Ошибка комиссара (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Какого сигнала ждать, Славка сказать не успел, но Вольдемару этого, похоже, и не требовалось.
— Надо бы Тамаре Владимировне позвонить, сказать, где он. Лучше уж от нас пусть узнает, чем потом от него самого.
Славка перешёл к реалиям жизни, когда мы оказались довольно далеко от палатки.
В коммуналке, где жила наша хозяйка, телефон был, но звонок туда превращался в настоящую викторину. Если попал удачно, и трубку взяла она сама — всё хорошо. Если же на звонок подойдёт кто-то из соседей, значит сначала придётся выслушать много интересного из питерского коммунального быта, а нужного человека, распалившись, могут так и не позвать. Но зато на следующий день хозяйка придёт к нам сама и устроит выволочку из-за того, что звонить она разрешала только в самых крайних случаях. Был ли сегодняшний таковым, ещё не известно.
Решили не звонить.
Собственно, на переговорный я шёл с друзьями исключительно за компанию. Звонить мне было некому, не бабе же Кате, моей «свахе», на вахту общежития. А вот у моих друзей, пребывающих в возрасте постарше, были и семьи, и какое-никакое жильё, и даже телефоны у соседей. Пока друзья меняли свои денежки на горсть «пятнашек», я искал кабинки, на которых в числе прочих городов был указан и Череповец, и занимал очередь. Славка заходил в кабинку, отпускал одну монетку и трепетно ждал ответа. Потом быстро выстреливал:
— Анна—Иванна—здрасьте—позовите—пожалуйста—Полину.
И клал трубку — деньги экономил. Теперь надо было две минутки, которые требовались, чтобы Анна Ивановна сходила этажом выше и позвала Полину, изображать несуществующий разговор. Иначе вынесут из кабинки. Стоять там так просто и ни с кем не разговаривать — это циничное надругательство над чувствами других очередников. Славка «разговаривал» талантливо: кричал, возмущался, махал руками и вообще был весь в образе. Мы прикрывали «тылы», защищая его от прямого контакта с другими претендентами на разговор. Через две минуты он снова набирал номер и уже говорил «по-взаправдашнему», а нам можно было и в сторонку отойти, чтобы не становиться невольными свидетелями таинства телефонного единения любящих душ.
На переговорный этот мы обычно ходили мимо «Зелёной аптеки» — здания зелёного цвета с винным магазином на первом этаже, в котором среди прочих благ спиртное продавалось на разлив. Это не была банальная распивочная, а хуже того — «рыгаловка» (да простят меня «чуйствительные» граждане). Заведение было вполне приличным, куда не гнушались после окончания рабочего дня заглянуть даже штабные «каперанги», во множестве обитавшие в округе, и другие достойные люди.
Вот у них-то ещё в той жизни я и подсмотрел однажды занятную штуку. Подходит, допустим, офицер к прилавку и делает заказ: «сто на сто и конфетку». Аналогично поступают и его коллеги. Аккуратная продавщица в белом кокошнике ставит на стойку блистающие чистотой тонкостенные стаканы по числу заказчиков и градуированной мензуркой виртуозно, можно засмотреться, наполняет их коньяком на сто грамм каждый, потом дополняет эту красоту шампанским. Содержимое стаканов фырчит и пенится, и тут офицеры не теряют времени: отходят к высокому столику, чокаются и с чувством ополовинивают свои стаканы. Припасённая конфетка завершает процесс принятия амброзии. И происходит чудо: уже через пару минут тусклые глаза блестят, усталости как не бывало, разговор оживляется, и становится видно — жизнь удалась. Минут через пять ритуал повторяется — и всё, можно и по домам. На улицу выходят уже обновлённые люди, у которых впереди, вне всякого сомнения, хороший домашний вечер.
Это наблюдение пришлось как раз на то время, когда нам подполковник Клиричев пытался внедрить в умы спорный с нашей точки зрения постулат о полезности философских норм в обыденной жизни. Мы скрипели заскорузлыми мозгами и перьями авторучек, тихо ненавидя «Материализм и эмпириокритицизм» Владимира Ильича за необходимость обязательно законспектировать этот труд и предъявить полученный результат на проверку. Но застрявший в мозгах эмпирический метод познания мира неожиданно всплыл на поверхность именно в «Зелёной аптеке».
