесения более мощного удара, то одно, а если решили сесть в оборону, чтобы подождать нашего наступления, то совсем иной расклад. Ты что думаешь на данный счет, Григорий?

— А вот они «датчики», что сообщат нам об изменении «погоды». Выступ на Миусе, если немцы решили устроить «позиционное сидение» им не нужен, более того, даже вреден — мы этот плацдарм простреливаем артиллерией насквозь, потери в этой низине будут огромные и бестолковые. А вот если отойти обратно на высоты, то хрен их оттуда сковырнешь, наоборот, наши наступающие войска окажутся в скверном положении. Так что симптоматично будет, когда отвод войск начнется.

— Ты прав — это будет означать переход к обороне, я Рокоссовскому на то специально указал, — Жуков фыркнул, сам взял в руки карандаш, и провел несколько линий, сильно нажимая грифель.

— Здесь немцы уже заняли крепкие позиции, и отводят в тыл войска. Создают резервы — они им потребуются в случае нашего наступления, либо эти дивизии задумали перебрасывать на другой участок фронта. Остается только выяснить куда, и все встанет на свои места.

Кулик усмехнулся — мысли совпали, и он негромко произнес:

— Или вообще отведут с нашего фронта, им нужны резервы для наступления на Закавказье — сами турки не справятся, у Тюленева два десятка дивизий оборону в горах занимают, их так просто с позиций не сковырнешь.

— Может быть, Григорий, но тут скорее иное — в горах танки без надобности. Зато в Персии и Туркестане еще как потребны. Да и путь на Индию надо пробивать. А для этого два десятка дивизий нужно, вот и отводят.

— Или заранее резервы создают, они не дураки, прекрасно понимают, что нам зимой наступать куда сподручней, чем летом.

— Одно другого не исключает, — отмахнулся Жуков. — Ты учти, они всяких венгров, румын и прочих «союзников» под ружье ставят, и ничуть этого не скрывают. В наступлении «сырые» дивизии использовать нельзя, а вот в обороне необходимый боевой опыт получат. Мы сами так делаем, оттого потери значительно уменьшились, а резервы увеличились.

Григорий Иванович только пожал плечами, он мог бы напомнить Жукову бестолковое «разбазаривание» свежих, только что сформированных дивизий в зиму. Но так тогда воевали многие, но война «выучила» — людей стали беречь, осознали, что опытный боец трех новобранцев стоит. И то полного «обескровливания» дивизии сейчас не доводили, по «голове» можно было получить за такое дело от «Верховного». Да и контрнаступление на Харьков многому научило, хотя опыт и был оплачен дорогой ценой. Так что напоминать «былое» не стоило, опасное это занятие «бередить старые раны».

— И еще Перекоп — если немцы его удерживать будут дальше, хотя мы простреливаем с трех сторон перешеек на всю глубину, то немцы не отказались от желания занять Крым. Только решили собрать сил побольше, чтобы действовать наверняка. А если плавсредства начнут собирать и привозить, то высадку производить будут обязательно. Для них полуостров сейчас имеет стратегическое значение — все наше кавказское побережье будет под угрозой. А потому нужно предпринять превентивные меры заблаговременно. Так что надо ехать нам в Кремль, Григорий — доложить Сталину, и отстрочить наступление на Харьков до зимы. И посмотреть, что задумала немчура — не нравится мне их суета, нехорошая она…

В годы 2-й мировой войны японская истребительная авиация представляла собой внушительную, многочисленную и вполне современную силу, да и пилоты ни в чем не уступали своим врагам в небе, а ведь американцы были весьма серьезным противником…

Глава 24

— Думаю, для русских это будет очень неприятный сюрприз, мой фюрер — они не ждут от нас решительных действий именно зимой, когда они сами перейдут в наступление. К тому же к этому времени мы сможем пополнить бронетехникой наши танковые армии до полного штата, и они снова обретут свою былую пробивную мощь, чтобы наносить рассекающие удары во всю глубину построений противника.

