Амурский Путь (СИ) - Кленин Василий

Хун Бяо тоже участвовал в маскараде. С утра, в ярком китайском халате, он разгуливал по острогу, после пошел в Подол, явно вытягивая на себя, хотя бы часть, доглядчиков (чтобы за Мотусом следили поменьше и не раскрыли его инкогнито). Даос бродил туда-сюда около дороги, по которой должна была проехать ТА САМАЯ телега. Дождавшись и проводив ее взглядом, китаец юркнул в какой-то огород. Например, опростаться. Даже, если кто и следил за этим маневром, обратно китайца так и не дождался. И вряд ли заметил, как с другой стороны двора вышел согбенный даур в старых обносках и с тяжелым тюком на плече.

«Даур» двинулся по проселку на север, стараясь держаться шагах в пятидесяти от телеги. Когда из нее, одна за другой, начали вываливаться разные предметы, он небрежно подходил к ним и деловито рассовывал, куда придется.

Наконец, на повороте, клок сены упал в пыль, а следом за ним — в одних портах да рубахе — тихо вывалился Дурной. И быстренько закатился в траву на обочине.

Хун Бяо также неспешно дошел до затаившегося друга.

— Опять бежим, — не то спросил, не то утвердительно заявил он.

— Ага! — согласился Дурной, выглядывая из травы. Он, наверное, впервые за все эти дни улыбался от уха до уха.

— Далеко?

— Ох, далеко, Бяо, — улыбка слегка потускнела. — Почти три тысячи ли.

— Хорошая дорога, — щуплый даос аж прикрыл глаза от удовольствия и едва не заурчал.

19-й год жизни/1672. Демид

Глава 21

— След, эй, След! Ну, ты посмотри! Эти бесовые твари все-таки уволоклись! Чуть не до долины! — Маркелка яростно раздувал ноздри. Если ему что и нравилось у лоча, так это их ругательства; ими он пользовался постоянно.

Демид поморщился. Не от ругательств (хотя, чернец Евтихий за то страстно журил). Ему не нравилось, как по-даурски звучит его имя. Лучше бы уж Дёмкой звал, по православному. Правда, лошади действительно повели себя, как бесовые твари: их стреножили, оставили в распадочке, когда побратимы двинулись в лес охотиться, а «бесовые твари» потихоньку отошли далеко вниз. Видать, к воде скотину тянуло.

А у парней на плечах жердина с тяжелым изюбрем! Бык, конечно, молодой, осенью его ждал, наверное, первый гон в жизни… но весил прилично, и жердь обоим уже всё истерла… А теперь еще шагов двести идти!

…Добычу угнездили на Маркеллова коня, перед седлом. Понятно, каждому хотелось въехать в Болончан с таким трофеем… След Ребенка, конечно, почти на полторы головы выше своего побратима, но Маркелка все-таки старше на четыре года. Он уже в полку Княжны, среди взрослых воинов, и вообще… Хотя, Муртыги вырос довольно мелким. А еще гибким и подвижным. В городке даже поговаривали, что он сын Дикого Зверя, за что от него же получали в нос. Сразу. Побратим легко кидался в драку на любого, даже если знал, что ему не победить.

Спустившись с холмов, Дёмка и Маркелка принялись подгонять лошадей: все-таки уже сильно за полдень, а Болончан неблизко. В редких проплешинах леса сверкала синевой необъятная Болонь. В такой солнечный день всё озеро, словно, переливалось драгоценными камнями. След Ребенка невольно залюбовался красотами, предоставив своей кобылке самой выбирать путь.

— Ты к кому первому пойдешь? — спросил Маркелка.

След Ребенка неуверенно пожал плечами, так как сразу понял, о ком спросил его приятель. Княжна Чакилган назначила им много наставников, но среди всех выделялись двое: даурский шаман Науръылга и шаман лоча Евтихий. Оба они были по-своему суровы и оба — весьма ревнивы друг к другу. Вроде бы, неплохо уживались в одном Болончане, но, если кто-то из них узнавал, что юнцы в первую голову пошли не к нему, а к другому — жди беды! Потому Маркелка с Дёмкой давно решили разделяться, чтобы каждый к кому-то из шаманов первым шел.

— Ну, коли тебе всё равно, то я — к Науръылге! — застолбил себе даура Маркелка.

«Ну, понятно, — вздохнул След. — Ты же с добычей. Подкормишь онгонов, потом Науръылга духа мщения отваживать будет».