— А что, ребята, может быть познаем этот таинственный обряд, — я кивнул в сторону офицеров, — опытным, то бишь эмпирическим путём?
И мы познали, правда, начали с половинной порции, сугубо по финансовым соображениям. Не капитаны первого ранга, чай. Полученный результат превзошёл все ожидания. Когда содержимое наших стаканов изменило своё местонахождение, нам сразу стало понятно, что подполковник Клиричев — настоящий философ, эмпиризм — это классная штука, а военные моряки — настоящие парни и толк в жизни понимают. Полученные доказательства того, что философия — наука прикладная, а никакая не скучная теория, мы таить в себе не стали и щедро поделились с товарищами по учёбе. С тех пор безымянный магазин стал называться для посвящённых «Зелёной аптекой» и, судя по разговорам, исправно возвращал к жизни многих страждущих из числа наших товарищей.
В моей новой жизни мы «Зелёную аптеку» ещё не открыли, а я отнюдь и не собирался делиться секретами. Многократно проходил с друзьями мимо и — никому ничего. Вот не хотелось — и всё тут! Зато вспомнилось другое. В жизни так бывает: события вроде одинаковые, а присмотришься — вовсе нет. Это как в самолете: все летят вроде по одному воздуху, из одного и того же города, место посадки самолёта одно и то же. И убьёмся все вместе, если что. Даже сидим в метре друг от друга. Только один в бизнес-классе со всеми своими несправедливыми привилегиями, а второй — в экономе.
Давно дело было, где-то в будущих восьмидесятых. Работал у нас один опер (тогда это название уже плотно прилипло к сыщикам из-за переименования должности инспектора в оперативного уполномоченного), и фамилию его часто путали по созвучию с такой — «Спиртнов». Никаким пьяницей он вовсе не был, просто с утра имел порой какой-то взъерошенный вид да информацию успешно приобретал за разного вида спиртные напитки пониженного качества, чего и не скрывал ни от кого. Так вот, он тоже однажды открыл свой метод просветления а-ля «Сто на сто», только уровнем пожиже. Из эконом-класса как бы.
Дело было после какого-то субботника. А после субботника все нормальные люди знают, что надо делать. Мы тоже знали. А что? — Имеем право. Окна вымыты, мусор вынесен, полы надраены. Этот парень (его Виктором звали) заманил несколько наших в свой кабинет. Я тоже за каким-то чёртом там оказался. И вот Виктор жестом факира открывает свой сейф, а там на полочке, немного потеснив всю имеющуюся в нём макулатуру, стоят две пол-литровочки. Одна-то сразу узнаваемая, а вторая, присмотрелись, лимонад. Ничего необычного. Мы сразу оживились, но он жестом показывает — не торопитесь. Наливает в гранёный стакан водки на два пальца, а сверху ещё на два — лимонада. Накрывает всё это дело широкой своей ладонью и — хлоп донышком о колено. А он, чтоб понятно было, сидит в это время на своём рабочем месте. В стакане всё фырчит и пенится. И вот эта амброзия местного разлива стремительно перемещается внутрь Виктора. А я вижу: да что там морские офицеры? — Экспресс-метод нашего Менделеева не за пару минут, а почти мгновенно приводит экспериментатора в нужное состояние, после которого лучше бы — больше ни капли. Вот вам и эмпиризм. А ведь ни у какого Клиричева парень не обучался и в «Зелёной аптеке» никогда не был.
Однако, я замечтался. Капитана дальнего плавания мы с хвоста скинули, с домашними переговорили, кому надо было. Можно и об учёбе подумать. Сегодня у нас первые два часа — теория государства и права. Скучнейшая наука, надо сказать. И вот на неё-то набивается целая аудитория битком, даже, поговаривают, с других институтов студенты забегают. А всё почему? — Потому что лекцию будет читать профессор, доктор юридических наук, фронтовик и вообще легендарная личность — Бельсон Яков Михайлович.
Вот он заходит, переваливаясь на своих протезах, тучный и, обманчиво неуклюжий, просит ребят покрепче, чтобы помогли ему устроиться на столе кафедры и… время перестаёт существовать. Пожалуй, и в дальнейшей своей жизни я видел немногих, кто умел так «держать» аудиторию. Мы все были тихонько влюблены в него и сдавать «Теорию государства и права» плохо считали неприличным.