Гудериан говорил с осторожностью, от былой самоуверенности у «отца панцерваффе» не осталось и следа. Как и у самого фюрера — большевики полностью оправились от потрясений прошлого лета. Хотя казалось, что от тех чудовищных потерь, которые они понесли в гигантских окружениях под Минском, Смоленском, Киевом и Уманью они уже никогда не оправятся. Но оказалось, что в штабах ОКВ и ОКХ недооценили, причем сильно, потрясающую способность страны к мобилизации материальных и людских ресурсов. К тому же эвакуация промышленных предприятий была подготовлена заблаговременно, сотни заводов увезли на восток, к Уралу и дальше, в Сибирь, и рассказы о проведенной индустриализации, над которой посмеивались в Европе, оказались не преувеличением или россказнями с бахвальством, а самой доподлинной реальностью. Именно по тому потоку вооружения и боеприпасов, что в больших количествах стали появляться на советско-германском фронте, можно было осознать, что большевики нисколько не преувеличивали свои достижения, наоборот, о многом умалчивали, введя Абвер в заблуждение. Да что там, в сознательный обман, и адмирал Канарис сознательно или ошибочно снабжал руководство вермахта недостоверными сведениями, да что там — откровенной дезинформацией, которую подсовывали его агентам люди из «гэпеу». И это касается в первую очередь фактического удвоения числа русских дивизий — ведь одно дело рассчитывать, что у противника две сотни соединений, но не пятьсот, как оказалось на самом деле, если подсчитать все то, что Сталин имел на Дальнем Востоке, Сибири, Туркестане и Закавказье. И оснащенных отнюдь не винтовками времен прошлой войны — вооруженных до зубов, не хуже германской пехоты, а в танках, взять те же «тридцатьчетверки» с большой башней с установленным в ней «оттером», гораздо лучше. Да и самолеты пусть хуже характеристиками, но их много, очень много — «эксперты» люфтваффе не только не успевали их сбивать, сами становились жертвами опытных русских асов, которые летали на «больших крысах», скорость которых перевалила за шестьсот километров в час, а вооружение состояло из трех пушек. И никакого дерева — эти истребители с мощным «лобастым» мотором воздушного охлаждения большевики делали исключительно из американского алюминия, который поставлялся Рузвельтом во все возрастающем количестве.

Горькие уроки, полученные под Петербургом, а потом под Москвой, отрезвили Адольфа Гитлера — теперь фюрер относился к Сталину как политик восторженно, а как немец с ненавистью. Но рассудочной, с пониманием, что рейх столкнулся со страшным противником, мифической многоголовой гидрой, совершенно не обращающей внимания на потери, потому что вместо одной срубленной головы вырастала новая, а то и две сразу. А учитывая, что советский режим активно поддерживали Британская империя и США, стало ясно, что быстро одержать победу в ходе одного блицкрига не получится. Огромные пространства и те сто тридцать миллионов населения, которые оставались под контролем Сталина внесли свои коррективы. И как не хотелось победить, все понимали, что с Россией придется воевать на «истощение», долго и упорно, и скорее всего с печальным итогом.

— Нам нужно только выстоять зимой, нанеся по наступающим большевикам несколько сильных контрударов. Живые ресурсы у них не бесконечны, рано или поздно Сталин останется даже без орд своих многочисленных азиатов. И в экономике наступит коллапс — русские не смогут выпускать столько оружия и дальше. Да и помощь от Рузвельта и Черчилля необходимо уменьшать, а для этого у нас есть сильный флот! А летом ударим так, как в прошлом году, захватим Дон, Кубань и Баку — без хлеба и нефти большевицкий режим падет, он сам себя сожрет, и помрет от голода!

Гитлер прошелся по кабинету, дергая руками — Гудериан посмотрел на него с нескрываемым сочувствием. Понимая, какую ношу ответственности фюрер несет за Германию, впервые в истории создавшую «Объединенную Европу», или «Еврорейх», как писали в русских, британских и американских газетах, раньше с язвительностью, а теперь с ненавистью и с нескрываемым для банкиров и плутократов страхом.