Шаманы были такие разные. Если даур всегда учил, что надо делать, то чернец Евтихий говорил о том, что делать НЕ надо. Воистину, служение Христу — это одни запреты. Вздохнув, Дёмка полез в поясной кошель, достал резной деревянный крестик и повесил на шею. Он не стыдился божьего знака, просто всегда снимал его перед походом в лес: чтобы тамошние духи не обижались и даровали успешную охоту. Пока работало — След Ребенка в свои 19 лет был знатным охотником. Это даже Маркелка признавал.

— Стало быть, ты теперь Муртыги! — улыбнулся След.

— Да! Я Великий Орел! — Маркелка расхохотался, раскинул широко руки, лупанул пятками конские бока и «полетел» галопом.

«А я, значит, сегодня Демидка, — вздохнул младший побратим. — Дёмка я».

Оба шамана были строги без меры. Но Евтихия След Ребенка побаивался сильнее. Зачем ему надо было каждый раз вызнавать грехи, что он успел совершить? Да еще, чтобы Дёмка сам ему их рассказывал и каялся. Это было… неприятно. На покаяниях След чувствовал себя грязным и ничтожным, и выходило, что этого хотел Белый Бог Христос.

Но все эти тяжелые мгновения с лихвой окупались тем чудом, которое чернец даровал Следу.

Буквы.

Это колдовство ему долго не давалось, но однажды он вдруг смог сложить символы — и те родили ему слово… Чужое слово! Которое никто не говорил, но Дёмка услыхал его! Каким-то нутряным ухом услыхал — и это было… чудесно! Слова складывались во фразы, и След Ребенка вдруг научился проникать в чужую жизнь — будто бы она проходила прямо перед ним.

Буквы стали его неутолимой страстью. Жаль, букв в этом мире так мало! Лишь несколько книжек имелось у Евтихия — и те столь сложные, что Дёмка всякий раз боялся, что сложил буквицы неверно, и магия испортилась. Иногда он ходил к Княжне и складывал буквы в ее бумагах, но там было не так интересно.

Болончан, окруженный зелеными полями, видно издалека: городок, окруженный частоколом, который всё никак не получалось достроить до конца, лежал на берегу озера, как на ладони. Муртыги-Маркелл унял свою лошадку, чтобы въехать в городок степенно и важно.

Въехать-то въехали, да никто степенность не оценил. Этот конец городка будто вымер, даже на воротах никого не было! С дозорными такое бывало, как ни старался лоча Сорокин. Притворили створки и утекли куда-то. Маркелка, с чувством ругаясь, сам открыл створку, и они выехали на опустевшую улочку.

— У берега шумят, — охотничьим ухом определил След, и друзья погнали лошадей к пристани, позабыв о шаманах.

Там и впрямь столповорение: аджалы, дауры, гиляки, лоча — перемешались и забили все проходы между лабазами и сараями.

— Хэй, православныя! — крикнул Маркелка в сгусток спин. — Что за праздник? Чего дают?

— Ничо не дают, — не оборачиваясь, ответила самая здоровенная спина — кажется, то был коваль Ничипорка. — С Амуру сигнал дали: гости идут, зело важные.

— Какие гости?

— Важные! — рявкнул коваль, все-таки обернувшись. Узнал Муртыги и Следа Ребенка, чуть потеплел взглядом и развел руками: мол, остальное неведомо.

На Серебряной протоке, что соединяла озеро Болонь с Черной Рекой, стоял настоящий дозор — не чета тем оболтусам, что с ворот сбежали. Эти бдили всегда. Так что к Болончану тайком не подобраться. А еще дозорные могли подавать знаки дымом: особые знаки со смыслом. Дёмка подозревал, что это магия сродни буквам, но секрет дымовых знаков ему оставался неведом. Их давно уже ввел Дикий Зверь Аратан, хотя, честно признавался, что тот секрет когда-то ему поведал сам Сын Черной Реки. Увы, дымовыми следами можно было передать далеко не всё. Вот народишко и гадал: кто же к ним едет. Вроде не враг, но многие люди вооружились. На всякий случай.

— Скучна жизнь болончанская, коли ради гостей каких-то полгородка сбежалось, — громко усмехнулся Муртыги, а Следу хитро так кивнул: айда, мол, толкаться!

Ох, не любил След такие подмигивания, часто не доводили они до добра, даже Княжна не выручала. Точнее, от нее сильнее всего и доставалось. Но сейчас Дёмке оно более обычного не понравилось. Чувствовал он какой-то подвох, прямо как зимой, когда почуял, что Хозяин в тайге их обошел и по следу в спину вышел. Грех тогда приняли — амбу убили. Хотя, Евтихий тот грех отмаливать не велел, сказал, что Господу до амбы дела нет. Пришлось к Науръылге идти, очищаться.